Salvatio II : 5
Оригинал взят у watchful_shadow в Salvatio II : 5
11 мая, 07:16, Дом милосердия им. Св. Антония
Как ни парадоксально, статуя святого пустынника-демоноборца издали казалась куда гротескнее и грубее, нежели сблизи. Виктор успел осмотреть её со всех сторон и убедился, что скульптор потратил несметное количество усилий на тонкие детали. Несмотря на все отчётливо грубые углы и искажённые пропорции, сблизи статуя выглядела пугающе живо.
Мало того, Святой Антоний на сей раз не казался тщедушным, безропотным страдальцем. Наоборот, в его сухом и измождённом лице ясно читались свирепая сила и столь же свирепое здравомыслие. Это не был страж на вратах безнадёжности, это был хладнокровный стратег, готовый пожертвовать и собой, и союзниками, если это потребуется для победы над врагом.
Виктор подходил ближе, осматривал изваяние, затем отходил и всё не мог понять, как так случилось, что с пяти шагов статуя казалась нелепой и почти безобразной.
В очередной раз вернувшись к дверям, он обнаружил, что по дорожке, ведшей от ворот, кто-то идёт. Неужели?.. Да, точно. Принцесса. Наталия, сестра Антона.
- Доброе утро... Не впускают ещё? - спросила она, приблизившись.
- Рановато, да и уважаемые господа в белых халатах нынче как-то особо недружелюбны, а дамы так и подавно. Так что лучше подождать минут десять. Тогда есть шанс нарваться не на сварливый лай, а всего лишь на недовольное урчание, - светским тоном ответил Виктор.
- Понимаю, - ответила Наталия. За этим последовала непродолжительная пауза.
- Признаться, я немного удивился, увидев вас здесь, - подал голос Виктор. - Мне отчего-то казалось, что вы, мягко говоря, недолюбливаете своего брата.
- «Недолюбливаете»... - усмехнулась Наталия. - Надо же, какое точное определение. Недолюбливаю... И всё-таки я должна была прийти сюда. Просто должна, - добавила она, обращаясь как будто к кому-то ещё.
- Простите. Я понимаю, что не в своё дело лезу, но всё-таки я хотел бы понять, что могло вбить такой клин между моим старым приятелем и его сестрой, перед чьими талантами...
- Довольно! - жёстко перебила его Наталия.
- Хорошо, - нейтральным тоном ответил Виктор. - Комплименты вы почитаете за лесть, ваше право. Моё право заявить, что я просто говорю то, что думаю.
Снова повисла пауза.
- Простите, - выдавила из себя Наталия. - Мне просто не по себе.
- Понимаю. Мне тоже, - тихо пробормотал Виктор, глядя на часы. - Увы, входить ещё рано.
Последовали ещё несколько секунд молчания.
- Если вы хотите знать - хорошо, я расскажу, - вдруг заговорила Наталия. - Простите, если что-то будет невпопад и не по делу. Мне... Мне надо выговориться.
Она отвернулась. Виктор видел лишь её профиль, высвеченный далёким фонарём Несколько секунд Наталия молчала, потом начала говорить, поначалу тихо и отрешённо.
- В последнее время мне снова стал навязчиво сниться наш старый дом, где мы с братом провели всё детство. Он казался таким огромным, хотя это был всего лишь небольшой двухэтажный особняк. Своего рода памятник архитектуры. Наша семья происходила от какого-то старинного, чуть ли ни аристократического рода - седьмая вода на киселе, разумеется, но для бабушки, матриарха клана, это было очень важно. Весь дом был заставлен книжными полками, по всем стенам была развешана масляная живопись, на втором этаже - галерея парадных портретов, по углам - статуи и статуэтки всех размеров... Вслед за бабкой мать и отец с упоением играли в эту игру - светские рауты, приёмы, театры. Сама бабушка была в своё время именитым драматургом - Белла М., вы наверняка ведь слышали.
- Да, конечно.
- В общем, родня была очень занята светской жизнью. А мы... Им, в общем-то, было не до нас. Мне всегда казалось, что родителей смущал тот факт, мы вообще родились на свет, им тогда самим-то едва-едва исполнилось двадцать.
Весь дом был заставлен книгами. Читать нас научили и приучили, когда нам было года три-четыре, и, быть может, это прозвучит глупо, но книги нам стали «первыми друзьями». Роднее, чем люди вокруг, если угодно. К тому же мы только из книг и узнавали, какие на свете бывают люди - до школы нас практически не выпускали из дома, разве только один раз вывезли на море.
- То есть, вы сидели взаперти?
