Всё в этой жизни
Дни наполнены так, что при записи что-то упускаешь.
Вчера особенно был насыщен.
С утра пошла в глазной диспансер на Кирова, пешком до «Лампочки», там села на трамвай.
Прошла обследование. Подтвердилась катаракта («потому и зрение ухудшилось - замутнён хрусталик»), левый глаз - «астигматизм», то есть раздваивается видимый предмет. И сужены сосуды, повышено глазное давление, подозрение на глаукому. Прописали два вида капель - тауфон и что-то ещё (дешевенькие), велели через две недели пройти повторно тонографию.
Оттуда поехала к Гале. "Двойку" ждала почти сорок минут, Галя аж меня потеряла, звонит: "Ты где - второй час пошёл, как ты добираешься!" Говорю: "Так транспорт наш муниципальный - "единицы" почти подряд", а "двойки" - только по встречной линии". А цель поездки к сестре была - посмореть видиосюжеты Макса, которые до нас не доходят - на Москву только идут, но на сайте "Первого канала" их можно посмотреть. У нас-то лимитировано, а у Гали - сколько хочешь.
И ещё новые фото и видео их младенца. Малыш такой маленький, но в ползунках, ручки свободны. Галя: «Вот не могу спокойно это видеть - нас пеленали, мы своих пеленали, а тут - руки ходуном, ноги тоже, он же себя ими будет». Я тоже гляжу: «Да, может, из них другие, не такие покорные да смирные, да терпеливые, как мы - будут получаться?»
Фото засыпающего малыша - ну, такие забавные. Аж пожалела, что пришла без флешки. Он там такие гримаски строит, глаз то закрыт, то приоткрыт, как будто подмигивает.
А потом сюжеты Макса. Про новую станцию метро «Достоевская»; очень понравилось - она оформлена иллюстрациями по произведения ФМД, серо-чёрно-бело. Но так здорово!
И сюжет про Алексея Рыбникова к его 65-летию (кто бы ему эти годы дал!).
У меня к Рыбникову особое отношение. Впервые я обратила внимание на то, что Рыбников - это Рыбников, после первых просмотров (прослушиваний) «Юноны и «Авось». Как наши ребятки (Алёша, Коля и Максим) пели на моём 55-тилетии «Алиллуйю», а прежде - на проводах Жени. И когда Рыбников в «АиФ»е сделал заметку-объявление о сборе стихотворений, (это был где-то 98-99 год), и я послала Женины, рассказав, почему не он сам, а я, мать, их посылаю. И вдруг через полгода в том же «АиФ»е Рабниковский текст, что проект (собрать стихи и устроить что-то типа конкурса, чтобы выявить новые таланты, так я поняла) жив, что пришло много стихов, что много неожиданных описаний судеб к этим письмам. Он привёл несколько примеров, и среди них такой: «Одна мать, у которой сын уехал неизвестно куда, прислала нам его стихи…» Что-то такое. Кроме этого «неизвестно куда», остальное было при меня. Потом мы перестали получать «АиФ», и не знаю, чем закончилась эта затея. И Макс на школьном выпускном концерте (вижу до сих пор), стоя чуть боком к зрителям в компании девушек, опустив голову, с упрямым видом (наверное, чувствуя неловкость - один, без других парней, с девчатами), белея лицом, поёт: «Я уплываю…». И этот его поворот, и белое лицо, и честность (он обещал, другие парни, скорее всего, застеснялись), с которой он стоял там и пел - для меня что-то дополнительное в Максе открылось. Я запомнила, а потом уже заострилась - музыка-то Рыбникова. И, конечно, фильм «Даниил и Алла», где опять Алексей Рыбников (впервые увидела его живьём) говорит о «Литургии оглашенных», что в её основу (там есть один персонаж - герой) положены три судьбы людей, призванных и страдающих, в том числе - Даниила Андреева. И «Мюнгхаузен» с Янковским, который ещё из «Полётов во сне и наяву» у меня ассоциируется с Володей… И вот сюжет по Рыбникову, снятый Максом: http://www.1tv.ru/news/culture/157818. Всё как-то сплелось.
Вернулась домой, сготовила, а тут звонок от дочки моей одноклассницы Нади Е. Она уже несколько дней меня "терроризировала" - «Мне надо с вами повидаться. Я приехала в Томск, мне мама для вас небольшой презентик передала». Думаю - кто она, зачем она. И день такой заполошный. Мне уж не до гостей. А она ещё и с приятелями навострилась. Думаю - "пропала я".
