Мемуары. Заметки будущего генерала
Путь и далёк и долог
И нельзя вернуться назад -
Держись курсант
(солдатское хокку)
Заметки курсанта Юрия Денисенкова подкупают своей искренностью.
Выйдя из училища лейтенантом в 1975 году, лишь в 1997 он станет
генералом. А в конце учёбы, перед последним госэкзаменом судьба
будущего боевого генерала ВВ МВД СССР висела буквально на волоске...
Курсант Юрий Денисенков, 1971 Генерал Денисенков Ю.В., 2001.
Начало пути
Детские и юношеские мечты у всех, конечно, разные, но у друзей они иногда совпадали. Шагая в школу в соседнюю деревню почти за шесть километров будь то весенняя распутица или осенняя слякоть, мы с другом Валентином с нетерпением ждали прихода зимы. Тогда по льду через озеро, разделявшего две деревни, путь к знаниям был значительно короче. Мечтали о том, чтобы школу перенесли в нашу родную деревню или хотя бы построить мост через озеро. А ещё я мечтал стать военным.
Прошли годы. Мой школьный друг Валентин Гончаров достойно отслужил в Советской Армии, окончил техникум, стал председателем нашего колхоза «Красный партизан». Валентин вывел колхоз в «миллионеры», построил мост через озеро, перенёс школу из деревни Борисенки на центральную усадьбу, в нашу деревню Шапы! А я стал военным.
На «военную тропу» я ступил рано, в пятом классе. Но учиться в Смоленском суворовском не получилось - пятиклассников туда уже не брали. Переезд в столицу Белоруссии не помог поступить и в Минское суворовское военное училище. При оформлении документов никто не обратил внимания, что в школе я изучал французский язык, а он не был профильным для этого училища. «Французов» зачисляли только в Ленинградское СВУ, но ехать туда уже было поздно...
О Высшем политическом училище МВД СССР я узнал в январе 1971 года от моего школьного товарища Володи Сергиенко. Его отец, полковник милиции, принес журнал «На боевом посту» с условиями приёма. Володя, зная моё желание связать дальнейшую судьбу с военной службой, предложил вместе поехать в Питер. На то время у меня были другие планы на жизнь: пойти осенью в армию и уже из армии поступать в военное училище. Но поразмыслив, я согласился с Володей.
Пройдя все комиссии в военкомате и УВД Минска мы были готовы выехать в Ленинград. До отъезда зашел во Фрунзенский районный комитет ВЛКСМ попрощаться с друзьями и коллегами по совместной комсомольской работе. Я был секретарём комитета комсомола средней школы № 113 города Минска. С энтузиазмом старшие товарищи меня инструктировали, при этом не забыли оформить комсомольскую путевку и рекомендации для поступления в училище.
Из нас двоих, поступить в училище МВД, со стопроцентной гарантией, должен был, конечно, Володя, и понятно почему. Он этого не скрывал. Но жизнь распорядилась иначе.
Много ребят отсеялось после медкомиссии. К сожалению, мой школьный товарищ также не был допущен до экзаменов по состоянию здоровья. А я прошёл медкомиссию без проблем. Ещё до экзаменов забрали документы и те, кто приехал учиться «на разведчиков».
Жизнь в спортзале, двухъярусные кровати, теснота, скопление абитуриентов, почти ежедневно моросящий дождь меня из колеи не выбивали. Деревенская закалка, немного спорт, привычка общения в большом коллективе этому способствовали. Многих удручал довольно большой конкурс среди гражданской молодёжи - он, наверное, был свыше 10 человек на место. Но у меня отношение к поступлению было каким-то легким или поверхностным. Провал на экзаменах для меня не означал жизненного краха. В голове рождались и другие оптимистические идеи.
На собеседовании перед экзаменами попросили рассказать о себе, об общественной работе, спортивных достижениях. Рассказал, вспомнил о комсомольской путёвке и рекомендациях. Попросили принести. Принёс, показал. Их внимательно рассмотрели, задали несколько вопросов о комсомольской работе. Понял, что эти документы оказались к месту. Экзамены сдал с одной четвёркой и стал курсантом.
