Летчики - вбоквелл.
Необходимая преамбула.
История является собственно для сюжета "Летчиков" совершенно боковым ответвлением и никак на этот сюжет не влияет. Но для мира она, собственно, значима. Если у меня получится - то в этой истории будет про то, как выглядит и чем специфичен местный Красный Крест... да в основном про это и будет.
А пока что - главгерой пару раз мелькал в историях про Сергия, зовут его Яном Войничем, он сергиев сокурсник и однополчанин; время действия - Санка уже родилась и ей год с небольшим; сюжет уже написанного куска
традиционен до плагиата.
И да, это где-то половина, если не треть истории. Еще там будет. Просто сейчас я уже спать хочу.
*
Места эти Ян видел всего несколько раз, только с воздуха, и знал плохо, не сказать непечатнее. Хотя в документах у него и стояло "лях", севернее Рошели, где он родился черт знает под каким забором, Войнича почти не заносило.
И уж тем более он не водил и не собирался водить знакомства с местными оврагами, бочагами, болотцами и прочей сырью. Тем более по осени. Тем более в том состоянии, в котором помнить, на каком ты свете, получается с трудом, а отличать хотя бы сосну от березы не получается вообще.
Как ему такому вообще удалось куда-то сбежать, Ян не задумывался. Включилась детская еще привычка: если судьба что-то подкидывает - бери и не спрашивай, за что, а то перестанет.
Голова гудела. На ноги Ян не смотрел. Хотя не снимая сапог бояться было нечего, а снять не получалось. Один раз попробовал - очнулся через пол-дня. Больше не рисковал.
*
...а если бы работали глаза и память... а еще лучше - Бранко бы сюда, полгода назад сгоревшего Бранко, он бы запомнил, и даже нарисовал бы потом - мох, в котором вязнет нога; высокие рыжие сосны - не медные, нет, рыжие и шелковые, как девичьи волосы; серый лишай на них - как невовремя пробившаяся седина; и ягоды, черт их знает, как зовут эти лесные ягоды - красные, кислые, губы после них как запечатаны сургучом... а может, и не после них, а от жажды, шут его знает; хотя с чего бы от жажды, воды вокруг - хоть запейся, вон, даже в сапоге что-то хлюпает, не стянуть ли сапог, вылить... ой нет, не стянуть...
*
Шарахнуло его - дери их все, кто ни на есть! - крепко. Так крепко, что даже не успел понять, кто, чем и как. Очнулся от того, что под бок ткнули чем-то холодным и острым. Зашевелился.
Оказалось, что вытряхнуло его из машины, как мешок с яблоками, и закинуло носом в сырой мох. Разве что куртка и сапоги не промокли. Волосы - только так мокрые, и пахнут то ли гнилью, то ли железом; шлем укатился...
"Встречальщики" же оказались имперской пехотой - дери их все, да еще вот так и разэдак...
Дальше помнилось смутно. Планшета то ли не было, то ли забрали еще до того, как Ян очнулся. Пробовали стянуть куртку - не смогли с негнущейся руки. Плюнули. Документы - нашли и забрали. Сопротивляться не получилось, только порадоваться, что награды на вылеты никогда не надевал. Может, и уцелеют... хотя кому теперь те награды, когда Серги-Сергнушек пропал, а родни у Яна отродясь не было? Глисте в училище отослать?
Помнилась мокрая дорога - сырым перелеском, холмами, полем, снова холмами... шлось тяжело, в глазах темнело до тошноты часто. Помнилось, что сесть и попить дали дважды, и еще раз - просто сесть и вытянуть ноги; а еды не было. Помнилось, что левая рука как-то странно болталась - свободнее, чем раньше.
Потом снова ничего не помнилось.
*
Очнулся Ян в компании троих ребят в республиканской форме. На двоих зеленые пехотные нашивки, на третьем - желтые: то ли сапер, то ли минер, то ли связь... Смотрели все трое на него с таким страхом пополам с сочувствием, что впору было поднять голову - с земли? со скатки? на что его там уложили? - и спросить: "Что, ребята, упыря, что ли, увидали?"
