Недетский писатель :-)
Сегодня я участвовала в семинаре... детских писателей :-) Проходило это в Центральной детской Библиотеке, что на Калужской площади. Думала ли я, что когда-нибудь кто-нибудь пригласит меня на подобное мероприятие? :-) Никогда ничего не писала для детей. Однако, когда организаторы попросили прислать тексты, поскребла по сусекам и нашла, что более-менее подходит - если не детям, то подросткам - несколько уцелевших глав из повести о детстве "Дом в середине лета" и рассказ о собаке - "Том, бисквитный самоед". Организаторы одобрили все и включили меня в участники.
Чтецов было мало - меньше, чем критиков. В числе критиков были поэты Алексей Кубрик и Марина Бородицкая.
Спасибо Лере, что пригласила меня, я так давно не была на литературных мероприятиях!
Читала я там не "Тома", которого хотела, а главку про морских свинок - писалось это давно, году в 2006-08, еще, кажется, в Киеве.
Кажется, я не выкладывала здесь ничего такого, поэтому вот.
Морской вопрос, с которого пошли хомяки
Любовь к хомякам сложилась не случайно, а выросла из любви к морской свинке Шарле - её именем я назвала потом кошку.
В средней группе меня перевели в новый сад, и наобещали, что будет красный уголок с животными и вообще очень интересно. Насчёт интереса, конечно, наврали. Там, в красном уголке, кроме толстых морских свинок, никого не было. За теми ухаживала ленивая, вечно чем-то отвлечённым занятая няня. Свинки в общем-то были милые, их было трое, но все по отдельности они почему-то казались мне очень одинокими. И я их жалела.
Свинки навевали на меня печаль, которую я, честно признаться, любила.
Однажды, не помню, как это получилось, воспитательницы собрали меня среди дня и повезли в Дом культуры. Он находился далековато от нашего окраинного садика, прячущегося среди лохматых кустов, которые никто на окраине не стриг. Мы ехали, кажется, на трамвае. Была зима, или осень, потому что я мучилась в колючей шапке, прижимавшейся злющими ворсинками ко лбу. Шапка меня отвлекала от события, которое воспитательницы строго глядя, называли конференцией.
Ума не приложу, что это была за конференция! В какой-то момент я очутилась на сцене, а Эмма Львовна сунула мне в руки самую толстую и суетливую из трёх свинок. Ту самую - Шарлю. У Шарли одно ухо было белым, другое - рыжеватое с тёмными волосками, а вся остальная она была чёрной. Зад у Шарли был очень уж толст и даже на вид тяжёл, однако бегала она удивительно шустро.
Так вот, Эмма Львовна пихнула мне Шарлю, и велела шепотом подойти к столу, на котором, оказывается, уже лежали почищенные кем-то длинные морковки, нацеленные зелёными хвостиками к зрителям. Из-за контраста света на сцене и в зале я совершенно не видела, кто там сидит в рядах. К тому же все несколько минут моего странного выступления были заняты мучительным улавливанием свинки Шарли. Я только и успевала, что хватать её за мягкий пушистый зад, когда она шустро перебегала стол и собиралась тут же с него спрыгнуть. Я вся была в оцепенении от ужасного предчувствия, что Шарля-таки убежит, и на вопросы зала отвечала кое-как.
Какой-то серьезный человек с близкого ряда встал и басом попросил рассказать, а что же свинка Шарля кушает. Я удивилась, что взрослый дядька этого не знает - понятно, свинки едят то, что им даёт няня! Он попросил уточнить. Я задумалась и ничего не вспомнила, кроме моркови - а всё из-за жуткого страха, что свинка вот-вот сбежит. Кто-то ещё спросил, а почему же свинка Шарля так любит морковку?
Шарлины побеги через стол меня окончательно измотали, и последний вопрос, который был задал невидимой женщиной, меня сбил с толку. Она спросила - а как тебя, девочка, зовут? И я ответила - Шарля… - просто так, автоматически. Потом мне все зааплодировали, и я стала ждать, что за мной вернётся Эмма Львовна и заберёт меня вместе со свинкой. Я мялась-мялась возле этого столика, но никто за мной не шёл. Тогда я в совершенном отчаянии сграбастала совершенно измятую и уставшую Шарлю под мышку, где она наконец присмирела, а другой рукой, тоже на автомате, зачем-то собрала всю морковь со стола. И пошла за кулисы.
Там наконец нашлась Эмма Львовна, и свинку я сдала ей.