До поступления в училище о внутренних войсках я не знал вообще ничего. Потихоньку из разговоров с «бывалыми конвойниками» стала вырисовываться общая картина и перспектива военной службы, связанная с охраной объектов в местах не столь отдалённых, где содержатся осуждённые. Видимо для более радужных перспектив нам рассказывали об охране каких то важных государственных объектов, но с намёком, что это удел наиболее одарённых курсантов, будущих офицеров. Не всем по душе пришлась «конвойная» романтика.
Мне тоже не очень хотелось связывать свою судьбу с охраной «зэка и итэка». Мысли на эту тему роились разные. Но я быстро «притёрся» в коллективе. Появились общие интересы, возникли товарищеские отношения, чувство локтя, дружеской поддержки и мысль об уходе из училища постепенно потеряла остроту и актуальность. Вместе с тем, ребята уходили из нашей группы по нежеланию учиться и по семейным обстоятельствам. Так что выбор был. И я тоже осознанно сделал свой выбор и остался в училище.
С началом учебы меня лично привёл в недоумение порядок комплектования учебных групп по росту. В 31-ю группу подобрали самых высоких курсантов, в 32-ю - чуть пониже и так далее. В нашей 38-ой оказались самые малорослые, в том числе и я с ростом метр шестьдесят. Наверное, на строевых смотрах и праздничных парадах строй, отрегулированный строго по ранжиру, выглядит по-военному красиво. Но ставить во главу угла формирования подразделений рост курсанта, для меня это было не понятно - слегка «попахивало» расизмом и влиянием теории Чезаре Ломброзо. Раздумья свои я быстро отбросил. Уже тогда приходило постепенно понимание, что «жираф большой, ему видней».
Учиться мне было комфортно. Не помню ни одного случая серьёзных конфликтных ситуаций ни с кем из своих товарищей по самой маленькой 38-й. Никакой работы не боялся, от уборки территории и других хозработ не отлынивал. С удовольствием ходил в кухонный наряд, а вот бестолковое стояние дневальным «у тумбочки» не любил. Учился без троек. Много читал. В библиотеке меня знали в лицо. Напряженно было только с иностранным языком. Предложили изучать английский. До этого в минской школе я «познакомился» с французским языком, а немецкий упорно осваивал в начальных классах деревенской школы. Не достиг успехов в языках. Но зачёт по английскому сдал на «хорошо».
В феврале 1972 года во время отпуска впервые в жизни за одним столом с отцом и мамой выпил рюмку водки.
Также впервые выкурил сигарету в присутствии родителей. Да кури здесь, чего уж там прятаться! Для меня это значило многое - в глазах родителей я стал взрослым, самостоятельным человеком. Это врезалось в память на всю жизнь! А вот встречи с одноклассниками не оставили таких ярких воспоминаний. Те, кто учился в институтах-университетах - сильно гордились этим, неудачники с горя напивались. Просто и понятно, но почему-то противно…
В училище меня по-хорошему опекали земляки-минчане из знаменитой «Бангладеш». Помогали добрым советом и делом. Да и чего скрывать, приятны были внимание и забота со стороны ребят старшего курса.
Своих курсантских командиров: Василия Григорука, Николая Чугунова, Вячеслава Иванова, Игоря Попика вспоминаю с искренней человеческой благодарностью! С офицерами батальона также всё было ровно. Никаких замечаний и нареканий в мой адрес не было. От курсового офицера, капитана Юрия Николаевича Веселова, тоже не чувствовал какого бы то ни было предвзятого отношения. Всё было справедливо.
Вместе с тем, два неоднозначных события, произошедших на последнем курсе, нельзя обойти вниманием.