Он даже и попытался. Подняться на локте получилось, а вот заговорить - нет: угораздило опереться на левую, перебитую, руку, и вместо вопроса получилось сплошное шипение сквозь зубы. Хорошо хоть не завыл.
К нему тут же подскочил один из пехотинцев, неловко подхватил, "Лягте, товарищ старший лейтенант..."
Хороший мальчик оказался этот пехотинец.
Во-первых, оказалось, что у него - под рубашкой? за голенищем? не заметил... - спрятана фляжка. Маленькая, под "горючее" - но парнишка оказался из непьющих, и в "горючую" фляжку налил воды. Ремень с кобурой, ножом и флягой у парня забрали, а "маленькая" сохранилась. В сапоге, похоже, все-таки - разбиты они были у пехотинца так, что сам Ян в бытность вором и беспризорником и то бы не позарился. И в липкой, вонючей, болотной глине - хоть бы и водку прячь, за вонью не учуют.
Во-вторых, мальчик-пехотинец был намного длиннее Войнича. Рукава от его рубашки, разодранного по шву, хватило соорудить на янову руку "ну хоть косынку, раз лубка тут не соберешь..."
А в-третьих, когда их четверых пришли поднимать и идти дальше, парнишка, не слушая возражений, закинул старшего лейтенанта Войнича к себе на плечо. Да так и пошагал. Благо, роста в старшем лейтенанте Войниче со времен училища больше не стало. Все те же "полтора-метра-на-крыле-стоя".
*
Сколько дальше было дней, Ян не помнил. Чем дальше, тем чаще валился без сознания. К третьим запомнившимся сумеркам даже выговаривать мальчику-пехотинцу ("Лайош я, товарищ старлей. Лайош Немет, Лайко-фельдшеренок...") чтобы поставил его на землю и не мешал идти, перестал.
Помнилась деревня, в которой стояли, кажется, дня три. Их, пленных, было уже не четверо, а пара дюжин (вот и верь после этого, что республиканцы не сдаются... хотя ведь правда, сам-то не сдавался...). С голубыми "летными" нашивками, правда, не было никого. По большей части - та же пехота, один краснонашивочник - артиллерист или медик, Ян так и не понял, двое или трое - с желтым...
Кого-то уводили. Кто-то из тех, кого уводили, после возвращался. Кто-то пересказывал содержание разговоров, кто-то угрюмо молчал или сыпал руганью.
Помнилось, как сквозь туман, над головой - с шипящим северным акцентом, тем самым, отсутствие которого выдавало в Войниче хоть и ляха, но южного: "Этого, летуна, связывать?" - и злое шипение мальчика-пехотинца - как его там, Лайош? - "Какое связывать за сломанную руку, голова твоя непробитая?! Какое, мать твою?! Да я ж тебе самому хрен к носу привяжу, и скажу, что так и было!"
Что закономерно - мальчишке Лайошу разбили нос и губу, так, что он еще долго сплевывал в сторону кровь и присвистывал.
Что удивительно - от Яна на этом отстали.
*
Допрашивать его пытались дважды, но оба раза он клевал носом в стол, не дождавшись даже третьего-четвертого вопроса. На первые же два отвечал одинаково - "Ян Войнич, звание и прочее - на гимнастерке..."
В первый раз его пытались приводить в себя, но без особого толку: он успевал сказать несколько слов, и начинал нести полную ерунду - пока не свалился окончательно. Во второй раз терпение офицера-имперца закончилось раньше, чем способность Яна хотя бы сидеть ("Уберите... толку не будет, он же сам не соображает, что городит...").
Мальчишка Лайош пытался заняться яновыми ногами, но без толку: разуть "товарища старлейтенанта" не получалось, разрезать сапоги было нечем.