- Практически да. У особняка был маленький сад с высокой каменной стеной, в нём мы и играли. «Дышали воздухом».
- Но почему?
- Родня боялась за нашу безопасность. Не знаю, почему, но, похоже, не совсем безосновательно. Точные причины мне не известны.
- Ужасно.
- Мы не понимали, что может быть иначе. Хотя... Однажды мы с братом начали играть в странную игру - я даже толком не помню, когда это началось, сколько нам было? Пять лет? Шесть... Мы начали придумывать свой собственный мир, в котором не было ни стен, ни бесконечных запретов... «Простор, и свет, и ветер». Я до сих пор помню, как брат ни с того ни с сего вдруг сказал, что вся жизнь - это сон, а явь - это только то, во что мы верим. Кажется, он тогда только что прочитал пьесу Кальдерона.
Мы быстро перестали быть детьми. Родня мечтала втянуть нас в собственные игры как можно скорее, так что мы с первых школьных лет слушали ежедневные наставления, как себя надлежит вести «наследным принцам и принцессам». Надо отдать нашим родителям должное: мы ни в чём никогда не нуждались, даже во времена Перелома были сытыми, одетыми и обутыми. Нас обоих рано начали учить музыке, и за это я очень благодарна... Хотя, быть может, если бы я не понимала, какую мерзость сейчас крутят по радио, переносить её было бы легче.
Но, признаться, когда нам было лет по пятнадцать, я и брат часто мечтали поскорее покинуть отчий дом, уехать куда-нибудь, где наша жизнь станет действительно только нашей. И где не понадобится постоянно носить личину светской сдержанности и бесстрастия. И мы по-прежнему продолжали нашу игру по ночам, даже когда нас расселили по отдельным комнатам, находившимся в противоположных крыльях дома. У нас был свой мир, мир бурь и ураганов, где в ясные ночи над океаном сияли сразу две луны... Плохой из меня рассказчик, простите. Это брат мог бы рассказать обо всём так, что не представить и не поверить было просто невозможно. Его литературный дар оценила даже бабушка, хотя она, казалось, жить не могла без того, чтобы не критиковать всё на свете.
Буквально за пару месяцев до нашего совершеннолетия одно крупное издательство выпустило написанный братом роман. Тогда, помнится, даже случился скандал: все считали, что это мистификация и что на самом деле книгу написала бабушка, которая зачем-то решила прикрыться именем внука. Господа маститые критики в один голос кричали, что семнадцатилетний мальчишка без высшего образования и жизненного опыта в принципе не мог бы написать ничего подобного, что автором может быть только человек, хорошо поживший и слопавший не один пуд соли. Ну и так далее. Вы, вероятно, знаете, как это бывает.
Виктор кивнул.
- Но автором и вправду был он. Бабушка, конечно, ему кое-что подсказывала, кое-что исправляла, но в целом - это был его труд и его триумф, - продолжила Наталия. - И немножечко мой: я была у него заместо редактора... И я же давала ему волшебных пинков всякий раз, когда он начинал швыряться смятыми листами бумаги об стену и скрипеть зубами, мол, не получается ничего.
А потом нам исполнилось восемнадцать. И всё закончилось.
Наталия отвернулась, глубоко вздохнула, медленно выдохнула.
- Это был какой-то унылый званый ужин, на который притащили весь клан. Хрусталь, манеры, чванство и лесть вперемешку. Брат сидит напротив меня через стол, и я вижу, что на нём лица нет. И я даже не могу выяснить, что происходит. Вдруг бабушке подают телефон, и она тоже меняется в лице. Просит хозяев извинить, и мы стремглав бросаемся домой. Когда мы добрались до места, весь особняк полыхал. Брат что-то мастерил перед уходом, он как раз вдруг увлёкся какой-то электроникой... В общем, он забыл выключить приборы. Паяльник или что-то ещё.
- Пять часов... - Наталия замолчала, почувствовав, что голос опять предательски дрогнул. - Пять часов мы смотрели, как сгорает наш дом. Как сгорает наша жизнь. Пожарные старались как могли, но пламя было не унять, будто огонь твёрдо решил не оставить камня на камне. К рассвету остались лишь дымящиеся развалины.
Наталия прислонилась к стене. Закрыла глаза.
- Лишившись всех своих черновиков, а главное - всего того, что связывало её с аристократическим прошлым её семьи, бабушка потеряла волю к жизни. Не прошло и двух месяцев, как её не стало. Родители погибли в уличной перестрелке ещё через три года, но... сейчас уже кажется, что это произошло почти сразу.
