или мы не пушкин?!
или мы не пушкин?! - ужаренное считалко! -
Захотеть чего-нибудь захотеть.
Тучкою да пО небу ... пропотеть.
Проливайся дождиком! Ливнем лей!
Золочёным ножиком - режь! - бей! - клей! -
Веселей, ребятушки! День - слюда.
Все сюда! Здесь - солнышко и вода.
Захотеть чего-нибудь от нибудь.
Чтобы есть что вспомнить бы про "забудь"
Пятницо. Упятницо. Нате 5!
Пытницо да потницо. Спать-не-спать.
А о5 жаровнею - белый день.
Захотети кровнею ...
и то - лень.
...
СМЕСЬ ОБЕЗЬЯНЫ С ТИГРОМ
19 октября 1828 г. лицеисты первого выпуска по обычаю собирались на праздник. Протокол вел Пушкин. Перечисляя присутствующих, он записал: «Собралися на пепелище скотобратца Курнофеиуса Тыркова (по прозвищу Кирпичного бруса) 8 человек скотобратцев, а имянно: Дельвиг - Тося, Илличевский - Олосенька, Яковлев - пояс, Корф - дьячок мордан, Стевен Швед Тырков (смотри выше), Комовский - лиса, Пушкин - француз (смесь обезианы с тигром)».(1) Далее в протоколе Пушкин еще три раза назван «французом».
Лицейская кличка (клички?) Пушкина неоднократно пояснялась самими лицеистами. Комовский в первой редакции своих воспоминаний пояснял, что «по страсти Пушкина к французскому языку <...> называли его в насмешку французом, а по физиономии и некоторым привычкам обезьяною или даже смесью обезьяны с тигром».(2) Это замечание Комовского вызвало ремарку Яковлева, который протестовал против того, чтобы дружеские клички выносились за пределы интимного круга, но подтверждал, что Пушкина «звали обезьяной, смесью обезьяны с тигром».(3)
Те же данные сообщил Гаевский со слов Корфа в своей статье, и они прочно вошли в биографическую литературу о поэте. Кличка была, однако, видимо, широко известна за пределами лицейского круга, и она заметно повлияла на восприятие внешности Пушкина современниками и на те сравнения, которые использовали мемуаристы при ее описании. Так, Д. Ф. Фикельмон записала в дневнике: «Невозможно быть более некрасивым - это смесь наружности обезьяны и тигра».(4) Эти два «зооморфных» сравнения встречаются применительно к Пушкину и в документах, вышедших из-под пера других современников.
Выражение «смесь обезьяны и тигра» («tigre-singe») было пущено в ход Вольтером как характеристика нравственного облика француза. В период борьбы за пересмотр дела Каласа, в выступлениях в защиту Сирвена и Ла Барра Вольтер неоднократно обращался к этому образу. Он писал д’Аржанталю, что французы «слывут милым стадом обезьян, но среди этих обезьян имеются и всегда были тигры».(5) В письме маркизе Дю Деффан он утверждал, что французская нация «делится на два рода: одни это беспечные обезьяны, готовые из всего сделать потеху, другие - тигры, все раздирающие».(6) Характеристика эта иногда варьируется: «Арлекины-людоеды!» (в письме к д’Аржанталю от 16 июля 1766 г.),(7) «танцующие обезьяны» и «рычащие медведи».(8) Однако именно сочетание «тигр-обезьяна» закрепилось во фразеологическом употреблении, видимо, потому, что опиралось на устойчивую образную традицию: обезьяна - щеголь, петиметр; тигр - тиран, свирепый человек. Соединение этих двух сатирических штампов воспринималось как типовая характеристика француза. Именно с таким значением этот фразеологизм получил распространение. Так его употребляет, например, Герцен в письме к А. А. Тучкову в 1857 г.: «Мы очень близко смотрим на некогда милых (ср. «милое стадо» у Вольтера, - Ю. Л.) tigres-singes и теперь облезших и противно состарившихся».(9) Ср. в «Моих литературных и нравственных скитальчествах» А. Григорьева: «Француз тоже, за исключением лихорадочных эпох истории, когда милая tigre-singe разыграется до головокружения, вообще весьма наклонен к нравственной жизни».(10)
Итак, «tigre-singe», «обезьяна-тигр» или «смесь обезьяны с тигром» означают «француз». Две лицейские клички Пушкина по сути являются одной кличкой («когда французом называли Меня задорные друзья...» - VI, 508) и ее парафразом. Именно так воспринимал это и сам поэт, когда писал вторую в скобках, как расшифровку первой: «француз (смесь обезианы с тигром)».
Однако кличка, которая в своей первооснове, т. е. применительно к французскому характеру, никаких зрительных ассоциаций не имела, будучи отнесена к Пушкину, получала дополнительные смыслы в связи с некоторыми особенностями мимики и внешности поэта. Одновременно, получив, видимо, широкую огласку, она давала поверхностному наблюдателю готовый штамп восприятия именно внешности.
