Повстанцу на заметку
Луи-Огюст Бланки
Инструкция к вооруженному восстанию
Эта программа - всецело военная - нисколько не затрагивает ни политического, ни социального вопросов, которым здесь не место. Само собою разумеется, что революция должна совершиться в пользу труда и против тирании капитала и воссоздать общество на основах справедливости.
Восстание в Париже по старым методам в настоящее время не имеет никаких шансов на успех.
В 1830 г. одного лишь народного порыва было достаточно для того, чтобы ниспровергнуть правительство, захваченное врасплох и поверженное в ужас вооруженным восстанием - неслыханным и непредвиденным событием. Это было пригодно лишь для одного раза. Урок пошел на пользу правительству, которое, будучи создано революцией, осталось все же монархическим и контрреволюционным. Оно принялось за изучение уличной войны и вскоре вернуло себе в этом деле естественное превосходство искусства и дисциплины над неопытностью и неорганизованностью. Однако, скажут нам, народ победил в 48 г. методами 1830 г. Допустим, но не будем обольщаться. Февральская победа - лишь случайная удача. Если бы Луи-Филипп серьезно защищался, перевес остался бы на стороне мундиров.
Доказательством этому служат июньские дни. Тогда-то можно было видеть, сколь гибельна была тактика или, лучше сказать, отсутствие тактики восстания.
Никогда восстанию не представлялось лучшего случая: оно имело десять шансов против одного. С одной стороны, правительство в состоянии полной анархии, деморализованные войска; с другой - единодушно восставшие рабочие, почти уверенные в успехе.
Почему же они потерпели поражение? Из-за отсутствия организации. Для того, чтобы выяснить причины поражения, достаточно проанализировать их стратегию.
Восстание вспыхнуло. Тотчас же в рабочих кварталах возводятся баррикады, они сооружаются где попало, на удачу, во множестве пунктов. Пять, десять, двадцать, тридцать, пятьдесят человек, случайно соединившихся, в большинстве невооруженных, начинают опрокидывать экипажи, разбирать мостовые и нагромождать посередине улиц и на перекрестках кучи камней. Большинство подобных заграждений вряд ли оказалось бы препятствием для проезда кавалерии. Порою, соорудив несовершенные укрепления, строители удалялись в поисках ружей и снаряжения.
В июне насчитывали более шестисот баррикад. Не более тридцати из них выдержали на себе всю тяжесть боя. Остальные девятнадцать из двадцати не дали ни одного выстрела. Вот где разгадка победоносных бюллетеней, которые с треском повествовали о захвате пятидесяти баррикад, на которых не было ни души.
В то время, как одни подымают уличные мостовые, другие мелкие группы идут разоружать караулы или захватывают порох и оружие у оружейных мастеров. Все это выполняется без согласованности и руководства, по прихоти каждого.
Мало-помалу, однако, некоторое число баррикад более высоких, более мощных, лучше построенных привлекает к себе большинство сражающихся, которые там и сосредоточиваются. Не расчет, но случай определяет расположение этих главных укреплений. Лишь некоторые из них по какому-то воинскому наитию, впрочем, вполне понятному, занимают значительные выходы улиц.
В течение этого первого периода восстания собираются в свою очередь войска. Генералы изучают донесения полиции. Они воздерживаются до получения определенных данных от военных действий, не желая потерпеть неудачу, которая деморализовала бы солдат. Лишь вполне ознакомившись с расположением инсургентов, они стягивают полки к различным пунктам, которые становятся базой для операций.
Армии стоят друг против друга. Взглянем на их образ действий. Здесь-то и обнаружатся дефекты народной тактики, являющейся основной причиной поражения.
Нет ни руководства, ни общего командования. Нет даже согласованности между сражающимися. У каждой баррикады своя особая группа, более или менее многочисленная, но всегда изолированная. Насчитывает ли она десять или сто человек, она не имеет никакой связи с другими постами. Часто нет даже начальника для руководства защитой; если же он имеется, то его влияние сводится почти к нулю. Солдаты действуют каждый по-своему. Одни остаются на месте, другие уходят и приходят, как кому вздумается. Вечером отправляются спать.