А брат... Он даже не пытался отрицать своей вины. Наоборот, - произнесла Наталия сквозь зубы, - принял позу кающегося смертного грешника. Произвёл себя в самозваные мученики... После похорон бабушки он уехал в другой город, там пошёл учиться на программиста, хотя к этому у него никаких способностей не было. Приехал обратно уже только на похороны родителей. Издали кивнул мне и исчез. Потом мы столкнулись еще через несколько лет. При встрече он только и знал, что вещать о Провидении, привидениях и всей этой белиберде, которую я терпеть не могу. А от того человека, кем он когда-то был, остался... не знаю... отсыревший пепел. Хотя в отличие от всех наших родных, он всё ещё ходит по земле.
Когда она замолчала, Виктор понял вдруг, что вокруг стихло всё. Казалось, даже уличный гул пропал, как будто всё вокруг накрыл звуконепроницаемый купол... Козырёк подъезда, тёмное нависшее здание с редкими освещёнными окнами - четырнадцатиэтажный аккумулятор человеческой боли, статуя, столб с шестью фонарями, которые, несмотря на их количество, освещали лишь небольшой лоскут пространства между подъездом и сторожкой у ворот, - всё это вдруг стало каким-то ненастоящим. Будто размалёванными кое-как декорациями, единственным назначением которых было скрывать переливчато-серую пустоту позади них. Настоящей здесь была только худая, невысокая женщина, устало прислонившаяся к стене. Даже насчёт себя Виктор засомневался. И потому осторожно подал голос:
- А... вы? - голос прозвучал глухо, как не свой. Почему-то Виктора это и не удивило.
- А что я? - ответила Наталия. - У нас по женской линии передаётся стальной хребет. И сердце с кнопкой «выключить». Я и выключила. И заставила себя жить. Хоть как-то.
Тишину прорезал звук ключа, повернувшегося в замке входной двери. Больница открылась для ранних посетителей, имевших возможность навестить родственников только перед началом рабочего дня.
- Можно зайти внутрь, наверное? - спросила Наталия.
- Да, пожалуй, - ответил Виктор, открывая дверь. Наталия вошла первой. Виктор с порога обернулся, прислушался. Гул города был на месте. Виктор кивнул и закрыл за собой дверь.
В начало | В начало второй части | Предыдущая глава | Следующая глава
11 мая, 07:16, Дом милосердия им. Св. Антония
Как ни парадоксально, статуя святого пустынника-демоноборца издали казалась куда гротескнее и грубее, нежели сблизи. Виктор успел осмотреть её со всех сторон и убедился, что скульптор потратил несметное количество усилий на тонкие детали. Несмотря на все отчётливо грубые углы и искажённые пропорции, сблизи статуя выглядела пугающе живо.
Мало того, Святой Антоний на сей раз не казался тщедушным, безропотным страдальцем. Наоборот, в его сухом и измождённом лице ясно читались свирепая сила и столь же свирепое здравомыслие. Это не был страж на вратах безнадёжности, это был хладнокровный стратег, готовый пожертвовать и собой, и союзниками, если это потребуется для победы над врагом.
Виктор подходил ближе, осматривал изваяние, затем отходил и всё не мог понять, как так случилось, что с пяти шагов статуя казалась нелепой и почти безобразной.
В очередной раз вернувшись к дверям, он обнаружил, что по дорожке, ведшей от ворот, кто-то идёт. Неужели?.. Да, точно. Принцесса. Наталия, сестра Антона.
- Доброе утро... Не впускают ещё? - спросила она, приблизившись.
- Рановато, да и уважаемые господа в белых халатах нынче как-то особо недружелюбны, а дамы так и подавно. Так что лучше подождать минут десять. Тогда есть шанс нарваться не на сварливый лай, а всего лишь на недовольное урчание, - светским тоном ответил Виктор.
- Понимаю, - ответила Наталия. За этим последовала непродолжительная пауза.
- Признаться, я немного удивился, увидев вас здесь, - подал голос Виктор. - Мне отчего-то казалось, что вы, мягко говоря, недолюбливаете своего брата.
- «Недолюбливаете»... - усмехнулась Наталия. - Надо же, какое точное определение. Недолюбливаю... И всё-таки я должна была прийти сюда. Просто должна, - добавила она, обращаясь как будто к кому-то ещё.
- Простите. Я понимаю, что не в своё дело лезу, но всё-таки я хотел бы понять, что могло вбить такой клин между моим старым приятелем и его сестрой, перед чьими талантами...
- Довольно! - жёстко перебила его Наталия.
