Василий Иванович Анучин. (1875-1943) ученый-этнограф фольклорист писатель пьеса "Красноярские бунты"
Пьеса "Красноярский бунт" ("Красноярская шатость" 1695-1698 гг)
начатая им совместно с Василием Ивановичем Суриковым
всё-таки, несмотря на аресты, тюрьмы и ссылки
была им завершена в 1933-35 гг.
ищу желающих её поставить
в Красноярском театре им. А. С. Пушкина
желание есть - но нет возможности... :(
Театру наций пока не предлагал... да и нет у них столько актеров - массовка не хилая - как в "Борисе Годунове" и второплановых ролей масса. (может, в театральное куда предложить?
о нашем красноярском мин культуры просто промолчу... к чему убогих своих обижать...
к Михалкову (всё ж прямой потомок, как никак, но...) не обращался.надо будет - сам найдет рукопись в архиве нквд. делов-то...
Решил подарить эту драму Должанскому Роману.
давно, кстати, обещал
Так что право первой ночи у него.
остальные драматурги - в очередь, сукины дети, в очередь!
(секо - сорри если кого обидел)
итак, вот анонс:
Сибирский сборник сказок, сказаний, рассказов из собрания В. И. Анучина
© Издательство «Тренд» (Красноярск)
© КРОО Поддержки гражданских инициатив «Развитие» (Красноярский край)
© Творческое объединение «Лукоморье» (СФО)
Сборник включает в себя избранные произведения Василия Ивановича Анучина, сибирского писателя и ученого
В. И. Анучин родился в 1875 г. в селе Базайском, Красноярского края.
C 1902 году занимался научной и общественной работой, этнографией и литературой.
Значительную часть своей жизни Анучин прожил в Сибири.
После революции дважды приговаривался к расстрелу (помилован лично Дзержинским и Менжинским), а с 1922 года постоянно (с небольшими перерывами) находился в ссылках и умер в ссылке в 1943 г. (по другим ошибочно тиражируемым данным, в 1941 г.) в Самарканде.
Литературную деятельность В. И. Анучин начал в 1896 г. в сибирских газетах. Совершив ряд научных экспедиций по Сибири, он собрал материал для своих литературных произведений, которые впоследствии вышли отдельными книжками: «Сибирские легенды», «Рассказы и сказания», «Рассказы сибиряка», «Сибирские сказки», «В стране черных дней и белых ночей».
Наиболее значимые его работы по сей день совершенно неизвестны широкой публике, и даже не
введены в научный оборот.
Повесть «По горам и лесам» вышла отдельным изданием в 1903 г., а затем в 1915 г. с копиями рисунков художника-сибиряка Михаила Щеглова (переиздана в Красноярске в 1959 г.). Все остальные произведения В. И. Анучина с тех пор не переиздавались.
Произведения проиллюстрированы картинами Д. И. Каратанова, В. И. Сурикова, Н. К. Рериха, рисунками из альбома семьи Давыдовых и иллюстрациями первых изданий книг В. И. Анучина. Все заставки использованные в книги, также взяты с книг Автора - начала XX века.
Сборник предназначен как юным читателям, так взрослым, интересующимся историей и незаслуженно забытой литературой дореволюционной Сибири. 12+
Так же впервые публикуется драма «Красноярский бунт», (в сохранившейся редакции 1932-1935 года), она интересна тем, что работу над пьесой автор начинал еще вместе с В. И. Суриковым.
Сборник выходит в канун 140-летия со дня рождения автора.
Красноярский бунт Трагедия в четырех действиях, шести картинах
ПРЕДИСЛОВИЕ
События, послужившие основой для трагедии, происходили в г. Красноярске в 1695-1698 гг. Документы об этих событиях хранятся в Москве, в делах Сибирского приказа, в бывшем архиве Министерства Юстиции - столбцы №№ 356, 1288, 1291, 1417, 1418 и 1569.
Кроме того, «Летопись занятий Археографической Комиссии» 11, 59 и «Памятники Сибирской истории ХVII века». СПБ. 1882-1885 г., стр. 38-52.
Имена собственные сохранены. Передать язык того времени оказалось невозможным в виду того, что масса не только отдельных слов, но и целых оборотов уже отмерли или получили другой смысл, - пришлось ограничиться некоторой архаизацией в сторону приближения к языку эпохи.
События сконденсированы во времени, а лица - в персонажах трагедии.
Автор
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Злобин Иван - казак,
Злобин Михаил - отец Ивана, атаман конных казаков,
Домна - мать Ивана Злобина,
Фрося - жена Ивана,
Проня - Сын Ивана и Фроси, 13-14 лет,
Ермак - отец Фроси, 85 лет,
Тюменцев Аника - атаман пеших казаков,
Суриков Петр - казак,
Обузов Василий - вождь деревенцев,
Самсонов Конон - боярский сын,
Еремеев Трифон - боярский сын,
Семенов Михаил - выборный подьячий,
Савин /это имя/ - поп,
Афоня - юродивый,
Ахтакой - князь арийский,
Карачан - князь татарский,
Солонго - калмыцкий посланец,
Копытов - иркутский посланец,
Смольянинов Артем - казак,
Дурново Семен - воевода красноярский,
Филипп - игумен,
Чеснок - сыщик,
Бейтон Яков - новый воевода,
Полянский Данила - думный дьяк, государев сыщик /следователь/,
Многогрешный Василий - ссыльный, брат гетмана,
Кольцов Федор - атаман,
Дословин - подьячий,
Торговец,
Шаманка /ветхая старуха/,
Жрицы: 1-я и 2-я,
Сотник,
Оратор,
Украинка,
Казачки: 1-я и 2-я,
Старушенка,
Мальчишка,
Соседка,
Служилые,
Казаки,
Посадские,
Ясашные,
Ссыльные,
Деревенцы,
Горнисты,
Стражники,
Часовые,
Гонцы,
Факельщики,
Палач,
Пристав.
Действие первое
До поднятия занавеса смешанный, многоголосый хор: - «Со святыми упокой...
Занавес.
Сцена - площадка Покровской церкви. Налево, под углом алтарная часть церкви. На заднем плане дом Михаила Злобина, за ним перспектива построек. От церкви по диагонали уходит Большая улица, ведущая на восток, к крепости. Направо дом, перед ним торговый ларек, от него переулок - к реке Енисею. Около полудня. Конец мая. Демонстративные похороны казака Смольянинова, убитого воеводой. Часть толпы / главная масса за церковью/ стоит, обратившись к месту похорон. Афоня сидит на земле, грызет луковицу, время от времени воюще подпевает хору.
Голоса - Христе, душу раба твоего .../и продолжают пение/.
/Входит из переулка Иван Злобин/.
Торговец - Ваня!.. Злобин!.. Ты ли это? Когда из Москвы?
Злобин - Только что прибыл... Кому погребение?