Голодовка
Прежде всего я имею ввиду «голодовку» или точнее - «коллективный отказ от приёма пищи». По этому поводу слышал много суждений, читал некоторые публикации однокашников, но никогда не высказывал собственной точки зрения. Считаю, что каждое мнение имеет право на жизнь. Более того, с возрастом, с учётом жизненного опыта, это мнение может меняться. Никого не собираюсь судить или осуждать, свято верю в заповедь: «не судите, да не судимы будете!» Просто порассуждаю на эту непростую тему.
Перед убытием на стажировку после третьего курса мы сфотографировались на увольнительные билеты (пропуска). Сергей Щербатюк из 31-й группы заверил нас, что оформит пропуска до отъезда. И он своё слово сдержал. Мы видели справа от дневального появился ящик с ячейками для каждой группы, где должны лежать наши заветные «корочки».
Комбат перед строем сказал, что вручит нам увольнительные билеты на первом построении после стажировки и отпуска. Тем самым на четвёртом курсе будет «узаконен свободный выход». Наша задача - достойно провести стажировку в войсках. Эта задача, по-моему, была выполнена успешно. К примеру, большая группа курсантов 38-й группы стажировались в Нижнетагильском конвойном полку, все получили оценку «отлично» и грамоты от командования.
Лично я возвращался из отпуска вовремя, день в день. Возле училища в парке увидел своих товарищей по четвёртому взводу. Поздоровались, разговорились. Узнал, что прошел слух, мол свободного выхода у нас не будет и даже пропуска не оформлены. Все немного возбудились, но не более того. Пришли большой группой в батальон, доложили. Уснуть не могли долго, но в разговорах делились воспоминаниями исключительно о прошедшем отпуске. Не более того.
На первом построении утром комбат подполковник Бадеев нам увольнительные билеты не вручил и не объяснил почему. Всё было как-то сурово, отчужденно. Молчали и курсовые офицеры. В гробовой тишине прозвучал возглас с правого фланга: «А где свободный выход???» Как помнится, комбат на это не отреагировал. И приказал старшине вести батальон на завтрак. Вот здесь я лично почувствовал какое-то напряжение, ропот курсантов, реплики в строю. Тем не менее, благополучно дошли до столовой, расселись за столы, но приступить к приёму пищи никто не спешил. Поглядывали друг на друга и почти все не стали принимать пищу. Наглядно проявилось философское утверждение: «когда идея овладевает массами, она превращается в материальную силу». Такая ситуация повторилась и на обеде. Я лично сам никаких подстрекательских призывов к началу «голодовки» или к её продолжению не слышал. Особого геройства в этом я не видел, но проснувшееся чувство коллективизма - великая сила!
Дальше разбирались те, кому положено. С причинами события, уроками и выводами из него меня лично не знакомили. И официальной оценки происшедшего я до сих пор не знаю.
Теперь, умудрённые опытом, мы, конечно понимаем, что в наших действиях, с точки зрения закона, усматривались признаки неповиновения, как воинского преступления. А тогда для меня - это был наглядный урок, который я выучил и руководствуюсь по сей день: нужно быть верным своему слову, если дал обещание, умри, но выполни. Каждое обещание должно быть тщательно взвешено, ими нельзя разбрасываться направо и налево. И если не смог сдержать слово - дай убедительное объяснение, если нужно - извинись. Люди поймут.
Драка
Ещё одно событие, которое сильно повлияло на всю мою дальнейшую жизнь и военную службу, случилось за три дня до последнего государственного экзамена.
Три товарища, в том числе и я, возвращались поздно вечером из увольнения от метро Автово на трамвае в училище. За несколько остановок до нашей, в вагон зашли четыре милиционера в весьма нетрезвом состоянии. Как оказалось, это были слушатели второго факультета нашего училища. Выпуск у них уже состоялся, и они его активно отмечали. Офицеры были похожи на представителей Крайнего Севера: как родные братья нашего Семёна Горохова из Якутска. Они очень агрессивно приставали к двум девушкам, оказавшимися знакомыми моего товарища. Девчонки со слезами на глазах попросили нас оградить от навязчивых и пьяных мужчин. Мы это сделали. На остановке аккуратно «выдавили» бойцов правопорядка из вагона. Обошлось без драки и применения силы: с пьяными «кавалерами» мы справились легко. Спокойно поехали дальше. Казалось бы, конфликт исчерпан, но не тут то было.