И вот она на порогое. Что-то в моём - "приезжайте" наверное было такое, что приехала она всё же одна. Стройная, сорокалетняя женщина, с надиными глазами. Привезла небольшой сувенирчик - огромный карандаш из дальновосточной сосны, полотенчик и изящную розеточку под оливки. Теперь оливки будут у меня всё время на столе - такая прелестная вещичка, чего ж ей пропадать, невостребованной! И мы очень хорошо поболтали о земляках, Хабаровске и по всяким личным делам. Даже отпускать не хотелось. Но пригласила ещё раз, тем более - Наде тоже надо что-то послать на память.
А потом… Потом был разговор с ОГ, в результате которого я вышла в сеть в поисках постов princip (НЧ) и прочла их, и посмотрела видеосюжеты, снятые Наташей перед самой смертью Бориса. И меня это всё потрясло почти до крика.
Я видела Бориса всего два раза в жизни - на похоронах сестры Оли и в гробу. Крепкий, высокий, красивый парень.
И в гробу он лежал, вероятно, чуть покрашенный, потому что было впечатление спокойно спящего человека. На экране же был измождённый, обросший клочковатой, чёрной бородой, с выпавшими передними зубами, с проплешиной на правой, прооперированной, части головы - человек. Что он не старый, свидетельствовало его поведение - он сидел около компьютера, и движения руки, пальцев у него были ловкие, молодые. И комментарии тихим голосом, и упрёки матери: почему пожалела денег на плейер, сейчас бы смотрели всё это на большом экране. Вероятно, они просматривали записи Наташиных танцев.
Он водил пальцами по лицу, а комментарий Наташи пояснял - у него усиливался болевой синдром. Потом он в постели, ждут «скорую», видно, что ему больно, мать его снимает, а он: «Да убери ты её, что ты!..» И голос Наташи: «Ну мне надо, Борь!» (Она-то жила, зная пресказание врачей после операции: "в самом лучшем случае - полгода", а он уже второй год... Может, и это - очередной приступ, помогут...). И тут Боря поворачивает лицо, открывает полубеззубый, совершенно старческий рот и говорит вроде с усмешкой, но через силу: «Борька- Борька… Борька умирает. Борьке плохо!». (Я ведь уже видела его в гробу - молодого, с гладким лицом, в бейсболке, скрывающей изуродованную голову, а мать, снимающая его, - нет. Она ещё надеялась, что это пройдёт, как не раз уже проходило. И Наташин комментарий (сбоку этой видеозаписи) - "Если бы я знала, что это последние кадры с ним!")
И умиротворяющее(на его "Я - умираю!"): «Ну, что ты говоришь?! Сейчас придёт «скорая». Я пойду, её встречу?» И он, отворачиваясь: «Давай, ага…»
И два последних сюжета - он уже в хосписе, за день до смерти. Ему больно, он жалуется на правую ногу: «Нога!» И шевелит ею, поджимает, выпрямляет. Правая рука (левая у него уже парализована с операции на мозге) прикрывает глаза, лоб. Эти движения - это всё от боли. Но он не кричит, не стонет. Он не забывает о своём достоинстве и что рядом мать…
Мне так было мучительно смотреть эти кадры!
Но я их просмотрела дважды, плакала, молилась и смотрела. А потом уже перед иконой молилась почти крича шепотом: «Пожалейте его, Пресвятая Богородица и ты, Отец наш. Простите ему все его грехи вольные и невольные…» И Эдика пошла гладить по плечу, и всех жалко - только бы не этот ужас. Наталью надо в церковь! Боре было 27 лет.
Наташа выложила в сети сюжеты с её детьми и свои танцы и всё про себя описала.
Читаю «Старика» Трифонова. Это малый «Тихий дон», то есть - не эпопея всеохватная, а кусок тех лет. Скорее в ряду с «Доктором Живаго», но до чего же сильнее написано! Если бы Трифонов был так же известен, как Пастернак (тому стихи дорогу вымостили), и если уж давать кому премию - то «Старик» гораздо более художественная, хорошо выстроенная, вызывающая больше эмоций, много поднимающая вопросов книга.