Торговец - Смольянинову Алексею.
Злобин - А с чего он помре?
Торговец - / Оглядевшись/ Не своею смертию умре. Воевода умучил и несносною
смертию убил. Ох, что делает зверь лютый! Сколь народу погубил!.. Тебя дюже сыскивал...
Батюшку твово замотал допросами... Оx, Ваня, что творится! Жить стало не можно...
Афоня - Не мо-о-о-жно-о!
Злобин - А народ как?
Торговец - Смута великая в народе и прогневление вообще.
Злобин - Атаманит кто?
Торговец - Вот то-то и горе наше! Истинного атамана у нас нету. Молодежь которая
горячится, да толку с того мало, а старики атаманы не тверды: все норовят серединкой
пройти да около.
Злобин - Наши все живы?
Торговец - Окромя Смольянинова все живы. Которые биты да пороты, которые
в цепях закованы, а только пока еще живы, слава Богу.
Посадкий. /Вбегая со стороны крепости/ - Воевода идет!.. Воевода!
/Движение в толпе. Торговец ринулся к ларьку и отряхивает пыль с товаров. Злобин
укрылся за ларек.
Входит воевода Дурново, ведомый под руки Многогрешным и подъячим. Свита,
в том числе игумен Филипп. Стража. По знаку воеводы горнист трубит в рог. Пение
обрывается. Толпа и поп Савин выходят из-за церкви/.
Воевода Дурново - /К игумену/ Ну, вразумляй, Филька, от божественного.
Игумен - Православные христиане! Что в писании сказано? Бога бойся, царя чти
и властем повинуйся. А что се видим? Непокорство и непотребство великое. И еще сказано
в писании: блажен муж, иже не иде на совет нечестивых...
Голос - Мели Емеля - твоя неделя.
Игумен - ... А вы сбежались аки псы на падалище...
Другой голос - Это ты пес воеводский.
Игумен - И еще сказано в писании: аще...
Воевода - /К Чесноку/ Энто чья бабеночка? В желтой-то кичке?
Чеснок - Это... это... это Чанчиковых молодуха Дунька будет. Сдобненькая.
Воевода - Пришли-ка ее сегодня... в горницах прибирать...
/Движение в толпе/ Пауза.
Афоня поет петухом - Проповедуй, Филька, проповедуй.
Игумен - Э-э!.. Да... Так вот, братие, сказано в писании…
Голос - Не пожелай жены ближнего твоего.
Игумен - /Теряясь/ Сказано в писании: не трудившийся да не ест.
Голос - Оно по пузам видно, что ты с воеводой дюже потрудились.
/В толпе одобрительный гул. Воевода, оттолкнув игумена, выступает вперед
и пренебрежительно осматривает толпу. Пауза. Афоня хрюкает по свиному/.
Воевода - Мразь и слякоть! Раздавлю! Шатости, бунты чинить? Всех перепорю до
единого. Кто позволил вам этого пса у храма божьего погребать? Ему на отвалах место.
/К страже/ Выкопать и выбросить дохлятину на назьмы в одночасье...
Голос - Попробуй!
Воевода - Что? Кто тут тявкает? Кто?
Чеснок - Смольянинов Артюшка.
Воевода - Артюшка? Ха!.. Хочешь следом за братцем? Можно! Вся семейка бунтовская
задалась. Вытащим крамолу, до последнего корешка вытащим.
Смольянинов - Не надсадись, тащивши.
Воевода - Молчи, хамское рыло, пока батагов не отведал!.. А ты, поп Савка! Кто тебе
подозволил падаль по-христиански отпевать?
Поп Савин - Не ты меня в попы ставил - не тебе и спрашивать.
Воевода - Как! И ты, поп, к шатости пристал? Забыл, долгогривый, что от царской
милости прожигаешь, а не от архиерейского ставления?
Поп Савин - От твоего царя только и милости, что архиереи хитители да воеводы
грабители.
Подъячий - Прикажешь снять попа с кормления?
/Из переулка входят ясашные арины с тюками и нерешительно останавливаются/
Воевода - Да. Снять попа Савку с кормления. Пусть его бунтовщики питают, а службу ему запретить, да учинить сыск об ереси. А сие что вижу? Не наваждение ли? Как будто бы атаманы?
Чеснок - Оба-с тутока: и Злобин, и Тюменцев.
Воевода - Оба, значит?.. Так!.. Службу царскую, атаманы, справляете? На песьих
похоронах соучаствуете?.. Так! А что ежели про то великому государю нашему ведомо
станет?
Тюменцев - Которому?
Воевода - Что-о?
Тюменцев - Которому государю отписывать будешь? Их на Москве ноне два, да третья шлюха на придачу.
/В народе движение и гул одобрения/.
Воевода - А за такие поносные слова на дыбу, атаман, пойдешь. Жилы из тебя вытяну,
кости переломаю за поношение особы царской...
Голос - Которого? Их два.
Воевода - А хотя бы четыре? Сие не вашего, смердовского ума дело. Воевода-то у вас один... Я, божией милостью и царским изволением, воевода стольник Семен Иванович
Дурново, я вам, смердам, царь и бог! Ёжели восхочу, всех вас смертию изведу, а восхочу -
помилую. Только не будет Вам, псам, милости моея! /Подъячий что-то шепчет воеводе,
тот меняя тон:/ Ясашные? Где?.. Ага!.. Ну, подите, миленыши, сюда. Ясачек принесли?
Собольков али лисичек?
/Ясашные складывают тюки у ног Дурново/
Подъячий - От кого?
1-й ясашный - Князь Ахтакой от Аринска землица наказал бить челом.
2-й ясашный - Пять раз сто белка послал, три раза десять с половиной соболь послал,
восемь шкура лиса черный послал.
3-й ясашный - Князь Ахтакой сказал: воевода пусть здоров будет, его баба здоров
будет, его ребятишка здоров будет, его люди...
Воевода - Ну, ладно, ладно! Все здоровы будем... Почему Ахташка сам не явился!
1-й ясашный - Князь мало-мало больной стал.
2-й ясашный - Киргизии много приходил, на наши люди стрелял, большой драка
был, на князь Атакой на плече пуля попадил, крепко сидит.
Воевода - Жаль, что не в голову.
Ясашные - /Не поняв/ Жаль голову, жаль голову.
Воевода - Шибко жаль.
Ясашные - Шибыка жаль. Шибыка жаль.
Воевода - Ну, ладно! Проваливай на свой улус - тут не до вас.
Подъячий - Айда на улус! Айда!
1-й ясашный - На улуса потом ходить будем. Наша ясак принесла, шибыка добра
ясак. Теперь ты, воевода, гостинца давай.
Воевода - Какие тебе еще гостинцы?
1-й ясашный - Гостинца давай, Князю чего подарил надо. Нам пива, брага, меда
давай. Век так было.