По прибытию в училище опытные милиционеры сочинили рапорт на имя начальника ВПУ МВД СССР. Доложили, что их якобы оскорбили, избили и выкинули из вагона трамвая трое курсантов выпускного курса. Приложили к рапорту подробные словесные портреты хулиганов. «Доблестные офицеры» требовали найти «обидчиков» и строго наказать. Рапорт они отдали дежурному по училищу, а он уже передал по команде.
Закрутилась процедура расследования. Одного из нас вычислили первым. Он сознался и раскаялся, второй мой товарищ тоже написал «явку с повинной». Главным злодеем и организатором «нападения» на офицеров оказался я. Мне не в чем было сознаваться. В своей объяснительной так и написал: «Виновным себя ни в чем не считаю». Но начальники, видимо, жаждали «крови», требуя от меня во всём сознаться, признать себя инициатором и организатором драки.
Самое удивительное, что подписанты рапорта наутро первым поездом убыли на свою далёкую родину. На территории училища, во всяком случае, их уже не было. Если нет «потерпевших», то я предложил опросить свидетелей: можно было пригласить девушек, найти водителя трамвая и пассажиров. Но никто и не подумал этого делать. Я стоял на своём. Меня вызвал начальник политотдела полковник Ганичев. Без лишних предисловий он произнёс: «Вы опозорили честь училища и курсанта. Этим поступком вы поставили себя вне партии и вне училища. Всё. Идите.» Ему не нужны были мои объяснения и показания свидетелей. Он свой вывод уже сделал.
И я пошёл в учебный класс. Размышлял, что этот жизненный этап закончился, нужно задуматься о дальнейшем. Никакой паники и уныния не было. Жалко было только мать, ей было бы больно узнать о моём отчислении - она очень гордилась, что сын станет офицером. А отец бы понял, и как фронтовик поверил бы своему сыну.
Однако, на следующий день меня всё же допустили к сдаче последнего государственного экзамена по научному коммунизму! Правда, за отличный ответ я получил три балла. Оценка была явно «заказная» и не справедливая. Это была единственная тройка в дипломе. Из училища меня не отчислили.
Спустя много лет, один из офицеров политотдела ВПУ рассказал мне, как принимал решение по моей персоне начальник училища. Он докладывал генералу Орлову заключение по материалам расследования. Иван Андреевич всё внимательно прочитал, в том числе выписку из зачётной книжки и сказал: «Пусть служит. Подготовлен очень хорошо. Думаю, что пользы от него в войсках будет больше, чем на гражданке». Так была решена моя судьба! Генерал Орлов спас для войск ещё одного генерала (шутка).
На всю жизнь и этот случай тоже стал для меня уроком. Во всём, что касается проступков подчиненных, я старался разбираться досконально и доходить до сути - до причин и мотивов поведения. И бездоказательно никогда, никого и ни в чём не обвинял.
Но на этом хроника курсантской жизни не закончилась. По итогам предварительного распределения я направлялся в спецчасти внутренних войск. Однако в предписании, которое я получил 11 июля 1975 года, было указано, что надлежит мне прибыть в распоряжение командира войсковой части 7476 в город Ташкент. Так что лейтенантскую жизнь предписывалось начать мне в далёкой Ташкентской дивизии, полки которой были разбросаны по Узбекистану, Таджикистану и Туркмении. Плохо там будет или хорошо я не знал. Неизвестность не пугала. Впереди был первый офицерский отпуск, полный мечтаний и надежд на прекрасное будущее...
Генерал-майор в отставке Юрий Денисенков,
18 мая 2020 года, Ленинград - Екатеринбург.
Продолжение следует. Начало мемуаров здесь:
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1179531.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1180245.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1180790.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1181494.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1182124.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1182498.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1183164.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1183602.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1184570.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1185135.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1186093.html
Эх, непросто стать генералом...