А дальше была дорога - сначала полями, а потом нырнула с холма вниз и пошла лесом. Сырым, даже летом - явно несветлым, овражистым... так и кажется, что разбойничали в этом лесу еще до усманского нашествия.
Лайош снова волок Яна на плече. Ян почти безразлично глядел - по дороге на мокрую бурую землю, на редких привалах - на серое нелетное небо. Не сразу даже расслышал во время одного из привалов тихое лайошево:
- Товарищ старлейтенант... а что, если я тебя в овраг скину?
Ян тихо фыркнул и выговорил - ради такого предложения полностью:
- А раньше и проще прибить - никак?
Мальчишка покраснел. Даже побурел. И выдавил сквозь зубы:
- Дурак ты, старлейтенант... в здешнем буреломе в солнечный день корова потеряется. А ты...
Тут уже настала янова очередь краснеть.
- Я твою корову... - вдохнуть, выдохнуть, удержать на месте кружащуюся голову, - Не пас я твоих коров. Откуда знаю, где она потеряется, а где не?
- А ты меньше коровы, - фыркнул Лайош. - Как раз с некрупного козла и будешь...
Ян мысленно дал себе слово - как станет получше, добавить парню по шее. За "некрупного козла".
*
Про овраг они все-таки столковались. Не на этом привале, на следующем, ночном.
А утром несказанно повезло. Случился туман. Осенний, липкий, тяжелый - хоть ножом режь.
Как долговязый пехотинец, все возившийся с раненым летчиком, в этом тумане вдруг бросился куда-то в сторону и в горку - разглядели. Подняли шум и стрельбу, и все, что в таких случаях полагается.
Поняли ли, что к тому моменту раненого летчика при пехотинце уже не было, и, если поняли, то когда, Ян Войнич так и не узнал.
*
За оврагами и ручьем начиналась широкая логовина, но ее Ян остерегался и шел краем леса. Первые два дня о еде не вспоминалось, на третий - вспомнилось, да так, что слопал он первые попавшиеся грибы, и жалел только о том, что крысу он сейчас бы не подбил.
Потом сутки лежал пластом - выворачивало. Грибы есть зарекся.
На пятый или шестой день под ногами зачавкало, а во мху замигали красные искры. когда Ян в очередной раз свалился рядом с ними отдыхать и повернул голову, дошло - не искры, ягоды.
Оказалось - кислые и вяжут рот, но хорошо, лучше воды, утоляют жажду. И растет их в сыром мху - можно грести горстями.
*
Счет дней он потерял давно, помнил только, что было два или три солнечных и два подряд - дождливых. И в целом получалось, что ползет лесом он больше двух недель, но меньше месяца.
А потом все кончилось. И кончилось неожиданно.
Сначала лес стал суше и явственно полез вверх. Потом сменился березняком с редкими соснами и орешником в подлеске.
Потом попалась тропа. Чутье подсказывало Яну, что лучше бы держаться от нее подальше, но усталые ноги понесли сами; а потом и голова с ними согласилась - если выведет к деревне, то можно попросить хоть какой-нибудь помощи, а если выдадут... значит, смерть Яна Войнича именно такая, не отпляшешься.
Тропа вывела к роднику - не заброшенному, еще заметил Ян, ухоженному и расчищенному, и с плетеным ковшиком на ветках сверху...
Дальше он пил, уткнувшись лицом в холодную воду.
Потом почувствовал - еще немного, и его сморит прямо носом в родник. Последних сил хватило, чтобы выдернуть себя из воды, откатиться в сторону, к кривой березе, заметить, как чиркнул по стволам деревьев золотистый солнечный луч и подумать "зачем днем прожекторы?"
*
Утро приветствовало его привычными уже холодом и сыростью. А из непривычного - худым носатым профилем и низким резковатым голосом:
- Ну здравствуй, подарочек... ты ногами ходишь, или на плечо тебя закинуть вместо коромысла?