Воевода - Было, а больше не будет. Уходите, пока живы.
1-й ясашный - Так не можно. Сам царь указа такой давал: ясак добра принес -
гостинца получай, кушай. Так царь князю писал.
Воевода - Я тебе, басурманская рожа, такого царя покажу, что ты и родных своих не
опознаешь! Ведомо ли тебе: кто здесь я? /Подъячий, желая внести успокоение, прикасается
к рукаву Дурново, но под его взглядом опускает руку и пятится/. Что в Москве царь, то в
Красноярске я! Поняли!? Прочь отсюда! /К страже/ Гоните их в три шеи.
/Многогрешный, Чеснок и страдники кидаются на ясашных и выталкивают их
к переулку, сбивая с ног. Народ негодующе гудит. Воевода и свита хохочут/.
Злобин Михаил - Не гоже так, Семен Иваныч. Зря орду осерчаешь.
Голоса - Не трожь ясашных!.. Не трожь. Ребята, двинь холуям в зубы!.. Бей опричнину!..
Шибани по башке Многогрешнего!
/Движение. Стража отступает/.
Воевода - / К Злобину/ Ты что? Не токмо на песьи похороны ходишь, а и против
властей чернь к бою натравляешь. /К подъячему/. Запиши-ка ему, Пословин, в памятку
такое наглое деяние... А теперь слушайте вы, смерды! За великую шатость вашу и за
бунтарство всем, кто здесь есть, не исключая баб, - по десяти плетей, служилых на
три месяца на половинное кормление. Попа Савку в монастырь, огороды копать, понеже
к делу поповскому не потребен. Починщиков же и смутителей бить батоги, безо всякой
понаровки, а засим в землицы дальние сослать, отписав пожитки их на имя государево.
А набольшого вожака вашего, что с челобитною в Москву потащился, Злобина Ваньку
позорною смертью казнить.
Злобин Иван - Не дюже ли много захотел, воевода Дурново?
Воевода - Ты?.. Здесь? Взять его!.. Заковать!.. Немедля в застенок! Я говорю: взять его!
/Чеснок и Многогрешный, за ними стражники бросаются к Злобину, но между ними
угрожающе становится народ/.
Многогрешный - Прочь! Прочь! Рубить прикажу! /Кто-то из толпы просовывает к
его лицу обнаженную саблю/.
Воевода - Что стали! Геть, холуи! Взять его! /Выхватывает бердышь у стражника.
Подъячий что-то говорит ему - Воевода замахивается на него бердышем/ Брысь, скнипа! /
Афоня каркает вороном; воевода метнул в него берлышем/ Повелеваю!.. взять... я...
Злобин Иван - Не ярись, Дурново, - конец твоему царству пришел. Слушай! От
имени всего народа объявляется тебе отказ от воеводства! Езжай в Москву.
Голоса - Отказ!.. Отказ!.. Долой воеводу Дурново!
Воевода - Мне? Отказ?.. Бунтовать?.. Меня над вами государь поставил.
Злобин Иван - А народ тебе отказывает.
Голоса - Отказ!.. Отказ!.. Долой!.. Убивец!.. Грабитель!
/По знаку воеводы трубит горнист/.
Воевода - Пристав! Атаман Кольцов и ты, Многогрешный! Повелеваю: за смутные
и утратные слова, за явственный бунт против великих государей, к завтрашнему утру всех
этих смердов вырубить нещадно, а город выжечь дотла!
Народ - А-а-а!.. 0-о-о!.. Гадина! Кончай его тут же! Бей!
/Ринулись к воеводе. Некоторые пытаются пробиться вперед с оружием, но свои их
удерживают. Воевода в кольце свиты и стражи спешно уходит в крепость. Весь народ
двигается вслед. Поп Савин уходит в церковь. Остаются: Злобин Михаил, Тюменцев,
Еремеев и Самсонов - садятся на скамьях у крыльца злобинского дома, Афоня в трансе/.
Злобин Михаил - Милости просим. Почет да место. /К двери/: Домнушка! Дай-ка нам
бражки.
Афоня - /Приплясывая/ Скакаше, играше, веселыми ногами…
Самсонов - Вещует!
Злобин Михаил - /Неопределенно/
Да-а!.. Дела.
Тюменцев - Прикончат они воеводу-то али нет?
Злобин - Нет. Ноне того не будет.
Самсонов - Дальше-то как? Что дальше-то?
Злобин - А вот вернутся. Круг соберут: начальство новое выбирать станут.
/Пауза/
Самсонов - Оно тово... все явственно... что и говорить, только как оно получится-то?
Все ли гоже?
Еремеев - Окоротишь - не воротишь. А все же поразмыслить надобно.
Тюменцев - Гоже там, али нет, - с народом идти должно.
Самсонов - Вестимо дело! Вестимо дело! Без народа куда? Оно правильно…
Всеконечно! /К Злобину/ Сказывай, Михайло. Ты у нас большой голован. Сказывай, как
оно теперь? Что и к чему следует?
Злобин Михаил - Да! Поспешать надобно! Дело, други мои, ясное: с воеводой
Дурново нам жить не можно.
Все - Не можно!
Злобин - Никак не можно.
Все - Никак!
Злобин - Стало быть, неотложно нам на Москву челобитную отписать, просить, чтоб
другого воеводу нам на Красноярск поставили и не худого какого, а доброго.
Все - Праведно! Праведно!
/Домна подает брагу и ковши/.
242
Злобин - Не ране, как к снегу новый воевода прибудет, а до той поры власть будет у нас
выборная. Вот и нужно, что бы бесчестья тут какого не доспелось... Чтоб все по-доброму,
без поврежденья совести. Сами ведаете, какой у нас народ в Красноярске горячий.
Афоня - Краснояры сердцем яры!
Злобин - С избытком яры!
Самсонов - Особливо твой Ванюха. Внушил бы ты ему как-нибудь...
Злобин - Отпетый человек мой Ванюха. Он вроде вон Афони блаженного... Совесть
у него болезная. Ну, стало быть, либо в юродивые, либо голову на плаху.
Домна - /крестясь/ И скажет же что! О родном-то сыне! Типун тебе на язык!
Злобин - Ништо поделаешь, старая, - всякому свое.
Домна - Где-то он ноне, мой соколик, летает?
Злобин - Где? Да вон ушел с народом, воеводу погнали.
Домна - Ахти мне! Нетто он вернулся? Да как же это так?
Злобин - Вот так-то! К отцу и матери не подошел, с женой, с мальчишкой не
повидался, - воеводу гнать пошел.
Домна - Ой, побегу. Невмоготу мне стало рев ваш слушать, /в горенку ушла/ ан
Ванюшу-то из-за вас, горлопанов, и не увидела. Побегу ужо!
/Опираясь на клюку, торопливо идет к крепости/.
Злобин - Вестимо, бежать надо: такой удел твой женский.