И нельзя вернуться назад -
Держись курсант
(солдатское хокку)
Заметки курсанта Юрия Денисенкова подкупают своей искренностью.
Выйдя из училища лейтенантом в 1975 году, лишь в 1997 он станет
генералом. А в конце учёбы, перед последним госэкзаменом судьба
будущего боевого генерала ВВ МВД СССР висела буквально на волоске...
Курсант Юрий Денисенков, 1971 Генерал Денисенков Ю.В., 2001.
Начало пути
Детские и юношеские мечты у всех, конечно, разные, но у друзей они иногда совпадали. Шагая в школу в соседнюю деревню почти за шесть километров будь то весенняя распутица или осенняя слякоть, мы с другом Валентином с нетерпением ждали прихода зимы. Тогда по льду через озеро, разделявшего две деревни, путь к знаниям был значительно короче. Мечтали о том, чтобы школу перенесли в нашу родную деревню или хотя бы построить мост через озеро. А ещё я мечтал стать военным.
Прошли годы. Мой школьный друг Валентин Гончаров достойно отслужил в Советской Армии, окончил техникум, стал председателем нашего колхоза «Красный партизан». Валентин вывел колхоз в «миллионеры», построил мост через озеро, перенёс школу из деревни Борисенки на центральную усадьбу, в нашу деревню Шапы! А я стал военным.
На «военную тропу» я ступил рано, в пятом классе. Но учиться в Смоленском суворовском не получилось - пятиклассников туда уже не брали. Переезд в столицу Белоруссии не помог поступить и в Минское суворовское военное училище. При оформлении документов никто не обратил внимания, что в школе я изучал французский язык, а он не был профильным для этого училища. «Французов» зачисляли только в Ленинградское СВУ, но ехать туда уже было поздно...
О Высшем политическом училище МВД СССР я узнал в январе 1971 года от моего школьного товарища Володи Сергиенко. Его отец, полковник милиции, принес журнал «На боевом посту» с условиями приёма. Володя, зная моё желание связать дальнейшую судьбу с военной службой, предложил вместе поехать в Питер. На то время у меня были другие планы на жизнь: пойти осенью в армию и уже из армии поступать в военное училище. Но поразмыслив, я согласился с Володей.
Пройдя все комиссии в военкомате и УВД Минска мы были готовы выехать в Ленинград. До отъезда зашел во Фрунзенский районный комитет ВЛКСМ попрощаться с друзьями и коллегами по совместной комсомольской работе. Я был секретарём комитета комсомола средней школы № 113 города Минска. С энтузиазмом старшие товарищи меня инструктировали, при этом не забыли оформить комсомольскую путевку и рекомендации для поступления в училище.
Из нас двоих, поступить в училище МВД, со стопроцентной гарантией, должен был, конечно, Володя, и понятно почему. Он этого не скрывал. Но жизнь распорядилась иначе.
Много ребят отсеялось после медкомиссии. К сожалению, мой школьный товарищ также не был допущен до экзаменов по состоянию здоровья. А я прошёл медкомиссию без проблем. Ещё до экзаменов забрали документы и те, кто приехал учиться «на разведчиков».
Жизнь в спортзале, двухъярусные кровати, теснота, скопление абитуриентов, почти ежедневно моросящий дождь меня из колеи не выбивали. Деревенская закалка, немного спорт, привычка общения в большом коллективе этому способствовали. Многих удручал довольно большой конкурс среди гражданской молодёжи - он, наверное, был свыше 10 человек на место. Но у меня отношение к поступлению было каким-то легким или поверхностным. Провал на экзаменах для меня не означал жизненного краха. В голове рождались и другие оптимистические идеи.
На собеседовании перед экзаменами попросили рассказать о себе, об общественной работе, спортивных достижениях. Рассказал, вспомнил о комсомольской путёвке и рекомендациях. Попросили принести. Принёс, показал. Их внимательно рассмотрели, задали несколько вопросов о комсомольской работе. Понял, что эти документы оказались к месту. Экзамены сдал с одной четвёркой и стал курсантом.
