"Очисти тайных моих"
До сих пор с ужасом вспоминаю, какую женщину я повстречала летом в монастыре под Псковом.
Ее звали Татьяна, ей было 50 лет. Мужа у нее, судя по ее словам, убили боевики - он был где-то в Чечне. Двадцать лет уже она живет одна. Отец у Татьяны - монах в Сергиевой Лавре. Мама их умерла рано, и отец сразу постригся в монахи, и вот уже сорок лет он там, в лавре преподобного Сергия.
Нас с Татьяной вдвоем как-то раз отправили перебирать проросшую картошку в погребе. Было уже лето, вся картошка, перележавшая зиму и весну, сильно проросла, дала длинные корни и сплелась. Надо было ее раздирать, очищать от корней и складывать в ведра. Мы работали там три дня, пока не перебрали весь погреб.
Простую, монотонную работу выполнять очень легко - сиди, думай о чем-нибудь своем, а хочешь - молись про себя или вполголоса, если можешь. Хочешь - тихонько пой. С Татьяной рядом было не так, с ней было - тяжело. Сразу. Она сначала сидела молча, потом стала шептать "Богородице, Дево..." Я молча делала свою работу. Через какое-то время она стала вздыхать. Потом сказала - "Ой, Господи, как тяжело-то! Как тяжело-то все, правда?" Я ответила - "Нет, мне нормально". Почему-то сразу показалось, что близко знакомиться с ней не стоит.
И все-таки я познакомилась. В этот же день она рассказала мне всю свою биографию и долго жаловалась, что негде жить, что детям не нужна, что угла своего нет, вот и мотается по монастырям. Потом стала твердить, что надо исповедовать грехи блуда, что за блуд мы все в огне сгорим. Тут я напряглась. Повеяло каким-то сектантством. Радость Православия испарилась, нависло какое-то душное, тугое облако.
К вечеру Татьяна разошлась. Она стала называть мне мои грехи. Вы не ослышались - мои. Те, которые я совершала лет двадцать назад, будучи студенткой. Она называла мне обстоятельства, лиц, и время. У меня волосы зашевелились на голове, я была в полном ужасе и ступоре. И все твердила мне - было это? Было? Я отвечала - да, было. Да, и это тоже было.. И просто умирала от страха. Как же так, думала я, ведь говорят, что Бог исповеданные грехи делает как бы стертыми, не бывшими? Так откуда же и каким образом какая-то странная тетка вдруг перечисляет их мне, словно читает по книжке?!
Кое-как отделавшись от Татьяны, я пошла искать монахиню Евфросинью. Она была высокой, твердой и очень рассудительной и здравой. Я спросила - как может быть, чтобы Татьяна знала мои грехи, зачем Бог открывает ей их?! Мать Евфросинья ответила, что Бог чужие грехи никому не открывает, а открывают бесы. Так и сказала - бесы. Еще сказала, что не надо обращать внимания на ее слова, а или уходить, или про себя молитву читать - "Господи, помилуй". И все отойдет.
Я так и стала делать, Все-таки работать мне с Татьяной надо было еще два дня. Грехи мои она больше мне не перечисляла, зато стала постоянно просить мой адрес, телефон и немного денег. Я дала ей двести рублей и новое полотенце - у нее ничего не было, кроме тяжелых книг и молитвословов.
Скоро она уехала - сказала, что не хочет оставаться тут, хотя приближался праздник Троицы и весь монастырь украшался и настроение у всех было светлое и радостное. Перед самым вечерним богослужением накануне Троицыня дня Татьяна подхватила тележку с вещами и уехала на вокзал. Когда мать Евфросинья узнала, удивилась - "Вот как они ее мотают-то!" Я не стала уточнять, кто. На прощание Татьяна подарила мне книжку с перечислением четырехсот блудных грехов. Там были описаны такие дикости, о которых я даже не слышала никогда и не представляла, что такое бывает.