Вследствие этих непрерывных хождений взад и вперед, число присутствующих граждан часто меняется на треть, на половину, иногда даже на три четверти. Никто ни на кого не может рассчитывать. Отсюда вскоре неверие в успех и упадок духа. О том, что происходит в других местах, ничего неизвестно. Это никого и не беспокоит. Циркулируют слухи (canards) то мрачные, то розовые5. Спокойно слушают пушечные выстрелы и ружейную стрельбу за стаканом вина у прилавка виноторговца. О том, чтоб пойти на помощь осажденным позициям, никому не приходит в голову: «Пусть каждый защищает свой пост, и все пойдет хорошо» - говорят наиболее стойкие. Это своеобразное рассуждение объясняется тем, что большинство инсургентов сражается в своем собственном квартале (капитальная ошибка, следствия которой гибельны между прочим и потому, что за поражением следуют доносы соседей).
При такой системе поражение неизбежно. Оно наступает под натиском двух или трех полков, которые обрушиваются на баррикаду и сокрушают немногих ее защитников. Весь бой сводится к однообразному повторению этого неизменного приема. В то время как инсургенты покуривают трубку позади куч мостовых, неприятель направляет последовательно все свои силы на один пункт, потом на другой, на третий, на четвертый и таким способом уничтожает по частям все восстание.
Народ не заботится о том, чтобы мешать этой «приятной» работе. Каждая группа философски ожидает своей очереди, и ей не приходит в голову спешить на помощь подвергающемуся опасности соседу: «Нет! Он защищает свой пост, он не может его покинуть». Вот как погибают от глупости!
Если из-за такой тяжелой ошибки великое парижское восстание 48 года было, подобно стакану, разбито самым жалким из правительств, то какой катастрофы нужно ждать в случае повторения подобной глупости в условиях дикого милитаризма, к услугам которого имеются новые чудовищные завоевания науки и искусства, железные дороги, электрический телеграф, нарезные пушки.
Кстати, то, чего не следует считать одним из новых преимуществ врага, - это стратегические дороги, которые в настоящее время бороздят город во всех направлениях. Их боятся напрасно.
Не создавая лишней опасности для восстания, как это принято думать, они представляют собою, напротив, смесь неудобств и преимуществ для обеих сторон. Если войска передвигаются по ним с большим удобством, то, вместе с тем, они подвергаются большей опасности за отсутствием прикрытия.
Под ружейным огнем по таким улицам передвигаться нельзя. Сверх того, балконы - миниатюрные бастионы - служат для флангового огня, для чего не годятся обыкновенные окна. Наконец, длинные прямые проезды вполне заслуживают названия бульваров, которое им было дано. На самом деле, это - настоящие бульвары, представляющие естественные защитные форты чрезвычайной силы.
Лучшее оружие в уличной войне - ружье. Пушка производит больше шума, чем дела. Артиллерия могла бы оказать серьезное действие только пожаром. Но подобная жестокость, допущенная в крупных размерах, вскоре обратилась бы против своих авторов и вызвала бы их гибель.
Граната, которую, по усвоенной дурной привычке, назвали бомбой, представляет второстепенное средство, имеющее к тому же массу неудобств. Она потребляет много пороху при незначительном эффекте и обращение с нею крайне опасно; она годится лишь для очень коротких расстояний и может действовать только будучи брошенной из окон. Булыжники с мостовых наносят такой же вред, но они стоят дешевле. Рабочим не зачем тратить деньги понапрасну.
Внутри домов служат револьвер и холодное оружие: штык, шпага сабля и кинжал. В рукопашном бою пика и восьмифутовая алебарда имели бы перевес над штыком.
У армии, по сравнению с народом, имеется только два крупных преимущества: ружье Шасспо и организация.
Значение последней - громадно, непреодолимо. Но, к счастью, это преимущество может быть приобретено народом, и тогда перевес перейдет на сторону восстания.
В гражданской войне солдаты, за редким исключением, участвуют с отвращением, по принуждению и из-за водки. Им хотелось бы быть в другом месте, и они охотнее смотрят назад, чем вперед. Но железная рука делает их рабами и жертвами невыносимой дисциплины. Они повинуются ей не из любви к власти, а из страха, и неспособны поэтому к самой ничтожной инициативе. Отряд отрезанный - отряд потерянный. Начальник, который это знает, заботится прежде всего о том, чтобы поддержать связь между всеми частями. Это обстоятельство аннулирует часть наличных сил.
