О книге и об Анне Ахматовой (16 - end)
Отдельно я сгруппировала записи во всех трёх томах, относящиеся к Марине Цветаевой. Лидия Чуковская ценила Марину Цветаеву, как поэта, но любила у неё далеко не всё. Она даже признаётся, что лишь несколько стихотворений Марины Ивановны ей нравятся очень. Поэтому в «Записках…» крайне мало свидетельств, относящихся к вопросу: отношение Ахматовой к Цветаевой. Вот Анна Андреевна читает Чуковской, «скорбно подняв брови», обращённые к Марине стихи «Невидимка, двойник, пересмешник» (сороковой год) и признаётся: «Ей я не решилась прочесть… А теперь жалею. Она столько стихов посвятила мне. Это был ответ, хоть и через десятилетия. Но я не решилась из-за страшной строки о любимых». (Это строка «Поглотила любимых пучина», Ахматову тогда остановила деликатность и боязнь пророчества - ведь об арестованных муже и дочери Цветаевой не было ничего определённого известно. И Цветаева этих стихов не узнала).
Ещё разговор о Цветаевой. «Я у неё спросила: как же понравилась ей Цветаева о Пастернаке и Маяковском. - Как всё у Марины. Есть прозрения и много чепухи. В Маяковском она не поняла ничегошеньки. Бориса она любит и понимает. Некоторые вещи возмутительны: ну как, например, можно писать «Есенински-блоковская линия»? Блок - величайший поэт ХХ века, пророк Исайя - и Есенин. Рядом! Есенин совсем маленький поэтик и ужасен тем, что подражал Блоку»...
Вот ещё Анна Андреевна о Цветаевой: «Марина родилась негативисткой, ей было плохо там и было плохо здесь. Плохо там, где она».
Обсуждение стихов Цветаевой, посвященных Маяковскому (тех, в которых Есенин и Маяковский разговаривают на том свете). Чуковская: «Я вообще Цветаеву знаю плохо (и люблю, хоть и сильно люблю, лишь немногое… ) - Каркает над кровью, как ворона, жестко сказала Анна Андреевна…»
(Напомню - это отзыв об уже ушедшем поэте, равном, если не превышающем, по силе таланта Ахматовой. Слов - не воробей… А всё же лучше бы его не повторять. Оно - сиюминутное, несправедливое, субъективное, Ахматову не красящее. Но Чуковская всё же его вписывает в текст книги. И такая тоска от этого слова!..)
В записи от 16 ноября 64-го года: «О Цветаевой: - Хотят любить Цветаеву и за нее любят Сергея. А он был убийца… Уверяю вас…Марина про Сергея была отлично осведомлена. Но у нее роман за романом, а Сергей - это прошлое, давнее. Что он и какой он - ей было уже все равно».
(Отчасти я согласна - Марина Ивановна, конечно, догадывалась о деятельности Эфрона во Франции, а уверяла всех в его высокой порядочности, в том, что тот был обманут, а потом в письме к Берии, что Эфрон был предан своей родине и счастлив, когда вернулся - единственно, чтобы спасти мужа - «ложь во спасение». Не могла она оправдывать деятельность агента ГПУ в собственных глазах. Но она была ему предана «как собака» (по собственному признанию), какие бы романы её не захватывали... Оставить Эфрона она считала невозможным, кем бы он ни оказался).
Собственно, записи об Анне Ахматовой, о разговорах с нею, закончились.
На что я ещё обратила внимание в книге - очень много персоналий, чьи имена встречаются на её страницах, жили долго - по 80 и дольше лет. Рано умирали или не своей смертью (репрессии) или рак (Вигдорова, например). Иных - туберкулёз скосил, но таких единицы. То есть, пишущим людям тех лет было свойственно долголетие. Ведь медицина была не на таком уровне, как сейчас, пенициллина, например, до войны не было.… И, тем не менее - жили творческие люди долго.
Ещё переброшен такой вот мост в современность: заклеймены, как «банда», признанные авторитеты соцреализма - «А. Софронов, Вс. Кочетов, Н. Грибачев.., М. Алексеев, быть может - Вадим Кожевников. Связывала этих людей тесная дружба, антисемитизм, бездарность и предоставленная им власть над издательствами и журналами… Своею огромною властью они пользовались, прежде всего, для издания и переиздания собственных сочинений».
Дальше идут несколько приложений.
В первом, названном «После конца», Чуковская подводит черту: «Умерла великая русская женщина... Но ей всегда и все поперек, в смерти отражена ее бездомность (умерла не дома, в разлуке и разрыве с левой); умерла в день смерти усатого убийцы; умерла накануне «женского дня».
«А мой жанр, - определяет сама себя Чуковская, - (на 60-ом году жизни я это поняла) - воспоминания, дневники, портреты. Чужая судьба, проведённая сквозь сердце».
Это приложение заканчивается записью от 17/Х 66, посвящено, в основном, литературному наследию Ахматовой, суете вокруг ее архива, недовольству Пуниными и Львом Гумилёвым, маленьким «открытиям» - кому посвящены последние стихи Ахматовой.
В «Приложении 2» - «Тяжба». Собраны документы и записи, посвящённые хлопотам по освобождению Бродского. Имён тут много: Р.А. Руденко, Паустовский, Микоян, Хрущёв, К. Чуковский, Грудинина, К. Федин, А.Найман, Л. Чуковская… Письма, обращения, заявления.