Домна - Бегу, бегу.
Злобин - Вот я и думаю: придерживать народ надо, чтоб не больно круто на поворотах
брал.
Самсонов - Правильное твое слово.
Тюменцев - А как это слово к делу приложить? Вишь, воевода как маханул: народ
вырубить, город выжечь. Куда круче? Ну, а народ не бараны, голову под нож подставлять
не станут.
243
Самсонов - Правильно твое слово.
Еремеев - Сдается мне, что не наберутся смелости на такое дело.
Злобин - Как оно сказать? Атаман Кольцов может покачнуться, он здешнего урождения:
над своими шибко зверствовать не станет. А вот Многогрешный? Гетману родной брат,
а попал в ссылку. Он, чтоб от ссылки избавление получить, не усомнится и город поджечь,
и наши головы порубить. Пристав Матвеев тоже наезжий человек, ему сибирский город
спалить ништо.
Самсонов - Стало быть, помирать надо!
Злобин - Стало быть, перед смертью выпить надо... Кушайте, гости дорогие, не
обессудьте... Афоня! Хочешь бражки?
Афоня - /Припевая/ Были барашки, выпили бражки - сделалися лешаками, замахали
кулаками. Воеводский народ - кто в чулан, кто в огород!.. Дай, Миша, бражки.
Злобин - Испей Афоня, испей. Добрую ты прибаутку сказал… Как вам, други,
Афонин совет?
Самсонов - Невразумительно чтой-то.
/Слышен далекий гул возвращающегося народа/.
Злобин - Кулаками махать не будем, а воеводу с приспешниками в крепости запереть
надобно и держать не выпускаючи, доколе новый воевода не придет.
Самсонов - Правильно!
Тюменцев - С этим я согласен.
Еремеев - Самолучшее дело. Без крови.
Злобин - Ну так, дак так! А когда на Кругу избирать станут - отказываться не надобно
совсем-то.
Самсонов - Неужто нас изберут?
Злобин - Кого больше. Народ пока-что к старикам почтение имеет. Ну, значит, пока-
что не выпускай вожжей из рук.
Самсонов - Страшновато чтой-то. Да и чем кончится, подумать надо. Как бы чего не вышло.
Злобин - А ежели мы откажемся, кого на управление посадят?
Еремеев - Вестимо, твово Ивана.
Злобин - Ну, а мой Иван весь Красноярск - город и волости вверх дном поставит. Тут
такое учинится, что и наши с тобой, Конон, головы потом не уцелеют.
Голоса - /За сценой/ На Круг! На Круг! Эй, жители красноярские, сбирайтеся на Kpуг!
Самсонов - Так и есть: на Круг скликают. Что будет-то? А? Как оно выйдет-то? Ладно
ли, други, затеяли?
Злобин - А ты, Конон, уймись! Коли же невмоготу будет, зажми бороду в руки
и помалкивай.
Самсонов - Правильно твое слово. Помалкивай... сие я могу.
Еремеев - Ежели на Кругу нас изберут, а наказ какой... неподходящий установят -
как тут быть?
Злобин - Супротивствовать не надобно. Пусть чего хотят наказывают, а там видно
будет... Утрясем!
/Шумно возвращается народ/.
Голоса - На Круг!.. На Круг!.. Ты куда, Петро? Довольно натерпелись! Как игумен-то
улепетывал... Хо-хо!.. Даром, что пузо коробом... Как теперь стрельцы будут?.. Эй, слушай:
ссыльные в крепость побегли... Им ворота открыли!.. Там и быть продажным душонкам...
/Затихая, располагаются в круг. Пауза/.
Голос - Ну, кто там... начинайте!
Голоса - Начинать! Начинать!
/Пауза/
Голос - Чего ждут?
Злобин Михаил - Подъячего для письменности изобрать надобно.
Голос - Верно!.. Надобно подъячего... Садись, кто письменный.
Злобин Михаил - Кого подъячим Круг желает?
- Тебе, Атаман, виднее. Указывай, кого?
Злобин Михаил - Коли Кругу угодно, так Семенова Михаила удостоить.
Голоса - Подходяще будет... Свой человек... Садись, Миша!
/По знаку Злобина из дома выносят стол, скамьи, чернильницу, перо, бумагу. Семенов
усаживается посредине Круга. Пауза/
Семенов - /Записывая/ Собравшись на общенародный Kpуг, краснояры всех званий:
служилые, казаки, посадские и ясашные суждение имели... Ну, сказывайте... /Пауза/.
Голос - Да начинай кто-нибудь там.
Поп Савин - Разрешите слово молвить, Господа Круг.
Голоса - Указывай батя... Починай.
Поп Савин - Я так, Господа Круг, понимаю, что спервоначала нужно нам Злобина
Ивана послушать. Как он в Москву сходил? Что оттуда ведомо стало? Да как наша
челобитная?
Голоса - Правильно!.. Доподлинно так!.. Начинай, Ваня!
/Злобин Иван входит в круг. В народе движение/.
Голоса - Здрав буди, Иван Злобин!.. Здрав буди!.. Гей-гей!
Злобин Иван - Привет великому Кругу... Порученье ваше, Господа Круг, я исполнил
и челобитную отдал куда надобно... только вот похвалиться нечем. На Москве вконец
плохие порядки установили. Надвое Москва расщепилась и не стало там истинной правды.
Одни там заласканы, другие забиты. Одни на образец воеводы живут: дворцы да палаты
понастроили; шубы собольи, сапоги золочены; сладко кушают в великом пьянстве и
обжорстве. А другие в извод умучены; поборами боярскими ограблены, биты, кнутованы.
Христарадных нищих на Москве видимо-невидимо. Грабежи да разбои каждонощно.
Для властей, да для вельмож, да для бояр со всея Руси оброки обозами везут. Кто рыбу
да дичину; кто хлеб, кто мясо и всякую иную снедь. А наша сибирская пушнина на обмен
идет на вино да на сласти заморские - все для тех, кто повыше стоит. Одни в палатах
обжираются, другие в канавах животы свои кончают с голоду. А понаровки на Москве
такие же, как у нашего воеводы: куда с челобитной ни придешь, наперво гостинцы да
посулы спрашивают, а без того и бумаги не развернут.
Да и откуда порядку взяться, коли ему никакой опоры нету. Сами ведаете, два царя ноне
у нас, а еще никто ни единой животины о двух головах на свете не видывал.
/Голоса - Верно! Правильно!/ Ну, а к тому же оба царенка ледащие. Иван-царенок
полудохлым в подушках сидит - этот не жилец на божьем свете.
/Голос - Сам видел?/
Самолично видел, к ручке допустили. Сидит он точно восковой, опучеглазел и больше
мычит - ну и к управлению он не участен.
Дела вершит второй царенок Петра. Этот припадошный. Нет-нет да и закорежит его:
пена со рта валит, ногами сучит и глаза под лоб уходят. Его я не повидал, - он к Азовскому
морю ушедши, татар воевать, дани собирать.