В народных рядах нет ничего подобного. Там сражаются из-за идеи. Там имеются лишь добровольцы, движимые энтузиазмом, а не страхом. Превосходя неприятеля своей самоотверженностью, они на много выше его по умственному развитию. Они обладают над ним нравственным и физическим преимуществом в силу своей убежденности. Их духовная и физическая энергия неисчерпаемы. У них нет разлада между чувством и мыслью. Никакое войско в мире не сравнится с этими отборными людьми.
Чего же им недостает, чтобы победить? Им не хватает единства и организованности - качеств, необходимых для достижения цели; эти качества, одно без другого, поражены бессилием. Без организации нет никаких шансов на успех. Организация - это победа, разрозненность - это смерть.
Июнь 48 г. сделал эту истину неоспоримой. Что же было бы в настоящее время? Употребляя свои старые приемы, народ погиб бы, если б войска захотели сражаться, а они станут сражаться, пока будут видеть перед собою лишь нерегулярные силы, не имеющие руководства. Наоборот, вид армии парижан в полном порядке, маневрирующей согласно всем правилам тактики, повергнет солдат в ужас и сломит их сопротивление.
Военная организация, особенно когда ее нужно импровизировать на поле битвы, представляет большие трудности для нашей партии.
Она предполагает верховное главное командование и, до известной степени, обычный ряд офицеров всяких степеней. Где взять этот персонал? Буржуа-революционеры и социалисты редки; даже та незначительная группа, которая имеется, воюет только пером. Эти господа думают перевернуть мир при помощи своих книг и газет: в течение шестнадцати лет, несмотря на неудачи, они только и делают, что марают бумагу в необозримом количестве. Они сносят, не моргнув, удила, седло и хлыст. Отвечать на удары? Это прилично для хамов!
Эти герои письменного прибора питают к шпаге такое же презрение, какое проявляет офицеришка к их грубой обуви. Им не приходит в голову, что сила представляет единственную гарантию свободы, что страна порабощена там, где граждане не знают военного дела и предоставляют привилегию на него касте или корпорации.
В античных республиках, у греков и римлян, все знали и занимались военным делом. Воин-профессионал представлял собою неизвестный вид. Цицерон был генералом. Цезарь - адвокатом. Оставляя тогу для мундира, первый встречный оказывался полковником или капитаном, закаленным в деле. Пока во Франции не будет того же самого, мы останемся обывателями (pekins), которых будут своевольно стегать обладатели сабель.
Тысячи молодых людей, образованных рабочих и буржуа стонут под ненавистным игом. Но разве они помышляют для сокрушения его о шпаге? Нет! Перо, всегда перо, одно только перо. Но почему же не то и другое, как того требует долг Республиканца? Во время тирании писать хорошо, но тогда, когда рабское перо остается бессильным, лучше сражаться. Так нет! Создают газету, идут в тюрьму, и никому не приходит в голову раскрыть руководство по маневрам для того, чтобы там научиться в 24 часа мастерству, составляющему всю силу наших угнетателей, знание которого даст нам в руки реванш и их кару.
Но к чему эти жалобы? Это глупая привычка нашего времени плакаться вместо того, чтобы противодействовать. Теперь мода на иеремиады. Иеремия позирует во всех положениях, он плачет, бичует, догматизирует, правит, гремит, сам же он - бич среди всех бичей. Оставим все эти церковные бредни могильщиков свободы. Вечный долг революционера - борьба, борьба во что бы то ни стало, борьба до последнего издыхания.
Недостает кадров для формирования армии? Так надо создавать их на поле брани, во время действий. Парижский народ доставит кадры - старых солдат, бывших национальных гвардейцев. Их малочисленность принудит свести до минимума число офицеров и унтер-офицеров. Не важно! Рвение, пыл и смышленость добровольцев возместят эту недостачу.
Главное - это сорганизоваться какой бы то ни было ценой. Довольно беспорядочных восстаний с десятью тысячами разрозненных голов, действующих на удачу, в беспорядке, без помысла о совместном действии, каждый в своем углу и по своей фантазии! Долой баррикады, возведенные вкривь и вкось, расточающие время, загромождающие улицы и стесняющие движение, необходимое для той и другой стороны! Республиканцам нужна свобода движений не меньше, чем войскам.
Не нужно лишних хождений, сумятицы и выкриков. Минуты и шпаги одинаково ценны. Особенно, - не замуровываться в своем квартале, как постоянно делали инсургенты с громадным для себя ущербом! Этот обычай, приведя к поражению, облегчил затем изгнание. Нужно от этого исцелиться из опасения катастрофы.