Дочитаю, подробнее напишу.
Пока всё.
Вчера особенно был насыщен.
С утра пошла в глазной диспансер на Кирова, пешком до «Лампочки», там села на трамвай.
Прошла обследование. Подтвердилась катаракта («потому и зрение ухудшилось - замутнён хрусталик»), левый глаз - «астигматизм», то есть раздваивается видимый предмет. И сужены сосуды, повышено глазное давление, подозрение на глаукому. Прописали два вида капель - тауфон и что-то ещё (дешевенькие), велели через две недели пройти повторно тонографию.
Оттуда поехала к Гале. "Двойку" ждала почти сорок минут, Галя аж меня потеряла, звонит: "Ты где - второй час пошёл, как ты добираешься!" Говорю: "Так транспорт наш муниципальный - "единицы" почти подряд", а "двойки" - только по встречной линии". А цель поездки к сестре была - посмореть видиосюжеты Макса, которые до нас не доходят - на Москву только идут, но на сайте "Первого канала" их можно посмотреть. У нас-то лимитировано, а у Гали - сколько хочешь.
И ещё новые фото и видео их младенца. Малыш такой маленький, но в ползунках, ручки свободны. Галя: «Вот не могу спокойно это видеть - нас пеленали, мы своих пеленали, а тут - руки ходуном, ноги тоже, он же себя ими будет». Я тоже гляжу: «Да, может, из них другие, не такие покорные да смирные, да терпеливые, как мы - будут получаться?»
Фото засыпающего малыша - ну, такие забавные. Аж пожалела, что пришла без флешки. Он там такие гримаски строит, глаз то закрыт, то приоткрыт, как будто подмигивает.
А потом сюжеты Макса. Про новую станцию метро «Достоевская»; очень понравилось - она оформлена иллюстрациями по произведения ФМД, серо-чёрно-бело. Но так здорово!
И сюжет про Алексея Рыбникова к его 65-летию (кто бы ему эти годы дал!).
У меня к Рыбникову особое отношение. Впервые я обратила внимание на то, что Рыбников - это Рыбников, после первых просмотров (прослушиваний) «Юноны и «Авось». Как наши ребятки (Алёша, Коля и Максим) пели на моём 55-тилетии «Алиллуйю», а прежде - на проводах Жени. И когда Рыбников в «АиФ»е сделал заметку-объявление о сборе стихотворений, (это был где-то 98-99 год), и я послала Женины, рассказав, почему не он сам, а я, мать, их посылаю. И вдруг через полгода в том же «АиФ»е Рабниковский текст, что проект (собрать стихи и устроить что-то типа конкурса, чтобы выявить новые таланты, так я поняла) жив, что пришло много стихов, что много неожиданных описаний судеб к этим письмам. Он привёл несколько примеров, и среди них такой: «Одна мать, у которой сын уехал неизвестно куда, прислала нам его стихи…» Что-то такое. Кроме этого «неизвестно куда», остальное было при меня. Потом мы перестали получать «АиФ», и не знаю, чем закончилась эта затея. И Макс на школьном выпускном концерте (вижу до сих пор), стоя чуть боком к зрителям в компании девушек, опустив голову, с упрямым видом (наверное, чувствуя неловкость - один, без других парней, с девчатами), белея лицом, поёт: «Я уплываю…». И этот его поворот, и белое лицо, и честность (он обещал, другие парни, скорее всего, застеснялись), с которой он стоял там и пел - для меня что-то дополнительное в Максе открылось. Я запомнила, а потом уже заострилась - музыка-то Рыбникова. И, конечно, фильм «Даниил и Алла», где опять Алексей Рыбников (впервые увидела его живьём) говорит о «Литургии оглашенных», что в её основу (там есть один персонаж - герой) положены три судьбы людей, призванных и страдающих, в том числе - Даниила Андреева. И «Мюнгхаузен» с Янковским, который ещё из «Полётов во сне и наяву» у меня ассоциируется с Володей… И вот сюжет по Рыбникову, снятый Максом: http://www.1tv.ru/news/culture/157818. Всё как-то сплелось.
Вернулась домой, сготовила, а тут звонок от дочки моей одноклассницы Нади Е. Она уже несколько дней меня "терроризировала" - «Мне надо с вами повидаться. Я приехала в Томск, мне мама для вас небольшой презентик передала». Думаю - кто она, зачем она. И день такой заполошный. Мне уж не до гостей. А она ещё и с приятелями навострилась. Думаю - "пропала я".