/Голос - А Софья?/ А Софья почесь пятый годок, как в монастырь упрятана, это Петра
ее удостоил.
А он дюже дикой, Пётра-то. Все у него плясы да машкерады скоморошьи и непотребства
всякие. Вино пьет дюже и до чужих баб особливо горазд. Но и это все ничего бы еще, а вот царь
немцев в Москве расплодил, словно тараканов - и никого он так не жалует, как немцев, - на
свою Русь и смотреть не желает. В немецкую одежину сам облачился и челядь обрядил.
/Голос - С чего бы так?/
А вишь-ли, немцы для царя на своей слободке нарочитый кабак учинили и при нем
немецких девок, дюже сдобных для царского услаждения, содержат.
/Голоса - Тьфу! Срамота какая!.. Антихристово время!/ Я так помышляю, что ежели
Петра царевать останется... /Голос - Лихарь ему в нос!/ Так он побольше Ивана Грозного
людей изведет.
Понасмотрелся я, понаслушался, пока с челобитьем нашим хаживал. То не Руси
стольный град, а блудный Вавилон.
/Голос - А где же ноне правда живет?/... Сказывал уж я, что правда на Москве начисто
изничтожилась. Цари зиждут Русь на крови, а Москву на неправде. Москва любит, чтоб
все говорили по ее предуказанию да чтоб побольше льстительных слов о властях было -
впору хоть с кадильницей ходи да аллилуйя воспевай.
Умные люди ноне дурачками прикинулись и обильно славословия изрыгают - они
в почете живут и кормление для них на особицу избытошное. Закон у нас такой: кто всех
подлее, тот всех сытее.
А свое суждение иметь - боже сохрани! Либо в застенок попадешь, либо в ссылку
дальнюю угонят. /Голос - А как касаемо веры?../ ...Об этом одно скажу: великомученика
Аввакума и словом упоминать запрет строгий положен, а не остережешься, быть батоги
биту, великое в вере утеснение. /Голос - Антихристово время/.
Еще о властях, Господа Круг, поведать вам надобно. Власти да соборы - это только
видимость одна для обмана народа, наподобие петрушки балаганного. Настоящая-то
власть в другом месте обретается, в укрытии. А там все губители, разорители, как наш
воевода Дурново, засели, они всем и орудуют, корысти своея ради ненасытной. Промежь
себя они уладившись были и друг дружку покрывали, в обиду не давали, они-то Русью
и правили, а царское имя для них заслонка. Только ноне и у тех захребетных правителей
неладица пошла: из-за власти дерутся, друг дружку в яму сталкивают. Тесно, вишь, стало,
ртов много. /Голос - А куда стрельцы смотрят?/
И у стрельцов бывал не единажды - и там великие обиды, стрельцы ноне вроде
оброчных да пехотных стали; вместо службы барщину у своих полковников справляют.
И смута великая стрельцов обуяла: между двух царей стрельцы заплутались - и концов
сыскать не могут.
Ноне на кружалах батюшку Степана Разина вспоминают, только вот перевелись
Степаны на Руси, одни ярыжки остались.
И возьмите в разум, Господа Круг, какая неладица доспелась. И Русь, и все украины
досконечно в разорение пришли, обнищали, в хлевушках народ живет, а Москва все под
себя тянет. Все под себя! Там и дворцы, и золоченые палаты, и кормление жирное - чужою
кровью Москва разжирела и ничего, окромя своего брюха ведать не желает. /Голос -
А тряхнуть бы ее как следует/... Сказал уж, что тряхалы у нас повывелись... Взять хотя бы
наше горе. Пустое дело челобитные в Москву писать, особливо без больших гостинцев.
Москва о Сибири только и знает, что пушнину вынимать, - не будь пушнины, Сибирь
Москве невнадобе.
Колико раз я сноравливал о житии нашем злосчастном поведать - и не слушают.
Воеводу нового прислать обещали, да только что в том радости? Все воеводы из единого
теста стряпаны. Грабят народ безответно, безнаказанно потому, что с Москвой грабленным
поделяются. Воевода не могит, чтоб не грабить, его должность такая, как волк не могит не
резать овцу. А ежели от воеводы до царя все грабежом промышляют, где правду сыщешь?
У них нету правды. Правду бердышем добывать надо! /Голоса - Правильно! А-а!.. 0-о!/
И вот вам, Господа Круг, мой последний сказ: с воеводами нам жить не можно. /Голоса -
Не можно! Не можно!/. За Москвой нам быть не можно. /Голоса - Не можно! Не можно!/
А потому установим, что нам от царя и от Москвы быть особо. /Народ - Особо!.. Особо!..
0-о-о!.../ Не надобно нам ни царского самовлажства, ни воеводского владения. Здраво буди
общевладство!
/Народ - Здраво буди общевладство!... А-а!... 0-о!../
А на место воеводы изберем Совет!
/Долгие, бурные крики/.
Суриков - Деды наши с Ермаком пришли, Сибирь воевали нешто для того, чтобы
воевод да Москву кормить? Отцы наши в лихой нужде жили, животы своя поклали нешто
для того, чтоб Москву возвеличить? А на себя посмотрим! Нешто мы казаки? Царскими
холуями заделались. Нешто не поганое дело с инородцев ясак собирать для Москвы
толстозадой? Статное ли для казаков дело! /Голос - Прочь Москву и опричнину!/
А как посадские живут? Оброками задушены; половину жизни на казну царскую
работают, сами голодны, ободраны. /Голоса - Верно!.. Верно!../
А как пахотные люди? /Голос - Бегут куда ни попало!/ И побежишь! Потому как все
казна забирает: и десятина, и оброк, и государевы работы, и ямщина!
А как орда инородческая? Вконец воеводами умучена. И ясак непомерный. И с земель
добрых их сгоняют. И жёнок ихних в полон берут. И срамотной хворобой их заразили.
Скоро инородцы вымрут начисто.
Ивана Злобина слова золотые, Господа Круг! За них держаться будем крепко-накрепко!
Голоса - Правильно, Пётра!.. Правильно! Прочь всех грабителей.
Поп Савин - /С места/. Подозвольте, Господа Круг, и мне слово молвить. /Голоса -
Сказывай, Батя! Сказывай!/
Bceму миру от воеводы жить не можно, а каково мне, попу вашему, всем ли ведомо?
Двойное ярмо тяну, Господа Круг. Воистину двойное! И воевода угрызает, и от архиерея
бремя непосильное положено.
Обязан я на кормление и достатки архиерейские с вас мзду собирать по табели: за
крестины, за венчанье и за похороны - и всю оную дань в Тобольск посылать на кормление
и благолепие пышноризного архиерейского дома. Последние гроши у сирых и убогих
выдирать я поминен - поповское ли это дело? А не соберешь, сколько на месяц указано,
сам доплачивать должон.