Татьяна, дочь монаха, не нужная ни родне, ни детям. Не знаю, где она теперь и что с ней.
Ее звали Татьяна, ей было 50 лет. Мужа у нее, судя по ее словам, убили боевики - он был где-то в Чечне. Двадцать лет уже она живет одна. Отец у Татьяны - монах в Сергиевой Лавре. Мама их умерла рано, и отец сразу постригся в монахи, и вот уже сорок лет он там, в лавре преподобного Сергия.
Нас с Татьяной вдвоем как-то раз отправили перебирать проросшую картошку в погребе. Было уже лето, вся картошка, перележавшая зиму и весну, сильно проросла, дала длинные корни и сплелась. Надо было ее раздирать, очищать от корней и складывать в ведра. Мы работали там три дня, пока не перебрали весь погреб.
Простую, монотонную работу выполнять очень легко - сиди, думай о чем-нибудь своем, а хочешь - молись про себя или вполголоса, если можешь. Хочешь - тихонько пой. С Татьяной рядом было не так, с ней было - тяжело. Сразу. Она сначала сидела молча, потом стала шептать "Богородице, Дево..." Я молча делала свою работу. Через какое-то время она стала вздыхать. Потом сказала - "Ой, Господи, как тяжело-то! Как тяжело-то все, правда?" Я ответила - "Нет, мне нормально". Почему-то сразу показалось, что близко знакомиться с ней не стоит.
И все-таки я познакомилась. В этот же день она рассказала мне всю свою биографию и долго жаловалась, что негде жить, что детям не нужна, что угла своего нет, вот и мотается по монастырям. Потом стала твердить, что надо исповедовать грехи блуда, что за блуд мы все в огне сгорим. Тут я напряглась. Повеяло каким-то сектантством. Радость Православия испарилась, нависло какое-то душное, тугое облако.
К вечеру Татьяна разошлась. Она стала называть мне мои грехи. Вы не ослышались - мои. Те, которые я совершала лет двадцать назад, будучи студенткой. Она называла мне обстоятельства, лиц, и время. У меня волосы зашевелились на голове, я была в полном ужасе и ступоре. И все твердила мне - было это? Было? Я отвечала - да, было. Да, и это тоже было.. И просто умирала от страха. Как же так, думала я, ведь говорят, что Бог исповеданные грехи делает как бы стертыми, не бывшими? Так откуда же и каким образом какая-то странная тетка вдруг перечисляет их мне, словно читает по книжке?!
Кое-как отделавшись от Татьяны, я пошла искать монахиню Евфросинью. Она была высокой, твердой и очень рассудительной и здравой. Я спросила - как может быть, чтобы Татьяна знала мои грехи, зачем Бог открывает ей их?! Мать Евфросинья ответила, что Бог чужие грехи никому не открывает, а открывают бесы. Так и сказала - бесы. Еще сказала, что не надо обращать внимания на ее слова, а или уходить, или про себя молитву читать - "Господи, помилуй". И все отойдет.
Я так и стала делать, Все-таки работать мне с Татьяной надо было еще два дня. Грехи мои она больше мне не перечисляла, зато стала постоянно просить мой адрес, телефон и немного денег. Я дала ей двести рублей и новое полотенце - у нее ничего не было, кроме тяжелых книг и молитвословов.
Скоро она уехала - сказала, что не хочет оставаться тут, хотя приближался праздник Троицы и весь монастырь украшался и настроение у всех было светлое и радостное. Перед самым вечерним богослужением накануне Троицыня дня Татьяна подхватила тележку с вещами и уехала на вокзал. Когда мать Евфросинья узнала, удивилась - "Вот как они ее мотают-то!" Я не стала уточнять, кто. На прощание Татьяна подарила мне книжку с перечислением четырехсот блудных грехов. Там были описаны такие дикости, о которых я даже не слышала никогда и не представляла, что такое бывает.
Татьяна, дочь монаха, не нужная ни родне, ни детям. Не знаю, где она теперь и что с ней.