И вот она на порогое. Что-то в моём - "приезжайте" наверное было такое, что приехала она всё же одна. Стройная, сорокалетняя женщина, с надиными глазами. Привезла небольшой сувенирчик - огромный карандаш из дальновосточной сосны, полотенчик и изящную розеточку под оливки. Теперь оливки будут у меня всё время на столе - такая прелестная вещичка, чего ж ей пропадать, невостребованной! И мы очень хорошо поболтали о земляках, Хабаровске и по всяким личным делам. Даже отпускать не хотелось. Но пригласила ещё раз, тем более - Наде тоже надо что-то послать на память.
А потом… Потом был разговор с ОГ, в результате которого я вышла в сеть в поисках постов princip (НЧ) и прочла их, и посмотрела видеосюжеты, снятые Наташей перед самой смертью Бориса. И меня это всё потрясло почти до крика.
Я видела Бориса всего два раза в жизни - на похоронах сестры Оли и в гробу. Крепкий, высокий, красивый парень.
И в гробу он лежал, вероятно, чуть покрашенный, потому что было впечатление спокойно спящего человека. На экране же был измождённый, обросший клочковатой, чёрной бородой, с выпавшими передними зубами, с проплешиной на правой, прооперированной, части головы - человек. Что он не старый, свидетельствовало его поведение - он сидел около компьютера, и движения руки, пальцев у него были ловкие, молодые. И комментарии тихим голосом, и упрёки матери: почему пожалела денег на плейер, сейчас бы смотрели всё это на большом экране. Вероятно, они просматривали записи Наташиных танцев.
Он водил пальцами по лицу, а комментарий Наташи пояснял - у него усиливался болевой синдром. Потом он в постели, ждут «скорую», видно, что ему больно, мать его снимает, а он: «Да убери ты её, что ты!..» И голос Наташи: «Ну мне надо, Борь!» (Она-то жила, зная пресказание врачей после операции: "в самом лучшем случае - полгода", а он уже второй год... Может, и это - очередной приступ, помогут...). И тут Боря поворачивает лицо, открывает полубеззубый, совершенно старческий рот и говорит вроде с усмешкой, но через силу: «Борька- Борька… Борька умирает. Борьке плохо!». (Я ведь уже видела его в гробу - молодого, с гладким лицом, в бейсболке, скрывающей изуродованную голову, а мать, снимающая его, - нет. Она ещё надеялась, что это пройдёт, как не раз уже проходило. И Наташин комментарий (сбоку этой видеозаписи) - "Если бы я знала, что это последние кадры с ним!")
И умиротворяющее(на его "Я - умираю!"): «Ну, что ты говоришь?! Сейчас придёт «скорая». Я пойду, её встречу?» И он, отворачиваясь: «Давай, ага…»
И два последних сюжета - он уже в хосписе, за день до смерти. Ему больно, он жалуется на правую ногу: «Нога!» И шевелит ею, поджимает, выпрямляет. Правая рука (левая у него уже парализована с операции на мозге) прикрывает глаза, лоб. Эти движения - это всё от боли. Но он не кричит, не стонет. Он не забывает о своём достоинстве и что рядом мать…
Мне так было мучительно смотреть эти кадры!
Но я их просмотрела дважды, плакала, молилась и смотрела. А потом уже перед иконой молилась почти крича шепотом: «Пожалейте его, Пресвятая Богородица и ты, Отец наш. Простите ему все его грехи вольные и невольные…» И Эдика пошла гладить по плечу, и всех жалко - только бы не этот ужас. Наталью надо в церковь! Боре было 27 лет.
Наташа выложила в сети сюжеты с её детьми и свои танцы и всё про себя описала.
Читаю «Старика» Трифонова. Это малый «Тихий дон», то есть - не эпопея всеохватная, а кусок тех лет. Скорее в ряду с «Доктором Живаго», но до чего же сильнее написано! Если бы Трифонов был так же известен, как Пастернак (тому стихи дорогу вымостили), и если уж давать кому премию - то «Старик» гораздо более художественная, хорошо выстроенная, вызывающая больше эмоций, много поднимающая вопросов книга.
Дочитаю, подробнее напишу.
Пока всё.