"Прокляты и забыты"
"Я НАРОД ТИХО ЛЮБЛЮ"
Спектакль Виктора Рыжакова на Малой сцене МХТ по роману Виктора Астафьева сохранил не только название «Прокляты и убиты», но что важнее, ярость и страсть писателя.
Чтобы выразить свою любовь к человеку, любовь до боли, Астафьеву понадобилось написать страшную, беспощадную книгу, полную ненависти. Доброволец великой отечественной, сильный человек, писатель при жизни признанный классиком, пришел к мысли, что даже если собрать воедино всю поэзию о войне и окопную прозу, добавить киношедевры и театральные, это все еще будет не вся правда. Вся правда ужасна. Спустя полстолетия после победы, на пороге нового века, когда уже саму историю сражений готовы переписать, переиначить, нужна людям горькая правда: война - это крушение жизни, ее основ и устоев, самого ее смысла. Книга Астафьева сделала свое дело, снова обратила романтику победы в народное горе и в понятие патриотизма включила ценность человеческой жизни, отдельно взятой, одной жизни.
Неудивительно, что театральный режиссер предъявляет сегодня зрителю сценическую версию романа (первой части «Черная яма»). Три месяца до отправки на фронт новобранцы проходят обучение в сибирском лагере. Это еще не война, это только предчувствие войны, ее нелегкое дыхание.
Смелый серьезный замысел, лихое ясное воплощение. Сжимая роман в театральное стихотворение, режиссер помещает своих героев в простой мизансценический рисунок. Метафорически представленный сюжет, стремительный ритм и точно просчитанное чередование «взрывов» и тишины позволили режиссеру соединить современный пластический язык с законами психологического театра.
Сцена - дощатый квадратный помост, действие происходит на нем и вокруг него. То это плац, на котором происходят учения, то стол на политзанятиях и в столовой, - пустое пространство, способное укрупнять и артиста, и реквизит (так железные солдатские миски лучше слов проявили солидарность)
Призывники сорок второго, отряд, взвод, хор…- молодые артисты (в основном выпускники и студенты Школы-студии МХАТ) всё время на сцене, они действуют группой, всегда вместе (в программке даже не обозначены действующие лица), но это не театральная массовка, это мимолетный коллективный портрет, у каждого есть и «своя сцена», свой рассказ-монолог, своя судьба, свой крупный план.
Вот рядовой из старообрядцев вспоминает бабку Секлетинью, которая сказывала, что «все, кто сеет на земле смуту, войны и братоубийство, будут Богом прокляты и убиты»… Вот братья Снегиревы вспоминают мамку и корову, которая отелилась, и так захотелось им молочка попить, да мамку повидать… Эта минута тишины по театральным законам «дистанционного монтажа» придает пронзительную эмоциональную силу сцене «воспитательного» расстрела братьев за отлучку из лагеря. Ужас, несправедливость и жестокость в один миг рождает единение роты. Бессердечие пробудило сердца солдат. И такое бывает.
Назвать бы всех занятых в спектакле, ведь если артисты поют, танцуют и прыгают, на сцене умеют «быть вместе», понимают цену ансамбля, если при этом они чутки к слову писателя и находят в себе отклик на его мысли, значит они все хорошо поняли своего режиссера, и это их общий успех. Работа Рыжакова отчасти напомнила додинский шедевр «Гаудеамус» по «Стройбату» Каледина, а главное навела на мысль, что может быть молодые артисты, таким спектаклем вступающие в искусство, надолго сохранят в себе идею служения сцене. По крайней мере их сегодняшняя самоотверженность и серьезность позволяют на это надеяться.
Театральный текст Виктора Рыжакова изобретательный и экономный, его фантазия на службе замысла, ничего стороннего, странного, неуместного, никаких ребусов. Оригинальным, сугубо театральным способом выражена, например, ненависть Астафьева к начальникам - надсмотрщикам: один из них, начальник политотдела Мусенок, ведет занятия с новобранцами, без конца повторяя - «Когда наши доблестные войска…», ничего более абсурдного, ирреального, чем его высокопарные пустые призывы-штампы придумать нельзя, поэтому режиссер заставляет артиста выделывать балетные па и скакать по сцене, вызывая смех. Сарказм - та же ненависть, и гротескные метафоры по поводу непрекращающегося словоблудия в нашей жизни вполне правомерны.
Многозначность сценического образа и конкретное значение слова вместе рождают объем. Подзаголовок «Несостоявшийся концерт» представляется еще одним печальным напоминаем, что молодые солдаты ушли, не допев… «На сопках Маньчжурии», они поют для нас, когда их история завершилась.
Прощание с новобранцами достигает подлинно трагической силы. А ведь, казалось бы, ничего особенного не происходит. Выходит на авансцену старшина и объясняет, что три месяца пролетели, мучения ребят в карантине закончились и их отправляют на фронт. «… Они уходят… А я остаюсь … здесь», - произносит старшина в зал, пряча рыдания, потому что знает, что восемнадцатилетние мальчишки уходят в смерть. И мы, зрители 2010 года, тоже знаем: так и было. Этот тихий и мощный финал спектакля оказался на плечах артиста Алексея Шевченкова, и он с ним отлично справился, можно сказать, заговорил голосом самого Астафьева, ибо здесь прозвучало чисто астафьевское : «Я народ тихо люблю».
"Культура" № 37 2010