- Хорошо, - нейтральным тоном ответил Виктор. - Комплименты вы почитаете за лесть, ваше право. Моё право заявить, что я просто говорю то, что думаю.
Снова повисла пауза.
- Простите, - выдавила из себя Наталия. - Мне просто не по себе.
- Понимаю. Мне тоже, - тихо пробормотал Виктор, глядя на часы. - Увы, входить ещё рано.
Последовали ещё несколько секунд молчания.
- Если вы хотите знать - хорошо, я расскажу, - вдруг заговорила Наталия. - Простите, если что-то будет невпопад и не по делу. Мне... Мне надо выговориться.
Она отвернулась. Виктор видел лишь её профиль, высвеченный далёким фонарём Несколько секунд Наталия молчала, потом начала говорить, поначалу тихо и отрешённо.
- В последнее время мне снова стал навязчиво сниться наш старый дом, где мы с братом провели всё детство. Он казался таким огромным, хотя это был всего лишь небольшой двухэтажный особняк. Своего рода памятник архитектуры. Наша семья происходила от какого-то старинного, чуть ли ни аристократического рода - седьмая вода на киселе, разумеется, но для бабушки, матриарха клана, это было очень важно. Весь дом был заставлен книжными полками, по всем стенам была развешана масляная живопись, на втором этаже - галерея парадных портретов, по углам - статуи и статуэтки всех размеров... Вслед за бабкой мать и отец с упоением играли в эту игру - светские рауты, приёмы, театры. Сама бабушка была в своё время именитым драматургом - Белла М., вы наверняка ведь слышали.
- Да, конечно.
- В общем, родня была очень занята светской жизнью. А мы... Им, в общем-то, было не до нас. Мне всегда казалось, что родителей смущал тот факт, мы вообще родились на свет, им тогда самим-то едва-едва исполнилось двадцать.
Весь дом был заставлен книгами. Читать нас научили и приучили, когда нам было года три-четыре, и, быть может, это прозвучит глупо, но книги нам стали «первыми друзьями». Роднее, чем люди вокруг, если угодно. К тому же мы только из книг и узнавали, какие на свете бывают люди - до школы нас практически не выпускали из дома, разве только один раз вывезли на море.
- То есть, вы сидели взаперти?
- Практически да. У особняка был маленький сад с высокой каменной стеной, в нём мы и играли. «Дышали воздухом».
- Но почему?
- Родня боялась за нашу безопасность. Не знаю, почему, но, похоже, не совсем безосновательно. Точные причины мне не известны.
- Ужасно.
- Мы не понимали, что может быть иначе. Хотя... Однажды мы с братом начали играть в странную игру - я даже толком не помню, когда это началось, сколько нам было? Пять лет? Шесть... Мы начали придумывать свой собственный мир, в котором не было ни стен, ни бесконечных запретов... «Простор, и свет, и ветер». Я до сих пор помню, как брат ни с того ни с сего вдруг сказал, что вся жизнь - это сон, а явь - это только то, во что мы верим. Кажется, он тогда только что прочитал пьесу Кальдерона.
Мы быстро перестали быть детьми. Родня мечтала втянуть нас в собственные игры как можно скорее, так что мы с первых школьных лет слушали ежедневные наставления, как себя надлежит вести «наследным принцам и принцессам». Надо отдать нашим родителям должное: мы ни в чём никогда не нуждались, даже во времена Перелома были сытыми, одетыми и обутыми. Нас обоих рано начали учить музыке, и за это я очень благодарна... Хотя, быть может, если бы я не понимала, какую мерзость сейчас крутят по радио, переносить её было бы легче.
Но, признаться, когда нам было лет по пятнадцать, я и брат часто мечтали поскорее покинуть отчий дом, уехать куда-нибудь, где наша жизнь станет действительно только нашей. И где не понадобится постоянно носить личину светской сдержанности и бесстрастия. И мы по-прежнему продолжали нашу игру по ночам, даже когда нас расселили по отдельным комнатам, находившимся в противоположных крыльях дома. У нас был свой мир, мир бурь и ураганов, где в ясные ночи над океаном сияли сразу две луны... Плохой из меня рассказчик, простите. Это брат мог бы рассказать обо всём так, что не представить и не поверить было просто невозможно. Его литературный дар оценила даже бабушка, хотя она, казалось, жить не могла без того, чтобы не критиковать всё на свете.