Я была счастлива не своим выступлением, а тем, что отважно удержала-таки дурную Шарлю от побега и неизбежной потери в огромном зале, где её кто-нибудь наверняка бы не заметил и раздавил.
Эмма Львовна похвалила меня и подарила конфет - разных, взяла откуда-то из большой коробки и сунула в руки, а я ведь их не очень любила и распихала в карманы - папа обрадуется, все сразу съест. Потом Эмма Львовна отвела меня вниз, и домой меня привезли на такси. Этим я была из всей конференции горда больше всего - даже мой дед Андрей, ветеран войны, ездил на такси только один раз - когда у него нога была в гипсе.
Вот с этой-то конференции я и поняла, что хочу свою собственную свинку, а не в уголке. Дедушка возмутился, что она же слишком много жрёт, и слишком громадная. Мама всегда считалась с дедушкой, и мне отказали. Посоветовали любить свинок в своей средней группе, как будто это ничем не хуже.
А это было хуже, на самом деле, абсолютно всем! Свинок, даже Шарлю, нельзя было самовольно доставать из клеток и гладить, нельзя было ничего - а только смотреть, как нянька их кормит. А хотелось именно доставать и гладить, потому что ведь из этого и состояла наполовину любовь. Мама этого не хотела понимать, а дед Андрей, может, и понимал, но расчётливо делал вид, что нет.
Бабушка тоже не поддержала меня в этом морском вопросе. Она была против того, чтобы вообще хоть кто-то завёлся в нашей и так переполненной квартире. По её словам, квартира когда-то была просторной, но потом резко переполнилась - как раз когда меня принесли из роддома, с набережной. По мере того, как я росла, квартира, видимо, переполнялась всё больше и вот к роковому моменту, когда я пошла в среднюю группу пятёркинской «Улыбки», квартира уже едва выдерживала мой напор, и бабушка волновалась. Поэтому о свинках не было и речи, конечно.
И мне пришла мысль - раз морская свинка много жрёт, и чересчур огромна для нашей «хрущёвки» с проходной комнатой, то надо завести того, кто ест поменьше и места занимает совсем мало. Выбор-то, по правде, был и невелик… Свинка - это уже и так было само по себе очень компактное животное, и трудно было придумать еще компактней. И дедушка наверняка рассчитывал, что я не придумаю. Он как-то раз зло посоветовал мне завести червяка в горшке - люби себе его, имя придумай, дрессируй, а он каждое утро научится на поверхность вылезать и будет для тебя топорщиться крючочком розовым. Фу! Зря дедушка думал, что я ничего не придумаю, компактнее свинки, но приятнее, чем червяк.
Потому что я взяла и придумала хомяка Иннокентия.
Чтецов было мало - меньше, чем критиков. В числе критиков были поэты Алексей Кубрик и Марина Бородицкая.
Спасибо Лере, что пригласила меня, я так давно не была на литературных мероприятиях!
Читала я там не "Тома", которого хотела, а главку про морских свинок - писалось это давно, году в 2006-08, еще, кажется, в Киеве.
Кажется, я не выкладывала здесь ничего такого, поэтому вот.
Морской вопрос, с которого пошли хомяки
Любовь к хомякам сложилась не случайно, а выросла из любви к морской свинке Шарле - её именем я назвала потом кошку.
В средней группе меня перевели в новый сад, и наобещали, что будет красный уголок с животными и вообще очень интересно. Насчёт интереса, конечно, наврали. Там, в красном уголке, кроме толстых морских свинок, никого не было. За теми ухаживала ленивая, вечно чем-то отвлечённым занятая няня. Свинки в общем-то были милые, их было трое, но все по отдельности они почему-то казались мне очень одинокими. И я их жалела.
Свинки навевали на меня печаль, которую я, честно признаться, любила.
Однажды, не помню, как это получилось, воспитательницы собрали меня среди дня и повезли в Дом культуры. Он находился далековато от нашего окраинного садика, прячущегося среди лохматых кустов, которые никто на окраине не стриг. Мы ехали, кажется, на трамвае. Была зима, или осень, потому что я мучилась в колючей шапке, прижимавшейся злющими ворсинками ко лбу. Шапка меня отвлекала от события, которое воспитательницы строго глядя, называли конференцией.
Ума не приложу, что это была за конференция! В какой-то момент я очутилась на сцене, а Эмма Львовна сунула мне в руки самую толстую и суетливую из трёх свинок. Ту самую - Шарлю. У Шарли одно ухо было белым, другое - рыжеватое с тёмными волосками, а вся остальная она была чёрной. Зад у Шарли был очень уж толст и даже на вид тяжёл, однако бегала она удивительно шустро.