В «Приложении 3» - «Голая арифметика». Л. Чуковская даёт разбор статьи Н. Струве, где тот утверждает, что Ахматовой были присущи годы молчания. Не было таких лет, - настаивает Лидия Корнеевна, - а если стихи не появлялись, так - не печатали же!
Ну и последнее «Приложение 4» - «Эвтерпа с берегов Невы или Чествование Анны Ахматовой в Таормино» - статья Ганса Рихтера, в которой пребывание в Италии Ахматовой преподносится, чуть ли не как посещение королевы: ожидание её, сам процесс встречи, поведение - всё напоминало событие, связанное с царственной особой.
Всё. Книгу можно сдавать.
Ещё разговор о Цветаевой. «Я у неё спросила: как же понравилась ей Цветаева о Пастернаке и Маяковском. - Как всё у Марины. Есть прозрения и много чепухи. В Маяковском она не поняла ничегошеньки. Бориса она любит и понимает. Некоторые вещи возмутительны: ну как, например, можно писать «Есенински-блоковская линия»? Блок - величайший поэт ХХ века, пророк Исайя - и Есенин. Рядом! Есенин совсем маленький поэтик и ужасен тем, что подражал Блоку»...
Вот ещё Анна Андреевна о Цветаевой: «Марина родилась негативисткой, ей было плохо там и было плохо здесь. Плохо там, где она».
Обсуждение стихов Цветаевой, посвященных Маяковскому (тех, в которых Есенин и Маяковский разговаривают на том свете). Чуковская: «Я вообще Цветаеву знаю плохо (и люблю, хоть и сильно люблю, лишь немногое… ) - Каркает над кровью, как ворона, жестко сказала Анна Андреевна…»
(Напомню - это отзыв об уже ушедшем поэте, равном, если не превышающем, по силе таланта Ахматовой. Слов - не воробей… А всё же лучше бы его не повторять. Оно - сиюминутное, несправедливое, субъективное, Ахматову не красящее. Но Чуковская всё же его вписывает в текст книги. И такая тоска от этого слова!..)
В записи от 16 ноября 64-го года: «О Цветаевой: - Хотят любить Цветаеву и за нее любят Сергея. А он был убийца… Уверяю вас…Марина про Сергея была отлично осведомлена. Но у нее роман за романом, а Сергей - это прошлое, давнее. Что он и какой он - ей было уже все равно».
(Отчасти я согласна - Марина Ивановна, конечно, догадывалась о деятельности Эфрона во Франции, а уверяла всех в его высокой порядочности, в том, что тот был обманут, а потом в письме к Берии, что Эфрон был предан своей родине и счастлив, когда вернулся - единственно, чтобы спасти мужа - «ложь во спасение». Не могла она оправдывать деятельность агента ГПУ в собственных глазах. Но она была ему предана «как собака» (по собственному признанию), какие бы романы её не захватывали... Оставить Эфрона она считала невозможным, кем бы он ни оказался).
Собственно, записи об Анне Ахматовой, о разговорах с нею, закончились.
На что я ещё обратила внимание в книге - очень много персоналий, чьи имена встречаются на её страницах, жили долго - по 80 и дольше лет. Рано умирали или не своей смертью (репрессии) или рак (Вигдорова, например). Иных - туберкулёз скосил, но таких единицы. То есть, пишущим людям тех лет было свойственно долголетие. Ведь медицина была не на таком уровне, как сейчас, пенициллина, например, до войны не было.… И, тем не менее - жили творческие люди долго.
Ещё переброшен такой вот мост в современность: заклеймены, как «банда», признанные авторитеты соцреализма - «А. Софронов, Вс. Кочетов, Н. Грибачев.., М. Алексеев, быть может - Вадим Кожевников. Связывала этих людей тесная дружба, антисемитизм, бездарность и предоставленная им власть над издательствами и журналами… Своею огромною властью они пользовались, прежде всего, для издания и переиздания собственных сочинений».
Дальше идут несколько приложений.
В первом, названном «После конца», Чуковская подводит черту: «Умерла великая русская женщина... Но ей всегда и все поперек, в смерти отражена ее бездомность (умерла не дома, в разлуке и разрыве с левой); умерла в день смерти усатого убийцы; умерла накануне «женского дня».
«А мой жанр, - определяет сама себя Чуковская, - (на 60-ом году жизни я это поняла) - воспоминания, дневники, портреты. Чужая судьба, проведённая сквозь сердце».
Это приложение заканчивается записью от 17/Х 66, посвящено, в основном, литературному наследию Ахматовой, суете вокруг ее архива, недовольству Пуниными и Львом Гумилёвым, маленьким «открытиям» - кому посвящены последние стихи Ахматовой.
В «Приложении 2» - «Тяжба». Собраны документы и записи, посвящённые хлопотам по освобождению Бродского. Имён тут много: Р.А. Руденко, Паустовский, Микоян, Хрущёв, К. Чуковский, Грудинина, К. Федин, А.Найман, Л. Чуковская… Письма, обращения, заявления.
В «Приложении 3» - «Голая арифметика». Л. Чуковская даёт разбор статьи Н. Струве, где тот утверждает, что Ахматовой были присущи годы молчания. Не было таких лет, - настаивает Лидия Корнеевна, - а если стихи не появлялись, так - не печатали же!
Ну и последнее «Приложение 4» - «Эвтерпа с берегов Невы или Чествование Анны Ахматовой в Таормино» - статья Ганса Рихтера, в которой пребывание в Италии Ахматовой преподносится, чуть ли не как посещение королевы: ожидание её, сам процесс встречи, поведение - всё напоминало событие, связанное с царственной особой.
Всё. Книгу можно сдавать.