Читать весь текст.
Инструкция к вооруженному восстанию
Эта программа - всецело военная - нисколько не затрагивает ни политического, ни социального вопросов, которым здесь не место. Само собою разумеется, что революция должна совершиться в пользу труда и против тирании капитала и воссоздать общество на основах справедливости.
Восстание в Париже по старым методам в настоящее время не имеет никаких шансов на успех.
В 1830 г. одного лишь народного порыва было достаточно для того, чтобы ниспровергнуть правительство, захваченное врасплох и поверженное в ужас вооруженным восстанием - неслыханным и непредвиденным событием. Это было пригодно лишь для одного раза. Урок пошел на пользу правительству, которое, будучи создано революцией, осталось все же монархическим и контрреволюционным. Оно принялось за изучение уличной войны и вскоре вернуло себе в этом деле естественное превосходство искусства и дисциплины над неопытностью и неорганизованностью. Однако, скажут нам, народ победил в 48 г. методами 1830 г. Допустим, но не будем обольщаться. Февральская победа - лишь случайная удача. Если бы Луи-Филипп серьезно защищался, перевес остался бы на стороне мундиров.
Доказательством этому служат июньские дни. Тогда-то можно было видеть, сколь гибельна была тактика или, лучше сказать, отсутствие тактики восстания.
Никогда восстанию не представлялось лучшего случая: оно имело десять шансов против одного. С одной стороны, правительство в состоянии полной анархии, деморализованные войска; с другой - единодушно восставшие рабочие, почти уверенные в успехе.
Почему же они потерпели поражение? Из-за отсутствия организации. Для того, чтобы выяснить причины поражения, достаточно проанализировать их стратегию.
Восстание вспыхнуло. Тотчас же в рабочих кварталах возводятся баррикады, они сооружаются где попало, на удачу, во множестве пунктов. Пять, десять, двадцать, тридцать, пятьдесят человек, случайно соединившихся, в большинстве невооруженных, начинают опрокидывать экипажи, разбирать мостовые и нагромождать посередине улиц и на перекрестках кучи камней. Большинство подобных заграждений вряд ли оказалось бы препятствием для проезда кавалерии. Порою, соорудив несовершенные укрепления, строители удалялись в поисках ружей и снаряжения.
В июне насчитывали более шестисот баррикад. Не более тридцати из них выдержали на себе всю тяжесть боя. Остальные девятнадцать из двадцати не дали ни одного выстрела. Вот где разгадка победоносных бюллетеней, которые с треском повествовали о захвате пятидесяти баррикад, на которых не было ни души.
В то время, как одни подымают уличные мостовые, другие мелкие группы идут разоружать караулы или захватывают порох и оружие у оружейных мастеров. Все это выполняется без согласованности и руководства, по прихоти каждого.
Мало-помалу, однако, некоторое число баррикад более высоких, более мощных, лучше построенных привлекает к себе большинство сражающихся, которые там и сосредоточиваются. Не расчет, но случай определяет расположение этих главных укреплений. Лишь некоторые из них по какому-то воинскому наитию, впрочем, вполне понятному, занимают значительные выходы улиц.
В течение этого первого периода восстания собираются в свою очередь войска. Генералы изучают донесения полиции. Они воздерживаются до получения определенных данных от военных действий, не желая потерпеть неудачу, которая деморализовала бы солдат. Лишь вполне ознакомившись с расположением инсургентов, они стягивают полки к различным пунктам, которые становятся базой для операций.
Армии стоят друг против друга. Взглянем на их образ действий. Здесь-то и обнаружатся дефекты народной тактики, являющейся основной причиной поражения.
Нет ни руководства, ни общего командования. Нет даже согласованности между сражающимися. У каждой баррикады своя особая группа, более или менее многочисленная, но всегда изолированная. Насчитывает ли она десять или сто человек, она не имеет никакой связи с другими постами. Часто нет даже начальника для руководства защитой; если же он имеется, то его влияние сводится почти к нулю. Солдаты действуют каждый по-своему. Одни остаются на месте, другие уходят и приходят, как кому вздумается. Вечером отправляются спать.