История является собственно для сюжета "Летчиков" совершенно боковым ответвлением и никак на этот сюжет не влияет. Но для мира она, собственно, значима. Если у меня получится - то в этой истории будет про то, как выглядит и чем специфичен местный Красный Крест... да в основном про это и будет.
А пока что - главгерой пару раз мелькал в историях про Сергия, зовут его Яном Войничем, он сергиев сокурсник и однополчанин; время действия - Санка уже родилась и ей год с небольшим; сюжет уже написанного куска
традиционен до плагиата.
И да, это где-то половина, если не треть истории. Еще там будет. Просто сейчас я уже спать хочу.
*
Места эти Ян видел всего несколько раз, только с воздуха, и знал плохо, не сказать непечатнее. Хотя в документах у него и стояло "лях", севернее Рошели, где он родился черт знает под каким забором, Войнича почти не заносило.
И уж тем более он не водил и не собирался водить знакомства с местными оврагами, бочагами, болотцами и прочей сырью. Тем более по осени. Тем более в том состоянии, в котором помнить, на каком ты свете, получается с трудом, а отличать хотя бы сосну от березы не получается вообще.
Как ему такому вообще удалось куда-то сбежать, Ян не задумывался. Включилась детская еще привычка: если судьба что-то подкидывает - бери и не спрашивай, за что, а то перестанет.
Голова гудела. На ноги Ян не смотрел. Хотя не снимая сапог бояться было нечего, а снять не получалось. Один раз попробовал - очнулся через пол-дня. Больше не рисковал.
*
...а если бы работали глаза и память... а еще лучше - Бранко бы сюда, полгода назад сгоревшего Бранко, он бы запомнил, и даже нарисовал бы потом - мох, в котором вязнет нога; высокие рыжие сосны - не медные, нет, рыжие и шелковые, как девичьи волосы; серый лишай на них - как невовремя пробившаяся седина; и ягоды, черт их знает, как зовут эти лесные ягоды - красные, кислые, губы после них как запечатаны сургучом... а может, и не после них, а от жажды, шут его знает; хотя с чего бы от жажды, воды вокруг - хоть запейся, вон, даже в сапоге что-то хлюпает, не стянуть ли сапог, вылить... ой нет, не стянуть...
*
Шарахнуло его - дери их все, кто ни на есть! - крепко. Так крепко, что даже не успел понять, кто, чем и как. Очнулся от того, что под бок ткнули чем-то холодным и острым. Зашевелился.
Оказалось, что вытряхнуло его из машины, как мешок с яблоками, и закинуло носом в сырой мох. Разве что куртка и сапоги не промокли. Волосы - только так мокрые, и пахнут то ли гнилью, то ли железом; шлем укатился...
"Встречальщики" же оказались имперской пехотой - дери их все, да еще вот так и разэдак...
Дальше помнилось смутно. Планшета то ли не было, то ли забрали еще до того, как Ян очнулся. Пробовали стянуть куртку - не смогли с негнущейся руки. Плюнули. Документы - нашли и забрали. Сопротивляться не получилось, только порадоваться, что награды на вылеты никогда не надевал. Может, и уцелеют... хотя кому теперь те награды, когда Серги-Сергнушек пропал, а родни у Яна отродясь не было? Глисте в училище отослать?
Помнилась мокрая дорога - сырым перелеском, холмами, полем, снова холмами... шлось тяжело, в глазах темнело до тошноты часто. Помнилось, что сесть и попить дали дважды, и еще раз - просто сесть и вытянуть ноги; а еды не было. Помнилось, что левая рука как-то странно болталась - свободнее, чем раньше.
Потом снова ничего не помнилось.
*
Очнулся Ян в компании троих ребят в республиканской форме. На двоих зеленые пехотные нашивки, на третьем - желтые: то ли сапер, то ли минер, то ли связь... Смотрели все трое на него с таким страхом пополам с сочувствием, что впору было поднять голову - с земли? со скатки? на что его там уложили? - и спросить: "Что, ребята, упыря, что ли, увидали?"
