О Фаусте, Честертоне и динамике европейского воображаемого
История доктора Фауста - самая известная история о договоре с дьяволом в европейских культурах. Реальный доктор Фауст жил в XVI веке в Германии и учился в Кракове (единственное место, где тогда преподавали черную магию). Народная книга о докторе Фаусте фиксирует несколько вариантов приключений чернокнижника, в финале которых Фауста черти тащат в ад. После работы Гёте история Фауста стала канонической в новом изложении - когда погубленная Фаустом Гретхен спасает его своей молитвой, и Мефистофель остается с носом.
Наш любимый Честертон красноречиво негодовал по поводу того, что негодяй остается безнаказанным, и я негодовала вместе с ним. В моей книге «Локусы и фокусы», в статье «Бес-Балда в сказке Пушкина», приводится цитата Честертона из его эссе «Хорошие сюжеты, испорченные великими писателями». Но оказывается, не всё так однозначно. Вариант из народной книги, который Честертону интуитивно ближе, довольно нетипичен для ментальностей европейских народов.
Французский историк Робер Мюшембле в книге «Очерки по истории дьявола: XII-XX вв.» касается и этого сюжета. Мюшембле прослеживает активность дьявола в коллективном воображаемом европейцев за тысячу лет, и находит, что до XII века Сатана занимал весьма скромное место в христианском универсуме. А вот в век высокой схоластики дьявол выходит на сцену, чтобы не сходить с нее до наших дней. Обработав сотни документов, Мюшембле установил, что пик активности нечистого в сфере европейского воображаемого приходится ориентировочно на 1580 - 1680 гг. Мюшембле замечает, что это единственный период в истории Европы, когда в подавляющем большинстве случаев дьяволу удается уничтожить свою жертву. До этого периода было гораздо больше историй об обманутом чёрте, которого ловкий крестьянин, солдат, студент обвел вокруг пальца. После этого периода наступает Просвещение, Сатана отступает, а благодаря Гёте остаётся в дураках навсегда. Потом появляются романтики, и дают Люциферу новую роль, но это уже следующий этап.
Все, кто любят статистику, подсчеты и проценты, рады будут увидеть в очередной раз, как интуиция отступает перед однозначным фактом - наш дорогой Честертон принял за норму тот вариант сюжета, который сам по себе является исключением.
Наш любимый Честертон красноречиво негодовал по поводу того, что негодяй остается безнаказанным, и я негодовала вместе с ним. В моей книге «Локусы и фокусы», в статье «Бес-Балда в сказке Пушкина», приводится цитата Честертона из его эссе «Хорошие сюжеты, испорченные великими писателями». Но оказывается, не всё так однозначно. Вариант из народной книги, который Честертону интуитивно ближе, довольно нетипичен для ментальностей европейских народов.
Французский историк Робер Мюшембле в книге «Очерки по истории дьявола: XII-XX вв.» касается и этого сюжета. Мюшембле прослеживает активность дьявола в коллективном воображаемом европейцев за тысячу лет, и находит, что до XII века Сатана занимал весьма скромное место в христианском универсуме. А вот в век высокой схоластики дьявол выходит на сцену, чтобы не сходить с нее до наших дней. Обработав сотни документов, Мюшембле установил, что пик активности нечистого в сфере европейского воображаемого приходится ориентировочно на 1580 - 1680 гг. Мюшембле замечает, что это единственный период в истории Европы, когда в подавляющем большинстве случаев дьяволу удается уничтожить свою жертву. До этого периода было гораздо больше историй об обманутом чёрте, которого ловкий крестьянин, солдат, студент обвел вокруг пальца. После этого периода наступает Просвещение, Сатана отступает, а благодаря Гёте остаётся в дураках навсегда. Потом появляются романтики, и дают Люциферу новую роль, но это уже следующий этап.
Все, кто любят статистику, подсчеты и проценты, рады будут увидеть в очередной раз, как интуиция отступает перед однозначным фактом - наш дорогой Честертон принял за норму тот вариант сюжета, который сам по себе является исключением.