Так вот, Эмма Львовна пихнула мне Шарлю, и велела шепотом подойти к столу, на котором, оказывается, уже лежали почищенные кем-то длинные морковки, нацеленные зелёными хвостиками к зрителям. Из-за контраста света на сцене и в зале я совершенно не видела, кто там сидит в рядах. К тому же все несколько минут моего странного выступления были заняты мучительным улавливанием свинки Шарли. Я только и успевала, что хватать её за мягкий пушистый зад, когда она шустро перебегала стол и собиралась тут же с него спрыгнуть. Я вся была в оцепенении от ужасного предчувствия, что Шарля-таки убежит, и на вопросы зала отвечала кое-как.
Какой-то серьезный человек с близкого ряда встал и басом попросил рассказать, а что же свинка Шарля кушает. Я удивилась, что взрослый дядька этого не знает - понятно, свинки едят то, что им даёт няня! Он попросил уточнить. Я задумалась и ничего не вспомнила, кроме моркови - а всё из-за жуткого страха, что свинка вот-вот сбежит. Кто-то ещё спросил, а почему же свинка Шарля так любит морковку?
Шарлины побеги через стол меня окончательно измотали, и последний вопрос, который был задал невидимой женщиной, меня сбил с толку. Она спросила - а как тебя, девочка, зовут? И я ответила - Шарля… - просто так, автоматически. Потом мне все зааплодировали, и я стала ждать, что за мной вернётся Эмма Львовна и заберёт меня вместе со свинкой. Я мялась-мялась возле этого столика, но никто за мной не шёл. Тогда я в совершенном отчаянии сграбастала совершенно измятую и уставшую Шарлю под мышку, где она наконец присмирела, а другой рукой, тоже на автомате, зачем-то собрала всю морковь со стола. И пошла за кулисы.
Там наконец нашлась Эмма Львовна, и свинку я сдала ей.
Я была счастлива не своим выступлением, а тем, что отважно удержала-таки дурную Шарлю от побега и неизбежной потери в огромном зале, где её кто-нибудь наверняка бы не заметил и раздавил.
Эмма Львовна похвалила меня и подарила конфет - разных, взяла откуда-то из большой коробки и сунула в руки, а я ведь их не очень любила и распихала в карманы - папа обрадуется, все сразу съест. Потом Эмма Львовна отвела меня вниз, и домой меня привезли на такси. Этим я была из всей конференции горда больше всего - даже мой дед Андрей, ветеран войны, ездил на такси только один раз - когда у него нога была в гипсе.
Вот с этой-то конференции я и поняла, что хочу свою собственную свинку, а не в уголке. Дедушка возмутился, что она же слишком много жрёт, и слишком громадная. Мама всегда считалась с дедушкой, и мне отказали. Посоветовали любить свинок в своей средней группе, как будто это ничем не хуже.
А это было хуже, на самом деле, абсолютно всем! Свинок, даже Шарлю, нельзя было самовольно доставать из клеток и гладить, нельзя было ничего - а только смотреть, как нянька их кормит. А хотелось именно доставать и гладить, потому что ведь из этого и состояла наполовину любовь. Мама этого не хотела понимать, а дед Андрей, может, и понимал, но расчётливо делал вид, что нет.
Бабушка тоже не поддержала меня в этом морском вопросе. Она была против того, чтобы вообще хоть кто-то завёлся в нашей и так переполненной квартире. По её словам, квартира когда-то была просторной, но потом резко переполнилась - как раз когда меня принесли из роддома, с набережной. По мере того, как я росла, квартира, видимо, переполнялась всё больше и вот к роковому моменту, когда я пошла в среднюю группу пятёркинской «Улыбки», квартира уже едва выдерживала мой напор, и бабушка волновалась. Поэтому о свинках не было и речи, конечно.
И мне пришла мысль - раз морская свинка много жрёт, и чересчур огромна для нашей «хрущёвки» с проходной комнатой, то надо завести того, кто ест поменьше и места занимает совсем мало. Выбор-то, по правде, был и невелик… Свинка - это уже и так было само по себе очень компактное животное, и трудно было придумать еще компактней. И дедушка наверняка рассчитывал, что я не придумаю. Он как-то раз зло посоветовал мне завести червяка в горшке - люби себе его, имя придумай, дрессируй, а он каждое утро научится на поверхность вылезать и будет для тебя топорщиться крючочком розовым. Фу! Зря дедушка думал, что я ничего не придумаю, компактнее свинки, но приятнее, чем червяк.
Потому что я взяла и придумала хомяка Иннокентия.