До поступления в училище о внутренних войсках я не знал вообще ничего. Потихоньку из разговоров с «бывалыми конвойниками» стала вырисовываться общая картина и перспектива военной службы, связанная с охраной объектов в местах не столь отдалённых, где содержатся осуждённые. Видимо для более радужных перспектив нам рассказывали об охране каких то важных государственных объектов, но с намёком, что это удел наиболее одарённых курсантов, будущих офицеров. Не всем по душе пришлась «конвойная» романтика.
Мне тоже не очень хотелось связывать свою судьбу с охраной «зэка и итэка». Мысли на эту тему роились разные. Но я быстро «притёрся» в коллективе. Появились общие интересы, возникли товарищеские отношения, чувство локтя, дружеской поддержки и мысль об уходе из училища постепенно потеряла остроту и актуальность. Вместе с тем, ребята уходили из нашей группы по нежеланию учиться и по семейным обстоятельствам. Так что выбор был. И я тоже осознанно сделал свой выбор и остался в училище.
С началом учебы меня лично привёл в недоумение порядок комплектования учебных групп по росту. В 31-ю группу подобрали самых высоких курсантов, в 32-ю - чуть пониже и так далее. В нашей 38-ой оказались самые малорослые, в том числе и я с ростом метр шестьдесят. Наверное, на строевых смотрах и праздничных парадах строй, отрегулированный строго по ранжиру, выглядит по-военному красиво. Но ставить во главу угла формирования подразделений рост курсанта, для меня это было не понятно - слегка «попахивало» расизмом и влиянием теории Чезаре Ломброзо. Раздумья свои я быстро отбросил. Уже тогда приходило постепенно понимание, что «жираф большой, ему видней».
Учиться мне было комфортно. Не помню ни одного случая серьёзных конфликтных ситуаций ни с кем из своих товарищей по самой маленькой 38-й. Никакой работы не боялся, от уборки территории и других хозработ не отлынивал. С удовольствием ходил в кухонный наряд, а вот бестолковое стояние дневальным «у тумбочки» не любил. Учился без троек. Много читал. В библиотеке меня знали в лицо. Напряженно было только с иностранным языком. Предложили изучать английский. До этого в минской школе я «познакомился» с французским языком, а немецкий упорно осваивал в начальных классах деревенской школы. Не достиг успехов в языках. Но зачёт по английскому сдал на «хорошо».
В феврале 1972 года во время отпуска впервые в жизни за одним столом с отцом и мамой выпил рюмку водки.
Также впервые выкурил сигарету в присутствии родителей. Да кури здесь, чего уж там прятаться! Для меня это значило многое - в глазах родителей я стал взрослым, самостоятельным человеком. Это врезалось в память на всю жизнь! А вот встречи с одноклассниками не оставили таких ярких воспоминаний. Те, кто учился в институтах-университетах - сильно гордились этим, неудачники с горя напивались. Просто и понятно, но почему-то противно…
В училище меня по-хорошему опекали земляки-минчане из знаменитой «Бангладеш». Помогали добрым советом и делом. Да и чего скрывать, приятны были внимание и забота со стороны ребят старшего курса.
Своих курсантских командиров: Василия Григорука, Николая Чугунова, Вячеслава Иванова, Игоря Попика вспоминаю с искренней человеческой благодарностью! С офицерами батальона также всё было ровно. Никаких замечаний и нареканий в мой адрес не было. От курсового офицера, капитана Юрия Николаевича Веселова, тоже не чувствовал какого бы то ни было предвзятого отношения. Всё было справедливо.
Вместе с тем, два неоднозначных события, произошедших на последнем курсе, нельзя обойти вниманием.
Голодовка
Прежде всего я имею ввиду «голодовку» или точнее - «коллективный отказ от приёма пищи». По этому поводу слышал много суждений, читал некоторые публикации однокашников, но никогда не высказывал собственной точки зрения. Считаю, что каждое мнение имеет право на жизнь. Более того, с возрастом, с учётом жизненного опыта, это мнение может меняться. Никого не собираюсь судить или осуждать, свято верю в заповедь: «не судите, да не судимы будете!» Просто порассуждаю на эту непростую тему.