Вследствие этих непрерывных хождений взад и вперед, число присутствующих граждан часто меняется на треть, на половину, иногда даже на три четверти. Никто ни на кого не может рассчитывать. Отсюда вскоре неверие в успех и упадок духа. О том, что происходит в других местах, ничего неизвестно. Это никого и не беспокоит. Циркулируют слухи (canards) то мрачные, то розовые5. Спокойно слушают пушечные выстрелы и ружейную стрельбу за стаканом вина у прилавка виноторговца. О том, чтоб пойти на помощь осажденным позициям, никому не приходит в голову: «Пусть каждый защищает свой пост, и все пойдет хорошо» - говорят наиболее стойкие. Это своеобразное рассуждение объясняется тем, что большинство инсургентов сражается в своем собственном квартале (капитальная ошибка, следствия которой гибельны между прочим и потому, что за поражением следуют доносы соседей).
При такой системе поражение неизбежно. Оно наступает под натиском двух или трех полков, которые обрушиваются на баррикаду и сокрушают немногих ее защитников. Весь бой сводится к однообразному повторению этого неизменного приема. В то время как инсургенты покуривают трубку позади куч мостовых, неприятель направляет последовательно все свои силы на один пункт, потом на другой, на третий, на четвертый и таким способом уничтожает по частям все восстание.
Народ не заботится о том, чтобы мешать этой «приятной» работе. Каждая группа философски ожидает своей очереди, и ей не приходит в голову спешить на помощь подвергающемуся опасности соседу: «Нет! Он защищает свой пост, он не может его покинуть». Вот как погибают от глупости!
Если из-за такой тяжелой ошибки великое парижское восстание 48 года было, подобно стакану, разбито самым жалким из правительств, то какой катастрофы нужно ждать в случае повторения подобной глупости в условиях дикого милитаризма, к услугам которого имеются новые чудовищные завоевания науки и искусства, железные дороги, электрический телеграф, нарезные пушки.
Кстати, то, чего не следует считать одним из новых преимуществ врага, - это стратегические дороги, которые в настоящее время бороздят город во всех направлениях. Их боятся напрасно.
Не создавая лишней опасности для восстания, как это принято думать, они представляют собою, напротив, смесь неудобств и преимуществ для обеих сторон. Если войска передвигаются по ним с большим удобством, то, вместе с тем, они подвергаются большей опасности за отсутствием прикрытия.
Под ружейным огнем по таким улицам передвигаться нельзя. Сверх того, балконы - миниатюрные бастионы - служат для флангового огня, для чего не годятся обыкновенные окна. Наконец, длинные прямые проезды вполне заслуживают названия бульваров, которое им было дано. На самом деле, это - настоящие бульвары, представляющие естественные защитные форты чрезвычайной силы.
Лучшее оружие в уличной войне - ружье. Пушка производит больше шума, чем дела. Артиллерия могла бы оказать серьезное действие только пожаром. Но подобная жестокость, допущенная в крупных размерах, вскоре обратилась бы против своих авторов и вызвала бы их гибель.
Граната, которую, по усвоенной дурной привычке, назвали бомбой, представляет второстепенное средство, имеющее к тому же массу неудобств. Она потребляет много пороху при незначительном эффекте и обращение с нею крайне опасно; она годится лишь для очень коротких расстояний и может действовать только будучи брошенной из окон. Булыжники с мостовых наносят такой же вред, но они стоят дешевле. Рабочим не зачем тратить деньги понапрасну.
Внутри домов служат револьвер и холодное оружие: штык, шпага сабля и кинжал. В рукопашном бою пика и восьмифутовая алебарда имели бы перевес над штыком.
У армии, по сравнению с народом, имеется только два крупных преимущества: ружье Шасспо и организация.
Значение последней - громадно, непреодолимо. Но, к счастью, это преимущество может быть приобретено народом, и тогда перевес перейдет на сторону восстания.
В гражданской войне солдаты, за редким исключением, участвуют с отвращением, по принуждению и из-за водки. Им хотелось бы быть в другом месте, и они охотнее смотрят назад, чем вперед. Но железная рука делает их рабами и жертвами невыносимой дисциплины. Они повинуются ей не из любви к власти, а из страха, и неспособны поэтому к самой ничтожной инициативе. Отряд отрезанный - отряд потерянный. Начальник, который это знает, заботится прежде всего о том, чтобы поддержать связь между всеми частями. Это обстоятельство аннулирует часть наличных сил.