В период, когда вокруг Пушкина начал стягиваться узел светских сплетен и личность его стала привлекать недоброжелательное любопытство, старая дружеская лицейская кличка в руках его преследователей легко превратилась в направленное против него оружие. Связь с «французом» была окончательно забыта, и на поверхность выступила пасквильная характеристика внешности, что вписывалось в штамп «безобразный муж прекрасной жены». По воспоминаниям В. А. Соллогуба, Пушкин однажды сказал, «что Дантес носит перстень с изображением обезьяны. Дантес был тогда легитимистом и носил на руке портрет Генриха V. - Посмотрите на эти черты, - воскликнул тотчас Дантес, - похожи ли они на господина Пушкина?».(11)
Сам но себе этот эпизод маловероятен - он представляет интерес для характеристики того светского фольклора, который создавался в эти дни вокруг трагедии Пушкина. Показательно, что здесь эта кличка вкладывается в уста француза Дантеса, т. е. совершенно теряет связь со своим первоначальным значением.
Вот еще один факт. С. Н. Карамзина пишет 23 декабря 1836 г.: «Пушкин по-прежнему ведет себя до крайности глупо и нелепо. Выражение лица у него как у тигра».(12) Образ для сравнения здесь, возможно, подсказан и французской поговоркой: «Jaloux comme un tigre» («Ревнив, как тигр»);(13) однако и совпадение с лицейской кличкой едва ли случайно. Горькая шутка Вольтера, сделавшись лицейской кличкой, с одной стороны, повлияла на мемуарные свидетельства о внешности поэта. Без учета этого мы рискуем слишком буквально понимать документы, вместо того чтобы их дешифровать. С другой, она вплелась в предсмертную трагедию поэта, давая в руки его врагов удобное «объяснение» характера, подлинные размеры которого были выше их понимания.
Ю. М. Лотман
_____
Сноски
1 Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты. М.-Л., 1935, с. 733.
2 А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 1. М., 1974, с. 69.
3 Там же. Показательно мнение Ю. Н. Тынянова, что у Пушкина были в Лицее даже три различные клички: «француз», «обезьяна» и «тигр». В романе он объяснил последние две тем, что Пушкин имел склонность к прыжкам, грыз перья и что «когда он сердился, его походка становилась плавная, а шаги растягивались» (Тынянов Ю. Н. Избр. произв. М., 1956, с. 576).
4 А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 2, с. 140.
5 Voltaire. Oeuvres complètes, t. 80. De l’imprimerie de la Société littéraire-typographique, 1785, p. 208.
6 Ibid., t. 78, p. 123.
7 Ibid., t. 77, p. 473.
8 Цит. по: Державин К. Н. Вольтер. [М.], 1946, с. 414.
9 Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти т., т. XXVI. М., 1962, с. 110.
10 Григорьев Аполлон. Собр. соч., вып. 1. Под ред. В. Ф. Саводника. М., 1915, с. 73.
11 А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 2, с. 297.
12 Андроников И. Я хочу рассказать вам... М., 1965, с. 122.
13 В данном случае, конечно, надо думать, что лицо Пушкина было не тигрообразным, а яростным, выражение же ярости шифровалось во французской фразеологии с помощью образа тигра. Мы уже отмечали, что поговорка связывала ревность с маской тигра. В дореволюционной французской фразеологии (и, под ее влиянием, в русской) тигр выступал как символ беспощадности, не только выражавшейся в чувствах, но и захватывавшей область идей. Радищев называл тигром атеиста, убивающего веру в бессмертие души: «О, тигр, ты ее (вечности, - Ю. Л.) не чаешь» (Радищев А. Н. Полн. собр. соч., т. 2. М.-Л., 1941, с. 56). В революционной публицистике понятие «тигр» сделалось лестной характеристикой революционной ярости. Тигром называли Дантона. Пушкин именовал Робеспьера «сентиментальным тигром». Слово это вошло в язык декабристов, причем характерно, что во французской форме. Так, Матвей Муравьев-Апостол на следствии показал, что кн. Ф. Шаховской «говорил, что он готов посягнуть на жизнь государя. После того Сергей Муравьев называл его le tigre» (Восстание декабристов. Материалы, вып. III. М.-Л., 1927, с. 108). Свидетельство это вызвало переполох в Следственном комитете, который затеял специальное расследование, домогаясь на очных ставках: «Правда ли, что после того Сергей Муравьев-Апостол не иначе называл его в разговорах, как le tigre?» (там же, с. 103). Весь этот колеблющийся ореол значений следует учитывать, когда мы встречаем свидетельства, подобные словам C. Н. Карамзиной о «тигровой маске» Пушкина.