Перед убытием на стажировку после третьего курса мы сфотографировались на увольнительные билеты (пропуска). Сергей Щербатюк из 31-й группы заверил нас, что оформит пропуска до отъезда. И он своё слово сдержал. Мы видели справа от дневального появился ящик с ячейками для каждой группы, где должны лежать наши заветные «корочки».
Комбат перед строем сказал, что вручит нам увольнительные билеты на первом построении после стажировки и отпуска. Тем самым на четвёртом курсе будет «узаконен свободный выход». Наша задача - достойно провести стажировку в войсках. Эта задача, по-моему, была выполнена успешно. К примеру, большая группа курсантов 38-й группы стажировались в Нижнетагильском конвойном полку, все получили оценку «отлично» и грамоты от командования.
Лично я возвращался из отпуска вовремя, день в день. Возле училища в парке увидел своих товарищей по четвёртому взводу. Поздоровались, разговорились. Узнал, что прошел слух, мол свободного выхода у нас не будет и даже пропуска не оформлены. Все немного возбудились, но не более того. Пришли большой группой в батальон, доложили. Уснуть не могли долго, но в разговорах делились воспоминаниями исключительно о прошедшем отпуске. Не более того.
На первом построении утром комбат подполковник Бадеев нам увольнительные билеты не вручил и не объяснил почему. Всё было как-то сурово, отчужденно. Молчали и курсовые офицеры. В гробовой тишине прозвучал возглас с правого фланга: «А где свободный выход???» Как помнится, комбат на это не отреагировал. И приказал старшине вести батальон на завтрак. Вот здесь я лично почувствовал какое-то напряжение, ропот курсантов, реплики в строю. Тем не менее, благополучно дошли до столовой, расселись за столы, но приступить к приёму пищи никто не спешил. Поглядывали друг на друга и почти все не стали принимать пищу. Наглядно проявилось философское утверждение: «когда идея овладевает массами, она превращается в материальную силу». Такая ситуация повторилась и на обеде. Я лично сам никаких подстрекательских призывов к началу «голодовки» или к её продолжению не слышал. Особого геройства в этом я не видел, но проснувшееся чувство коллективизма - великая сила!
Дальше разбирались те, кому положено. С причинами события, уроками и выводами из него меня лично не знакомили. И официальной оценки происшедшего я до сих пор не знаю.
Теперь, умудрённые опытом, мы, конечно понимаем, что в наших действиях, с точки зрения закона, усматривались признаки неповиновения, как воинского преступления. А тогда для меня - это был наглядный урок, который я выучил и руководствуюсь по сей день: нужно быть верным своему слову, если дал обещание, умри, но выполни. Каждое обещание должно быть тщательно взвешено, ими нельзя разбрасываться направо и налево. И если не смог сдержать слово - дай убедительное объяснение, если нужно - извинись. Люди поймут.
Драка
Ещё одно событие, которое сильно повлияло на всю мою дальнейшую жизнь и военную службу, случилось за три дня до последнего государственного экзамена.
Три товарища, в том числе и я, возвращались поздно вечером из увольнения от метро Автово на трамвае в училище. За несколько остановок до нашей, в вагон зашли четыре милиционера в весьма нетрезвом состоянии. Как оказалось, это были слушатели второго факультета нашего училища. Выпуск у них уже состоялся, и они его активно отмечали. Офицеры были похожи на представителей Крайнего Севера: как родные братья нашего Семёна Горохова из Якутска. Они очень агрессивно приставали к двум девушкам, оказавшимися знакомыми моего товарища. Девчонки со слезами на глазах попросили нас оградить от навязчивых и пьяных мужчин. Мы это сделали. На остановке аккуратно «выдавили» бойцов правопорядка из вагона. Обошлось без драки и применения силы: с пьяными «кавалерами» мы справились легко. Спокойно поехали дальше. Казалось бы, конфликт исчерпан, но не тут то было.