Он даже и попытался. Подняться на локте получилось, а вот заговорить - нет: угораздило опереться на левую, перебитую, руку, и вместо вопроса получилось сплошное шипение сквозь зубы. Хорошо хоть не завыл.
К нему тут же подскочил один из пехотинцев, неловко подхватил, "Лягте, товарищ старший лейтенант..."
Хороший мальчик оказался этот пехотинец.
Во-первых, оказалось, что у него - под рубашкой? за голенищем? не заметил... - спрятана фляжка. Маленькая, под "горючее" - но парнишка оказался из непьющих, и в "горючую" фляжку налил воды. Ремень с кобурой, ножом и флягой у парня забрали, а "маленькая" сохранилась. В сапоге, похоже, все-таки - разбиты они были у пехотинца так, что сам Ян в бытность вором и беспризорником и то бы не позарился. И в липкой, вонючей, болотной глине - хоть бы и водку прячь, за вонью не учуют.
Во-вторых, мальчик-пехотинец был намного длиннее Войнича. Рукава от его рубашки, разодранного по шву, хватило соорудить на янову руку "ну хоть косынку, раз лубка тут не соберешь..."
А в-третьих, когда их четверых пришли поднимать и идти дальше, парнишка, не слушая возражений, закинул старшего лейтенанта Войнича к себе на плечо. Да так и пошагал. Благо, роста в старшем лейтенанте Войниче со времен училища больше не стало. Все те же "полтора-метра-на-крыле-стоя".
*
Сколько дальше было дней, Ян не помнил. Чем дальше, тем чаще валился без сознания. К третьим запомнившимся сумеркам даже выговаривать мальчику-пехотинцу ("Лайош я, товарищ старлей. Лайош Немет, Лайко-фельдшеренок...") чтобы поставил его на землю и не мешал идти, перестал.
Помнилась деревня, в которой стояли, кажется, дня три. Их, пленных, было уже не четверо, а пара дюжин (вот и верь после этого, что республиканцы не сдаются... хотя ведь правда, сам-то не сдавался...). С голубыми "летными" нашивками, правда, не было никого. По большей части - та же пехота, один краснонашивочник - артиллерист или медик, Ян так и не понял, двое или трое - с желтым...
Кого-то уводили. Кто-то из тех, кого уводили, после возвращался. Кто-то пересказывал содержание разговоров, кто-то угрюмо молчал или сыпал руганью.
Помнилось, как сквозь туман, над головой - с шипящим северным акцентом, тем самым, отсутствие которого выдавало в Войниче хоть и ляха, но южного: "Этого, летуна, связывать?" - и злое шипение мальчика-пехотинца - как его там, Лайош? - "Какое связывать за сломанную руку, голова твоя непробитая?! Какое, мать твою?! Да я ж тебе самому хрен к носу привяжу, и скажу, что так и было!"
Что закономерно - мальчишке Лайошу разбили нос и губу, так, что он еще долго сплевывал в сторону кровь и присвистывал.
Что удивительно - от Яна на этом отстали.
*
Допрашивать его пытались дважды, но оба раза он клевал носом в стол, не дождавшись даже третьего-четвертого вопроса. На первые же два отвечал одинаково - "Ян Войнич, звание и прочее - на гимнастерке..."
В первый раз его пытались приводить в себя, но без особого толку: он успевал сказать несколько слов, и начинал нести полную ерунду - пока не свалился окончательно. Во второй раз терпение офицера-имперца закончилось раньше, чем способность Яна хотя бы сидеть ("Уберите... толку не будет, он же сам не соображает, что городит...").
Мальчишка Лайош пытался заняться яновыми ногами, но без толку: разуть "товарища старлейтенанта" не получалось, разрезать сапоги было нечем.