Того мало. Приказ архиерейский попам дан - блудников улавливать и по пяти рублей
за блуд собирать в корысть архирейскую да на благолепие церквей Московских. На
блудные деньги церковь живет и украшается. /Голоса - Срамота!.. Антихристово дело!/
Я блудников ловить уклонился... /Голос - Правильно, Батя!/
А за то с меня скуфейку сняли, опорочили перед миром. /Голос - Наденем Батя!
От Круга наденем!/ Да и какой тут блуд, ежели в Сибири женских мало, на полсотни
и одной не приходится.
/Голоса - Верно! Истинно!/
А вот воевода наш Дурново инородских женок в полон нахватал да вам в кортом их
дает - сие блуд и великое непотребство, от властей установленное.
И вот еще что поведаю вам, Господа Круг! Когда я при Тобольском архиерейском доме
на попа приготовлялся, жил в ту пору в Тобольске некий ссыльный человек -Крыжаничев
Юрий. Великого ума человек тот был и все науки превзошел. Пятнадцать лет прожил он у нас
в Сибири и понимал все, вестимо, лучше нашего. Так вот, этот самый мудрец Крыжаничев не
единожды нам сказывал: как житие людское надлежит по-доброму поставить. И многажды
поучал: Сибирь-де надо от Москвы особо поставить и общевладство народное учинить,
/Движение. Голоса - 0-о?! 0-о?!/ чтоб не было ни господ, ни рабов, а народ сам себе
господин; чтоб не было ни тунеядцев, ни голодных. Ноне в нашей руке, Господа Круг,
оную светлую жизнь установить!
/Сильное движение. Пауза/
Подъячий Семенов - Кто еще сказывать будет?
Голос - А что наши атаманы скажут?
Злобин Михаил / Подойдя к столу/ - Ежели не все вы, Господа Круг, ведаете, так
мои конные казаки здесь удостоверят, что николи я против народной воли не стаивал, не
хаживал.
Атаманом я по мирскому выбору. /Голоса. - Достоверно! Достоверно!/
И вот ноне вместе с вами стою. А слово мое кратко будет. Все, что надлежало - на Кругу уже
сказано. Доподлинно жить стало не можно, надобно по-новому, а потому давайте, благословясь,
дело начинать. Надлежит же нам перво-наперво на место воеводы Совет изобрать.
Голоса - Добре, Атаман!.. Правильно!.. Пора начинать!
Тюменцев - /Подходя к столу/. Много говорить без надобы. С воеводою оставаться -
значит, умирать надо; уходить - некуда, стало быть, одно осталось: общевладство
установить. Никто здесь этому не перечит - стало быть, решено? /Голоса - Решено!
Решено!/. Одно хочу на память вам привести. Страстотерпец наш Аввакум, царство ему
небесное, когда из Дауров возвращался, то к нему в Енисейск десятеро нас от краснояров
на собеседование посыланы были: и сказал нам отец Аввакум: «Надобе вам, сибирянам,
от лжеверной Москвы отбиться, а не можете отбиться - откупитесь, хотя бы и дорогой
ценой. А пока под блудною рукою Москвы будете, светлой жизни не увидите».
Тридцать лет с той поры минуло - и оправдалось слово пророково: не токмо
светлой жизни не видим, а и вовсе темно стало, непросветно! А от чего? /Голос - От
руки московской!/ А как сие избыть? /Голос - Тую руку отшибить!/ Тут и сказу конец...
Вразумительно?
Голос - Чего проще!.. Отбиться!.. Правильно!..
/Пауза/
Семенов - Ну, кто еще?
Голоса - Довольно!.. Довольно!.. А пусть еще Самсонов Конон сказывает.
Самсонов - /С места/ Я што?.. Я ничего! ..Я - как мир постановит... Куда иголка,
туда и нитка... Все правильно.
/Пауза/
Семенов - Довольно што ли? /Голоса - Довольно! Довольно!/ Отец Савин, принимай
присягу. Кто-нибудь там, выносите знамя.
/Поп Савин надевает епитрахиль и с крестом в руках подходит к столу. Тут же
устанавливают казачье знамя. Народ сдвигается плотнее. Поп Савин произносит присягу
отдельными кусками, все вполголоса повторяют за ним, подняв правую руку/.
Поп Савин - Во имя отца и сына и святого духа. Мы, краснояры.... Всех званий...
собравшись на мирской Круг... по глубине совести... и по боли сердца... постановили:...
понеже жить не можно... понеже народ люто страждет... впредь быть Сибири... от Москвы
особо... И да будет общевладство, а не лихие власти... Да будет Круг... Да будет Совет... но
ни какой воевода... Да будут вольны люди и земля... Да никто повинен...
Труждаться на других... Да будут вольны, вера... помысел... и слово... Да никто понудит...
али повелит...
По общему согласию... избравши Совет... ему вручаем полну власть... и никого иного
послушаем...
А на том я... имя рек /Все произносят свои имена/ присягаю и подтверждаю... пред
крестом и знаменем... крепко и на веки ненарушимо... Аминь.
Семенов - /Приготовляясь записывать/ Ну, выкликайте: кого в Совет?
Голоса - Злобина Ивана... Злобина Михаила... Обухова Василия... Тюменцева Анику...
Еремеева Трифона... Сурикова Петра... Самсонова Конона... Ермолаева Григория...
Доспелова Ивана…
Семенов - Та-ак! Достаточно?
Голоса - Достаточно! Достаточно!
Семенов - Начнем по старшинству лет и службы. Злобин Михаил - гож, али нет?
Голоса - Гож! Гож!..
/Избираемые выходят на средину, отвешивают поясный поклон и садятся за стол/.
Семенов - Еремеев Трифон?
Голоса - Гож!.. Гож!..
Семенов - Тюменцев Аника?
Голоса - Гож!.. Гож!.. Все гожи, давай огулом!.. Правильно!
249
Семенов - Кого выкликал Круг, пожалуйте за стол. /Все усаживаются, кроме Злобина
Ивана и Обухова/ Ваня Злобин! Обухов! Вы где-ка там? Идите!
Обухов - Господа Круг! В Совет мы избрали людей добрых, и семерых там довольно.
Дел у Совета немало станется, каждодневной работы - дай бог управиться, да еще после
воевод порядок установить надо. А остается еще ратное дело, ежели тут недогляд выйдет, то
и Совету нашему плохо станется. Судите сами, Господа Круг. Воевода в крепости заперся;
народу у него меньше, чем у нас, да зато оружия и припасов огненных куда больше нашего.
Стало быть, надо жить с опаскою, - в каждую ночь разорить и пожечь город могут.
А к тому же киргизин немирный близко ходит - разведают, что мы без крепости сидим, да
вдруг наскочут - что будет?