По прибытию в училище опытные милиционеры сочинили рапорт на имя начальника ВПУ МВД СССР. Доложили, что их якобы оскорбили, избили и выкинули из вагона трамвая трое курсантов выпускного курса. Приложили к рапорту подробные словесные портреты хулиганов. «Доблестные офицеры» требовали найти «обидчиков» и строго наказать. Рапорт они отдали дежурному по училищу, а он уже передал по команде.
Закрутилась процедура расследования. Одного из нас вычислили первым. Он сознался и раскаялся, второй мой товарищ тоже написал «явку с повинной». Главным злодеем и организатором «нападения» на офицеров оказался я. Мне не в чем было сознаваться. В своей объяснительной так и написал: «Виновным себя ни в чем не считаю». Но начальники, видимо, жаждали «крови», требуя от меня во всём сознаться, признать себя инициатором и организатором драки.
Самое удивительное, что подписанты рапорта наутро первым поездом убыли на свою далёкую родину. На территории училища, во всяком случае, их уже не было. Если нет «потерпевших», то я предложил опросить свидетелей: можно было пригласить девушек, найти водителя трамвая и пассажиров. Но никто и не подумал этого делать. Я стоял на своём. Меня вызвал начальник политотдела полковник Ганичев. Без лишних предисловий он произнёс: «Вы опозорили честь училища и курсанта. Этим поступком вы поставили себя вне партии и вне училища. Всё. Идите.» Ему не нужны были мои объяснения и показания свидетелей. Он свой вывод уже сделал.
И я пошёл в учебный класс. Размышлял, что этот жизненный этап закончился, нужно задуматься о дальнейшем. Никакой паники и уныния не было. Жалко было только мать, ей было бы больно узнать о моём отчислении - она очень гордилась, что сын станет офицером. А отец бы понял, и как фронтовик поверил бы своему сыну.
Однако, на следующий день меня всё же допустили к сдаче последнего государственного экзамена по научному коммунизму! Правда, за отличный ответ я получил три балла. Оценка была явно «заказная» и не справедливая. Это была единственная тройка в дипломе. Из училища меня не отчислили.
Спустя много лет, один из офицеров политотдела ВПУ рассказал мне, как принимал решение по моей персоне начальник училища. Он докладывал генералу Орлову заключение по материалам расследования. Иван Андреевич всё внимательно прочитал, в том числе выписку из зачётной книжки и сказал: «Пусть служит. Подготовлен очень хорошо. Думаю, что пользы от него в войсках будет больше, чем на гражданке». Так была решена моя судьба! Генерал Орлов спас для войск ещё одного генерала (шутка).
На всю жизнь и этот случай тоже стал для меня уроком. Во всём, что касается проступков подчиненных, я старался разбираться досконально и доходить до сути - до причин и мотивов поведения. И бездоказательно никогда, никого и ни в чём не обвинял.
Но на этом хроника курсантской жизни не закончилась. По итогам предварительного распределения я направлялся в спецчасти внутренних войск. Однако в предписании, которое я получил 11 июля 1975 года, было указано, что надлежит мне прибыть в распоряжение командира войсковой части 7476 в город Ташкент. Так что лейтенантскую жизнь предписывалось начать мне в далёкой Ташкентской дивизии, полки которой были разбросаны по Узбекистану, Таджикистану и Туркмении. Плохо там будет или хорошо я не знал. Неизвестность не пугала. Впереди был первый офицерский отпуск, полный мечтаний и надежд на прекрасное будущее...
Генерал-майор в отставке Юрий Денисенков,
18 мая 2020 года, Ленинград - Екатеринбург.
Продолжение следует. Начало мемуаров здесь:
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1179531.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1180245.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1180790.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1181494.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1182124.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1182498.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1183164.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1183602.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1184570.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1185135.html
https://nikolay-suslov.livejournal.com/1186093.html
Эх, непросто стать генералом...