Иван Давыдов - Пепел
От Москвы может ли что добро быти нам?
Не оттуду ли нам тяжести быша,
и дани тяжкия и насилства,
и тивуни, и довотщици, и приставници?
Житие Стефана Пемского.
Пыльный тракт. Вдали - дрянной провинциальный город вроде Перми: гнилые развалюхи, коровы, козы, ряд гигантских вентиляторов.
По тракту бесконечной чередой идут понурые оборванные москвичи.
На обочине сидят дед - Иван Колпаков, и внучек - Колпаков Ванятка. Дед кутается в телогрейку и задумчиво перебирает струны балалайки.
Внук (ковыряя в носу):
- Деда, а кто они - москвичи? Куда они? Что за люди такие? Что такое была она - Москва?
Дед (ударяя по струнам):
Многие нас угнетали, внук, - татарва, мордва,
Били кнутами, хавали, будто снедь.
Но того, что творила с Русью Москва,
Не узреть Батыю и в страшном сне.
Москва - как гниющий струп,
Как гнойный нарыв.
Как будто уселся труп
На того, кто жив.
Деньги в Москву - вагонами,
Баб в Москву - караванами.
Билась страна в агонии
С вывернутыми карманами.
Обобранная, опозоренная
Алчными москвичами,
Плакала - беспризорною
Девочкой на причале.
Не выходя из кофеен,
Через трубочки через коктейльные
Вынюхали, как фен,
Фермы наши, котельные,
Заводы заглатывали, не давясь,
Запивали нефтью.
После себя оставляли грязь
Пополам со смертью.
Внук (ковыряя в носу):
- Дак вон оно чо. Ну а ты?
Дед (ударяя по струнам):
Был и я в Москве. Принимали грубо.
Принимали, то есть, за какого-то тролля.
Фейс-контроль меня мутузил у клуба,
В котором вовсе нет фейс-контроля.
Били менты потом, били весело, с песнями,
Да так старательно, что едва не отлетела душа.
В общем, пришлось отдать половину пенсии
Просто за право московским воздухом подышать.
А я-то мечтал, дурак,
Справить от «Эрмеса» портянки с бахромой.
Денег хватило только на «Доширак»
И билет домой.
Внук (ковыряя в носу):
- Эвона чо. А потом?
Дед (ударяя по струнам):
Решили мы эту нежить выжить,
А то иначе самим не выжить,
Решили, хватит их греть да нежить,
Дурак - да знаешь, зовут Ефимом,
Сказал: иначе не выжить нежить,
Как только дымом.
Внук (ковыряя в носу):
- Ну дак чо?
Дед (ударяя по струнам):
Собрали последнее, кровное,
Кто скажет теперь - по глупости?
Колокола церковные
Переливали на лопасти.
Держали посты недельные,
Сняли с себя исподнее,
Кресты заложили нательные...
И вот оно - чудо подлинное.
Вот оно, наше деяние:
Пугая коров с телятами,
Ангелами воздаяния
Встали в полях вентиляторы.
Взмахнули крылами коваными,
Погнали благую весть:
Кровью, потом, целковыми
Мы приблизили месть.
Внук (ковыряя в носу):
- Вота чо. А после?
Дед (ударяя по струнам):
А после сами - ты понял, сами -
Зажгли леса, хутора, станицы.
Да черт бы с ними, вообще, с лесами,
Гори, Россия, вдыхай, столица!
Погибли люди, конечно, куры,
Конечно, жертвы, а как иначе?
Но не ушла и Москва от кары:
И днем их небо чернее ночи.
Застряли в пепле теперь их «Бентли»,
Забиты пеплом их рестораны,
Их кегельбаны, их автобаны,
Кто тонет в пепле, гляди, не мент ли,
Не пидарас ли с телеэкрана?
Стилист, певица?
Смирись, столица, -
Нам этот пепел - бальзам на раны...
От толпы идущих отделяется Москвич.
Москвич (робко):
У нас вот тоже лес, например, был в городе Химки,
Так мы относились к нему любовно:
На каждое деревце надели стринги,
Колыбельные кустикам пели Шевчук и Боно.
Как же это можно - жечь деревца?
Они ведь такие нежные, как у вокзала Курского провинциальные, пардон, дурехи.
Кстати, добрый пейзанин, у вас не найдется для странника хлебца, яйца,
Молока, же не манж па сис жур вообще ни крохи.
Дед (ударяя по Москвичу балалайкой):
Не вы ли волками выли,
Пялясь в Россию с воли:
«Боже, как много пыли,
Дьявол, да сколько ж моли!»
Плевали в наше исконное,
Ковыряли исподнее,
Лепили гнусные байки.
Не вы ли, не вы ли, подлые,
Рубили наши иконы,
Жгли балалайки?
Не город - горе, где вор на воре,
И все расслаблены в вечной неге,
И все воспитаны в странной вере:
«Москва раздвигает любые ноги,
Москва открывает любые двери!»
Так что же ныне стоите, наги,
Скулите, звери?
Москвич падает в пыль. Струны балалайки рвутся. Раздается довольно противный звук.
взято отсюда