/В народе движение. Обмениваются замечаниями, жестикулируют/.
А потому дело ратное незамедлительно оборудовать надлежит и в первую голову надобно
деревенцев в город собрать с оружием. Потом следует с ясашными, с аринами да качинцами,
в согласие войти, чтоб заодно шли и наготове были. Так вот, ежели мы со Злобиным гожи да
любы, то прикажите нам на ратном деле быть. Я деревенцами ведаю, пусть и впредь так же.
А на Злобина всю оборону возложить, ежели Господа Круг того пожелают.
Голоса - Желаем!.. Желаем!.. Быть посему!
Семенов - Как благоугодно будет касаемо Злобина и Обухова?
Голоса - /Дружно/ Быть посему!
Семенов - По всем статьям решения установлены, делов более не имеется, можно
Круг распускать. Кто доскончательное слово сказывать будет?
/Пауза/
Семенов - Может, из Совета кто?
Голос - Кто, кроме Вани Злобина!
Голоса - Правильно!.. Злобин!.. Ну-тка, Ваня!
Злобин Иван - Велик день у нас ноне, отцы и братья! Кончилось лихолетье, и будем
мы сами правую жизнь устанавливать, улаживать. Сами! А не из-за руки боярской
выглядаючи. Сами! - и нет нам указа ни царского, ни воеводского.
И Воля наша, и Земля наша! И не будет у нас нищих и убогих, битых и грабленых; не
будет пыток и застенков, - но всем довольное житье и светлые дни. Пусть дети наши
забудут, как звенели кандалы, и пусть даже во сне не приснится им казнь смертельная -
злодейство безбожное, кровавыми царями установленное!
Но послушайте, отцы и братья! Ничто само ся не родит и само не приходит, но творимо
бывает. И должны мы, как един человек за новую жизнь стоять. И денно и нощно заботу
иметь надо: как общевладство уберечь!
Голоса - Здраво буди общевладство!
Злобин - И здрава буди власть Совета!
Голоса - Верно. Здрава буди власть Совета!.. А-а!.. 0-о!
/Занавес/.
Драма «Красноярский бунт 1695 г.» итоговая правка завершена и набрана не позднее апреля 1935 года. Первые варианты-наброски - совместные с В. И. Суриковым - известны по их переписке.
(окончательная редакция 1933-1935 гг., как и его неизданные романы, хранятся в Московском
литературном музее, в фондах наследия В. И. Анучина).
начатая им совместно с Василием Ивановичем Суриковым
всё-таки, несмотря на аресты, тюрьмы и ссылки
была им завершена в 1933-35 гг.
ищу желающих её поставить
в Красноярском театре им. А. С. Пушкина
желание есть - но нет возможности... :(
Театру наций пока не предлагал... да и нет у них столько актеров - массовка не хилая - как в "Борисе Годунове" и второплановых ролей масса. (может, в театральное куда предложить?
о нашем красноярском мин культуры просто промолчу... к чему убогих своих обижать...
к Михалкову (всё ж прямой потомок, как никак, но...) не обращался.надо будет - сам найдет рукопись в архиве нквд. делов-то...
Решил подарить эту драму Должанскому Роману.
давно, кстати, обещал
Так что право первой ночи у него.
остальные драматурги - в очередь, сукины дети, в очередь!
(секо - сорри если кого обидел)
итак, вот анонс:
Сибирский сборник сказок, сказаний, рассказов из собрания В. И. Анучина
© Издательство «Тренд» (Красноярск)
© КРОО Поддержки гражданских инициатив «Развитие» (Красноярский край)
© Творческое объединение «Лукоморье» (СФО)
Сборник включает в себя избранные произведения Василия Ивановича Анучина, сибирского писателя и ученого
В. И. Анучин родился в 1875 г. в селе Базайском, Красноярского края.
C 1902 году занимался научной и общественной работой, этнографией и литературой.
Значительную часть своей жизни Анучин прожил в Сибири.
После революции дважды приговаривался к расстрелу (помилован лично Дзержинским и Менжинским), а с 1922 года постоянно (с небольшими перерывами) находился в ссылках и умер в ссылке в 1943 г. (по другим ошибочно тиражируемым данным, в 1941 г.) в Самарканде.
Литературную деятельность В. И. Анучин начал в 1896 г. в сибирских газетах. Совершив ряд научных экспедиций по Сибири, он собрал материал для своих литературных произведений, которые впоследствии вышли отдельными книжками: «Сибирские легенды», «Рассказы и сказания», «Рассказы сибиряка», «Сибирские сказки», «В стране черных дней и белых ночей».
Наиболее значимые его работы по сей день совершенно неизвестны широкой публике, и даже не
введены в научный оборот.
Повесть «По горам и лесам» вышла отдельным изданием в 1903 г., а затем в 1915 г. с копиями рисунков художника-сибиряка Михаила Щеглова (переиздана в Красноярске в 1959 г.). Все остальные произведения В. И. Анучина с тех пор не переиздавались.
Произведения проиллюстрированы картинами Д. И. Каратанова, В. И. Сурикова, Н. К. Рериха, рисунками из альбома семьи Давыдовых и иллюстрациями первых изданий книг В. И. Анучина. Все заставки использованные в книги, также взяты с книг Автора - начала XX века.
Сборник предназначен как юным читателям, так взрослым, интересующимся историей и незаслуженно забытой литературой дореволюционной Сибири. 12+
Так же впервые публикуется драма «Красноярский бунт», (в сохранившейся редакции 1932-1935 года), она интересна тем, что работу над пьесой автор начинал еще вместе с В. И. Суриковым.
Сборник выходит в канун 140-летия со дня рождения автора.
Красноярский бунт Трагедия в четырех действиях, шести картинах
ПРЕДИСЛОВИЕ
События, послужившие основой для трагедии, происходили в г. Красноярске в 1695-1698 гг. Документы об этих событиях хранятся в Москве, в делах Сибирского приказа, в бывшем архиве Министерства Юстиции - столбцы №№ 356, 1288, 1291, 1417, 1418 и 1569.
Кроме того, «Летопись занятий Археографической Комиссии» 11, 59 и «Памятники Сибирской истории ХVII века». СПБ. 1882-1885 г., стр. 38-52.
Имена собственные сохранены. Передать язык того времени оказалось невозможным в виду того, что масса не только отдельных слов, но и целых оборотов уже отмерли или получили другой смысл, - пришлось ограничиться некоторой архаизацией в сторону приближения к языку эпохи.
События сконденсированы во времени, а лица - в персонажах трагедии.