В народных рядах нет ничего подобного. Там сражаются из-за идеи. Там имеются лишь добровольцы, движимые энтузиазмом, а не страхом. Превосходя неприятеля своей самоотверженностью, они на много выше его по умственному развитию. Они обладают над ним нравственным и физическим преимуществом в силу своей убежденности. Их духовная и физическая энергия неисчерпаемы. У них нет разлада между чувством и мыслью. Никакое войско в мире не сравнится с этими отборными людьми.
Чего же им недостает, чтобы победить? Им не хватает единства и организованности - качеств, необходимых для достижения цели; эти качества, одно без другого, поражены бессилием. Без организации нет никаких шансов на успех. Организация - это победа, разрозненность - это смерть.
Июнь 48 г. сделал эту истину неоспоримой. Что же было бы в настоящее время? Употребляя свои старые приемы, народ погиб бы, если б войска захотели сражаться, а они станут сражаться, пока будут видеть перед собою лишь нерегулярные силы, не имеющие руководства. Наоборот, вид армии парижан в полном порядке, маневрирующей согласно всем правилам тактики, повергнет солдат в ужас и сломит их сопротивление.
Военная организация, особенно когда ее нужно импровизировать на поле битвы, представляет большие трудности для нашей партии.
Она предполагает верховное главное командование и, до известной степени, обычный ряд офицеров всяких степеней. Где взять этот персонал? Буржуа-революционеры и социалисты редки; даже та незначительная группа, которая имеется, воюет только пером. Эти господа думают перевернуть мир при помощи своих книг и газет: в течение шестнадцати лет, несмотря на неудачи, они только и делают, что марают бумагу в необозримом количестве. Они сносят, не моргнув, удила, седло и хлыст. Отвечать на удары? Это прилично для хамов!
Эти герои письменного прибора питают к шпаге такое же презрение, какое проявляет офицеришка к их грубой обуви. Им не приходит в голову, что сила представляет единственную гарантию свободы, что страна порабощена там, где граждане не знают военного дела и предоставляют привилегию на него касте или корпорации.
В античных республиках, у греков и римлян, все знали и занимались военным делом. Воин-профессионал представлял собою неизвестный вид. Цицерон был генералом. Цезарь - адвокатом. Оставляя тогу для мундира, первый встречный оказывался полковником или капитаном, закаленным в деле. Пока во Франции не будет того же самого, мы останемся обывателями (pekins), которых будут своевольно стегать обладатели сабель.
Тысячи молодых людей, образованных рабочих и буржуа стонут под ненавистным игом. Но разве они помышляют для сокрушения его о шпаге? Нет! Перо, всегда перо, одно только перо. Но почему же не то и другое, как того требует долг Республиканца? Во время тирании писать хорошо, но тогда, когда рабское перо остается бессильным, лучше сражаться. Так нет! Создают газету, идут в тюрьму, и никому не приходит в голову раскрыть руководство по маневрам для того, чтобы там научиться в 24 часа мастерству, составляющему всю силу наших угнетателей, знание которого даст нам в руки реванш и их кару.
Но к чему эти жалобы? Это глупая привычка нашего времени плакаться вместо того, чтобы противодействовать. Теперь мода на иеремиады. Иеремия позирует во всех положениях, он плачет, бичует, догматизирует, правит, гремит, сам же он - бич среди всех бичей. Оставим все эти церковные бредни могильщиков свободы. Вечный долг революционера - борьба, борьба во что бы то ни стало, борьба до последнего издыхания.
Недостает кадров для формирования армии? Так надо создавать их на поле брани, во время действий. Парижский народ доставит кадры - старых солдат, бывших национальных гвардейцев. Их малочисленность принудит свести до минимума число офицеров и унтер-офицеров. Не важно! Рвение, пыл и смышленость добровольцев возместят эту недостачу.
Главное - это сорганизоваться какой бы то ни было ценой. Довольно беспорядочных восстаний с десятью тысячами разрозненных голов, действующих на удачу, в беспорядке, без помысла о совместном действии, каждый в своем углу и по своей фантазии! Долой баррикады, возведенные вкривь и вкось, расточающие время, загромождающие улицы и стесняющие движение, необходимое для той и другой стороны! Республиканцам нужна свобода движений не меньше, чем войскам.
Не нужно лишних хождений, сумятицы и выкриков. Минуты и шпаги одинаково ценны. Особенно, - не замуровываться в своем квартале, как постоянно делали инсургенты с громадным для себя ущербом! Этот обычай, приведя к поражению, облегчил затем изгнание. Нужно от этого исцелиться из опасения катастрофы.
Читать весь текст.