А дальше была дорога - сначала полями, а потом нырнула с холма вниз и пошла лесом. Сырым, даже летом - явно несветлым, овражистым... так и кажется, что разбойничали в этом лесу еще до усманского нашествия.
Лайош снова волок Яна на плече. Ян почти безразлично глядел - по дороге на мокрую бурую землю, на редких привалах - на серое нелетное небо. Не сразу даже расслышал во время одного из привалов тихое лайошево:
- Товарищ старлейтенант... а что, если я тебя в овраг скину?
Ян тихо фыркнул и выговорил - ради такого предложения полностью:
- А раньше и проще прибить - никак?
Мальчишка покраснел. Даже побурел. И выдавил сквозь зубы:
- Дурак ты, старлейтенант... в здешнем буреломе в солнечный день корова потеряется. А ты...
Тут уже настала янова очередь краснеть.
- Я твою корову... - вдохнуть, выдохнуть, удержать на месте кружащуюся голову, - Не пас я твоих коров. Откуда знаю, где она потеряется, а где не?
- А ты меньше коровы, - фыркнул Лайош. - Как раз с некрупного козла и будешь...
Ян мысленно дал себе слово - как станет получше, добавить парню по шее. За "некрупного козла".
*
Про овраг они все-таки столковались. Не на этом привале, на следующем, ночном.
А утром несказанно повезло. Случился туман. Осенний, липкий, тяжелый - хоть ножом режь.
Как долговязый пехотинец, все возившийся с раненым летчиком, в этом тумане вдруг бросился куда-то в сторону и в горку - разглядели. Подняли шум и стрельбу, и все, что в таких случаях полагается.
Поняли ли, что к тому моменту раненого летчика при пехотинце уже не было, и, если поняли, то когда, Ян Войнич так и не узнал.
*
За оврагами и ручьем начиналась широкая логовина, но ее Ян остерегался и шел краем леса. Первые два дня о еде не вспоминалось, на третий - вспомнилось, да так, что слопал он первые попавшиеся грибы, и жалел только о том, что крысу он сейчас бы не подбил.
Потом сутки лежал пластом - выворачивало. Грибы есть зарекся.
На пятый или шестой день под ногами зачавкало, а во мху замигали красные искры. когда Ян в очередной раз свалился рядом с ними отдыхать и повернул голову, дошло - не искры, ягоды.
Оказалось - кислые и вяжут рот, но хорошо, лучше воды, утоляют жажду. И растет их в сыром мху - можно грести горстями.
*
Счет дней он потерял давно, помнил только, что было два или три солнечных и два подряд - дождливых. И в целом получалось, что ползет лесом он больше двух недель, но меньше месяца.
А потом все кончилось. И кончилось неожиданно.
Сначала лес стал суше и явственно полез вверх. Потом сменился березняком с редкими соснами и орешником в подлеске.
Потом попалась тропа. Чутье подсказывало Яну, что лучше бы держаться от нее подальше, но усталые ноги понесли сами; а потом и голова с ними согласилась - если выведет к деревне, то можно попросить хоть какой-нибудь помощи, а если выдадут... значит, смерть Яна Войнича именно такая, не отпляшешься.
Тропа вывела к роднику - не заброшенному, еще заметил Ян, ухоженному и расчищенному, и с плетеным ковшиком на ветках сверху...
Дальше он пил, уткнувшись лицом в холодную воду.
Потом почувствовал - еще немного, и его сморит прямо носом в родник. Последних сил хватило, чтобы выдернуть себя из воды, откатиться в сторону, к кривой березе, заметить, как чиркнул по стволам деревьев золотистый солнечный луч и подумать "зачем днем прожекторы?"
*
Утро приветствовало его привычными уже холодом и сыростью. А из непривычного - худым носатым профилем и низким резковатым голосом:
- Ну здравствуй, подарочек... ты ногами ходишь, или на плечо тебя закинуть вместо коромысла?