1922 год. Процесс митрополита Вениамина и его окружения.
Цитирую книгу Русака "Свидетельство обвинения"Я эту книгу читал давно, лет 20 назад, и именно процесс врезался в память. Сейчас встретил рецензию Краснова на неё
( Read more... )
"Чем кончится дело, что скажет когда-нибудь о нем беспристрастная история? История
скажет, что весной 1922-го года в Петрограде было произведено изъятие церковных
ценностей, что согласно донесениям ответственных представителей гражданской
власти-администрации, оно прошло в общем "блестяще", и без сколько-нибудь серьезных
столкновений с верующими массами. [3] И несмотря на это к негодованию всего
цивилизованного мира, власти нашли необходимым расстрелять Вениамина, митрополита
Петроградского, и некоторых других лиц.
Вы скажете мне, что для вас безразличны и мнения современников и вердикт истории.
Сказать это нетрудно, но создать в себе действительное равнодушие в этом отношении -
невозможно. И я хочу уповать на эту невозможность.
Я не прошу и не умоляю вас ни о чем. Я знаю, что всякие просьбы, мольбы, слезы, не имеют
для вас значения. Знаю, что для вас в этом процессе на первом плане вопрос политики, и что
принцип беспристрастия объявлен непримиримым с вашим приговором. Выгода или
невыгода - вот какой альтернативой определяется ваш приговор.
Если ради вашего торжества нужно "устранить" подсудимого - он погиб, даже независимо от
объективной оценки предъявленного к нему обвинения. Да, я знаю, таков лозунг. Но
решитесь ли вы провести его в жизнь в этом огромном по значению деле? Решитесь ли вы
признать этим самым перед лицом всего мира, что этот "судебный процесс" является лишь
кошмарным лицедейством?
Вы должны стремиться соблюсти в этом процессе выгоду для большевистской власти. Во
всяком случае, смотрите, не ошибитесь!
Если митрополит погибнет за свою веру, за свою безграничную преданность верующим
массам, - он станет опаснее для власти, чем теперь.
Непреложный исторический закон предостерегает, что на крови мучеников растет, крепнет и
возвеличивается вера.
Остановитесь, подумайте, и... не творите мучеников". (Конечно, приведена только схема
выступления защитника).
В связи с речью Я. С. Гуревича нужно отметить одно обстоятельство, весьма показательное
для характеристики настроения, вызванного процессом в среде не только верующих, но и
коммунистов (сравнительно низших рангов, разумеется).
Ввиду аплодисментов, сопровождавших кровавые рефрены Смирнова, защита опасалась
контрманифестации со стороны настоящей, "вольной" публики.
Поэтому еще до своих речей, защитники "агитировали" среди публики, прося ее воздержаться
от внешних проявлений своих чувств в интересах как подсудимых, так и самой публики,
могущей подвергнуться всяким репрессиям.
Я. С. Гуревич счел необходимым даже в своей речи предупредить еще раз публику о том же,
указав, между прочим, в своем выступлении, что он просит и надеется на то, что все - и враги,
и друзья, - выслушают его со вниманием и, главное, в должном спокойствии.
- Не забывайте, - прибавил он, - что я говорю от лица человека, который, может быть,
обречен на смерть, а слова умирающего должны быть выслушаны в благоговейной тишине.
Но столь долго и насильно сдерживаемое настроение публики все-таки прорвалось и речь Я.
С. Гуревича была покрыта долго несмолкавшими аплодисментами.
Трибунал заволновался, хотел было принять меры, но оказалось, что в аплодисментах
приняли живейшее участие... многочисленные коммунисты, занявшие часть зала.
Последнее объясняется тем, что рядовые, "массовые" коммунисты, глубоко сочувствовали
жертвам процесса и, как выяснилось впоследствии, довольно откровенно выражали свое
возмущение по поводу направления, которое ему искусственно придали.
Я. С. Гуревич не был ни разу прерван. Его выступление в защиту митрополита заняло свыше
шести часов. Очевидно было, что даже трибунал слушает защитника со вниманием. Чем
объяснялось такое отношение трибунала: заранее ли принятым решением - предоставить
защитнику полную свободу, или же неожиданно высказанной суровой правдой, которую вряд
ли часто приходится слышать трибуналу, - судить трудно. Из живых людей, все-таки трудно,
очень трудно сделать манекены. В конце концов члены трибунала творили, конечно, волю
пославших их, но, быть может, не без некоторой горечи в душе.
Reply
Leave a comment