Ирина Нахова. Разговор о живописи с художником-концептуалистом.
О живописи…
Фрагменты беседы Ирины Наховой на экспозиции выставки «Комнаты» 08.06.2011. ММСИ
.
И.Нахова: Работы 1980-х годов … Они представляют пустое пространство. То, что меня больше всего в это время интересовало. С момента, когда я стала заниматься живописью, всегда мне было важно пространство. Пространство, которого у нас всех не было. У меня было ощущение, что мы никуда не можем поехать, что мы замкнуты, мы живем в том месте, где прописаны.
Путешествовать можно было, конечно, но все равно было ощущение, что та квартира, в которой ты живешь, и есть пространство, в котором будешь жить всегда. Ничего никогда не изменится. Восьмидесятые годы - самое дикое время брежневского застоя, когда действительно казалось, что жизнь кончилась.
Что нужно либо делать что-то радикальное, либо кончать жизнь самоубийством. Для меня то время было самым ужасным, временем депрессухи. Какой путь был для меня… Я стала заниматься пространством в собственной квартире.
Стена №1. 1985. Холст, масло. Собрание Екатерины и Владимира Семенихиных.
Вот, например, эта картина - «Стена». Она большая. Ты можешь со своим ростом каким-то образом соотнестись с пространством этой картины. Они, эти работы, как правило, пустые. Скорее, это не картины, а пространства. Ты можешь рядом полежать, помедитировать, зайти в это пространство. Она довольно большая для моей комнаты, которая была 3.95 на 3.95 и 2.60 потолок. То есть, то, что я делала со своей комнатой - это были первые инсталляции. Картины были сделаны по полной необходимости - что-то радикально изменить в собственном жилище. Если ты не можешь поменять что-то на улице, то можешь поменять у себя дома.
Психдиспансер. 1986. Холст, масло. Диптих.
Эта работа любопытна. Тем более что этого здания больше нет. Это на Малой Грузинской был психдиспансер (Сейчас его снесли, и на этом месте построили чудовищное здание ресторана). Это был такой чудесный особняк, он всегда обваливался, краска с него слезала. Мне эта картина очень дорога чем-то, важна. В других моих картинах это тоже есть. Кожа, слои, смысл, который наслаивается. По-моему, первый раз я оставила здесь пустой холст. Осыпающаяся штукатурка, осыпающаяся краска… Показано, что это все иллюзия.
Вообще говоря, в живописи для меня всегда очень важна была и есть ИЛЛЮЗИЯ, обманка. Что реально, а что нереально… Там же ничего нет, если повернуть картину - там только подрамник и холст. Ничего. Но! Я думаю о том, почему так странно… У нас есть тело, мы состоим из мяса, костей. Очень как-то неприятно. Мы можем порезаться, мы можем страдать физически. Но при этом… Я сегодня разбирала какие-то старые мамины и папины письма. Они умерли, их нет, они не существуют. Но при этом, мы, как люди, существуем в каком-то абсолютно независимом от нашего тела пространстве идей. Каким образом - мне всегда это было странно и важно - каким образом мы как материальные тела можем существовать в этом пространстве идей. То же самое в живописи. Это очень материальная вещь. Можно потрогать, разорвать, выкинуть. И в то же самое время - это пространство идей, которые останутся после нас. Мои родители - портреты - какое-то время еще поживут, хотя их нет на свете. Вот это совмещение мяса и какой-то памяти и идей очень важно для меня.
Папа.Мама. Холст, масло. 2009.
Для меня всегда очень интересно, когда я не знаю, что получится. Эта непредсказуемость самой жизни…
Вот эти два портрета - моей мамы и моего отца. Портрет отца я написала после того, как он умер. Очень быстро. Получилось мгновенно. И мне кажется, что он хорош тем, что он и не здесь и не там… А маму я писала очень долго, она у меня совершенно не получалось. Я начала писать портрет, когда мама была жива. Я с ним сражалась, и ничего не получалось. Я дописала картину уже после смерти мамы.
Я всегда очень любила классическую скульптуру, античность, римскую скульптуру. Вот эти мои работы 1990-х. Здесь тоже классические скульптуры, но они написаны на старых пальто. Пальто - уже скульптуры сами по себе. Их носили, они приняли форму человеческого тела. Здесь такая скульптура на скульптуре. Высокое и низкое.
Но! Мы не знаем… Ведь, до нас классические скульптуры дошли в очень большом количестве. Может быть, тогда это было то, что мы сейчас называем «ширпотреб». Как у нас пальто ширпотреб, может быть, греческие скульптуры, вазы, которых так много, это тамошний ширпотреб? Мы не знаем, что выживет через века, что останется… Я не встречала таких обманок - скульптура на еще одной скульптуре.
Кемпинг. Инсталляция. 1990.
А это раскладушка. У меня была инсталляция, в которой было десять таких раскладушек. Это тоже обманка. Там скульптура на пальто, здесь - на раскладушке. Что можно нарисовать на раскладушке? Естественно, покоящегося человека. Здесь скульптура - как правило, надгробия средних веков.
Это часть инсталляции, которая называется «Deposition». В английском это слово может означать разные вещи. Это «снятие с креста» и «свидетельство», когда снимают показания на допросе.
Когда вы подходите к картине очень близко в музее - они начинают пищать. Здесь, когда вы подходите ближе - они начинают с вами разговаривать, они начинают жаловаться. Обычно молитва Христова заканчивается словами: «Отец! Отец! Зачем ты меня оставил?». Здесь они говорят другое: «Мама! Мама! Зачем ты меня оставила? Посмотри - что со мной случилось!». Каждодневно люди говорят - «Почему это случилось? Зачем? Я так одинок! Не оставляй меня!»
Я хочу сказать о живописи.
Для меня это настолько другое занятие, чем занятие инсталляцией, объектом или скульптурой! Инсталляцию или объект я могу делать всегда, когда есть идея. Когда занимаешься живописью, необходимо, чтобы вообще ничего другого не было - ни в голове, чтобы ничего другого не чувствовал. Это настолько всепоглощающее занятие! Живопись это что-то ДРУГОЕ! Я не знаю, как это объяснить. Время идет совершенно по-другому. Когда пишешь - улетаешь в совершенно иное пространство.