Буквально за пару месяцев до нашего совершеннолетия одно крупное издательство выпустило написанный братом роман. Тогда, помнится, даже случился скандал: все считали, что это мистификация и что на самом деле книгу написала бабушка, которая зачем-то решила прикрыться именем внука. Господа маститые критики в один голос кричали, что семнадцатилетний мальчишка без высшего образования и жизненного опыта в принципе не мог бы написать ничего подобного, что автором может быть только человек, хорошо поживший и слопавший не один пуд соли. Ну и так далее. Вы, вероятно, знаете, как это бывает.
Виктор кивнул.
- Но автором и вправду был он. Бабушка, конечно, ему кое-что подсказывала, кое-что исправляла, но в целом - это был его труд и его триумф, - продолжила Наталия. - И немножечко мой: я была у него заместо редактора... И я же давала ему волшебных пинков всякий раз, когда он начинал швыряться смятыми листами бумаги об стену и скрипеть зубами, мол, не получается ничего.
А потом нам исполнилось восемнадцать. И всё закончилось.
Наталия отвернулась, глубоко вздохнула, медленно выдохнула.
- Это был какой-то унылый званый ужин, на который притащили весь клан. Хрусталь, манеры, чванство и лесть вперемешку. Брат сидит напротив меня через стол, и я вижу, что на нём лица нет. И я даже не могу выяснить, что происходит. Вдруг бабушке подают телефон, и она тоже меняется в лице. Просит хозяев извинить, и мы стремглав бросаемся домой. Когда мы добрались до места, весь особняк полыхал. Брат что-то мастерил перед уходом, он как раз вдруг увлёкся какой-то электроникой... В общем, он забыл выключить приборы. Паяльник или что-то ещё.
- Пять часов... - Наталия замолчала, почувствовав, что голос опять предательски дрогнул. - Пять часов мы смотрели, как сгорает наш дом. Как сгорает наша жизнь. Пожарные старались как могли, но пламя было не унять, будто огонь твёрдо решил не оставить камня на камне. К рассвету остались лишь дымящиеся развалины.
Наталия прислонилась к стене. Закрыла глаза.
- Лишившись всех своих черновиков, а главное - всего того, что связывало её с аристократическим прошлым её семьи, бабушка потеряла волю к жизни. Не прошло и двух месяцев, как её не стало. Родители погибли в уличной перестрелке ещё через три года, но... сейчас уже кажется, что это произошло почти сразу.
А брат... Он даже не пытался отрицать своей вины. Наоборот, - произнесла Наталия сквозь зубы, - принял позу кающегося смертного грешника. Произвёл себя в самозваные мученики... После похорон бабушки он уехал в другой город, там пошёл учиться на программиста, хотя к этому у него никаких способностей не было. Приехал обратно уже только на похороны родителей. Издали кивнул мне и исчез. Потом мы столкнулись еще через несколько лет. При встрече он только и знал, что вещать о Провидении, привидениях и всей этой белиберде, которую я терпеть не могу. А от того человека, кем он когда-то был, остался... не знаю... отсыревший пепел. Хотя в отличие от всех наших родных, он всё ещё ходит по земле.
Когда она замолчала, Виктор понял вдруг, что вокруг стихло всё. Казалось, даже уличный гул пропал, как будто всё вокруг накрыл звуконепроницаемый купол... Козырёк подъезда, тёмное нависшее здание с редкими освещёнными окнами - четырнадцатиэтажный аккумулятор человеческой боли, статуя, столб с шестью фонарями, которые, несмотря на их количество, освещали лишь небольшой лоскут пространства между подъездом и сторожкой у ворот, - всё это вдруг стало каким-то ненастоящим. Будто размалёванными кое-как декорациями, единственным назначением которых было скрывать переливчато-серую пустоту позади них. Настоящей здесь была только худая, невысокая женщина, устало прислонившаяся к стене. Даже насчёт себя Виктор засомневался. И потому осторожно подал голос:
- А... вы? - голос прозвучал глухо, как не свой. Почему-то Виктора это и не удивило.
- А что я? - ответила Наталия. - У нас по женской линии передаётся стальной хребет. И сердце с кнопкой «выключить». Я и выключила. И заставила себя жить. Хоть как-то.
Тишину прорезал звук ключа, повернувшегося в замке входной двери. Больница открылась для ранних посетителей, имевших возможность навестить родственников только перед началом рабочего дня.
- Можно зайти внутрь, наверное? - спросила Наталия.
- Да, пожалуй, - ответил Виктор, открывая дверь. Наталия вошла первой. Виктор с порога обернулся, прислушался. Гул города был на месте. Виктор кивнул и закрыл за собой дверь.
В начало | В начало второй части | Предыдущая глава | Следующая глава