Автор
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Злобин Иван - казак,
Злобин Михаил - отец Ивана, атаман конных казаков,
Домна - мать Ивана Злобина,
Фрося - жена Ивана,
Проня - Сын Ивана и Фроси, 13-14 лет,
Ермак - отец Фроси, 85 лет,
Тюменцев Аника - атаман пеших казаков,
Суриков Петр - казак,
Обузов Василий - вождь деревенцев,
Самсонов Конон - боярский сын,
Еремеев Трифон - боярский сын,
Семенов Михаил - выборный подьячий,
Савин /это имя/ - поп,
Афоня - юродивый,
Ахтакой - князь арийский,
Карачан - князь татарский,
Солонго - калмыцкий посланец,
Копытов - иркутский посланец,
Смольянинов Артем - казак,
Дурново Семен - воевода красноярский,
Филипп - игумен,
Чеснок - сыщик,
Бейтон Яков - новый воевода,
Полянский Данила - думный дьяк, государев сыщик /следователь/,
Многогрешный Василий - ссыльный, брат гетмана,
Кольцов Федор - атаман,
Дословин - подьячий,
Торговец,
Шаманка /ветхая старуха/,
Жрицы: 1-я и 2-я,
Сотник,
Оратор,
Украинка,
Казачки: 1-я и 2-я,
Старушенка,
Мальчишка,
Соседка,
Служилые,
Казаки,
Посадские,
Ясашные,
Ссыльные,
Деревенцы,
Горнисты,
Стражники,
Часовые,
Гонцы,
Факельщики,
Палач,
Пристав.
Действие первое
До поднятия занавеса смешанный, многоголосый хор: - «Со святыми упокой...
Занавес.
Сцена - площадка Покровской церкви. Налево, под углом алтарная часть церкви. На заднем плане дом Михаила Злобина, за ним перспектива построек. От церкви по диагонали уходит Большая улица, ведущая на восток, к крепости. Направо дом, перед ним торговый ларек, от него переулок - к реке Енисею. Около полудня. Конец мая. Демонстративные похороны казака Смольянинова, убитого воеводой. Часть толпы / главная масса за церковью/ стоит, обратившись к месту похорон. Афоня сидит на земле, грызет луковицу, время от времени воюще подпевает хору.
Голоса - Христе, душу раба твоего .../и продолжают пение/.
/Входит из переулка Иван Злобин/.
Торговец - Ваня!.. Злобин!.. Ты ли это? Когда из Москвы?
Злобин - Только что прибыл... Кому погребение?
Торговец - Смольянинову Алексею.
Злобин - А с чего он помре?
Торговец - / Оглядевшись/ Не своею смертию умре. Воевода умучил и несносною
смертию убил. Ох, что делает зверь лютый! Сколь народу погубил!.. Тебя дюже сыскивал...
Батюшку твово замотал допросами... Оx, Ваня, что творится! Жить стало не можно...
Афоня - Не мо-о-о-жно-о!
Злобин - А народ как?
Торговец - Смута великая в народе и прогневление вообще.
Злобин - Атаманит кто?
Торговец - Вот то-то и горе наше! Истинного атамана у нас нету. Молодежь которая
горячится, да толку с того мало, а старики атаманы не тверды: все норовят серединкой
пройти да около.
Злобин - Наши все живы?
Торговец - Окромя Смольянинова все живы. Которые биты да пороты, которые
в цепях закованы, а только пока еще живы, слава Богу.
Посадкий. /Вбегая со стороны крепости/ - Воевода идет!.. Воевода!
/Движение в толпе. Торговец ринулся к ларьку и отряхивает пыль с товаров. Злобин
укрылся за ларек.
Входит воевода Дурново, ведомый под руки Многогрешным и подъячим. Свита,
в том числе игумен Филипп. Стража. По знаку воеводы горнист трубит в рог. Пение
обрывается. Толпа и поп Савин выходят из-за церкви/.
Воевода Дурново - /К игумену/ Ну, вразумляй, Филька, от божественного.
Игумен - Православные христиане! Что в писании сказано? Бога бойся, царя чти
и властем повинуйся. А что се видим? Непокорство и непотребство великое. И еще сказано
в писании: блажен муж, иже не иде на совет нечестивых...
Голос - Мели Емеля - твоя неделя.
Игумен - ... А вы сбежались аки псы на падалище...
Другой голос - Это ты пес воеводский.
Игумен - И еще сказано в писании: аще...
Воевода - /К Чесноку/ Энто чья бабеночка? В желтой-то кичке?
Чеснок - Это... это... это Чанчиковых молодуха Дунька будет. Сдобненькая.
Воевода - Пришли-ка ее сегодня... в горницах прибирать...
/Движение в толпе/ Пауза.
Афоня поет петухом - Проповедуй, Филька, проповедуй.
Игумен - Э-э!.. Да... Так вот, братие, сказано в писании…
Голос - Не пожелай жены ближнего твоего.
Игумен - /Теряясь/ Сказано в писании: не трудившийся да не ест.
Голос - Оно по пузам видно, что ты с воеводой дюже потрудились.
/В толпе одобрительный гул. Воевода, оттолкнув игумена, выступает вперед
и пренебрежительно осматривает толпу. Пауза. Афоня хрюкает по свиному/.
Воевода - Мразь и слякоть! Раздавлю! Шатости, бунты чинить? Всех перепорю до
единого. Кто позволил вам этого пса у храма божьего погребать? Ему на отвалах место.
/К страже/ Выкопать и выбросить дохлятину на назьмы в одночасье...
Голос - Попробуй!
Воевода - Что? Кто тут тявкает? Кто?
Чеснок - Смольянинов Артюшка.
Воевода - Артюшка? Ха!.. Хочешь следом за братцем? Можно! Вся семейка бунтовская
задалась. Вытащим крамолу, до последнего корешка вытащим.
Смольянинов - Не надсадись, тащивши.
Воевода - Молчи, хамское рыло, пока батагов не отведал!.. А ты, поп Савка! Кто тебе
подозволил падаль по-христиански отпевать?
Поп Савин - Не ты меня в попы ставил - не тебе и спрашивать.
Воевода - Как! И ты, поп, к шатости пристал? Забыл, долгогривый, что от царской
милости прожигаешь, а не от архиерейского ставления?
Поп Савин - От твоего царя только и милости, что архиереи хитители да воеводы
грабители.
Подъячий - Прикажешь снять попа с кормления?
/Из переулка входят ясашные арины с тюками и нерешительно останавливаются/
Воевода - Да. Снять попа Савку с кормления. Пусть его бунтовщики питают, а службу ему запретить, да учинить сыск об ереси. А сие что вижу? Не наваждение ли? Как будто бы атаманы?
Чеснок - Оба-с тутока: и Злобин, и Тюменцев.
Воевода - Оба, значит?.. Так!.. Службу царскую, атаманы, справляете? На песьих
похоронах соучаствуете?.. Так! А что ежели про то великому государю нашему ведомо
станет?
Тюменцев - Которому?
Воевода - Что-о?
Тюменцев - Которому государю отписывать будешь? Их на Москве ноне два, да третья шлюха на придачу.
/В народе движение и гул одобрения/.
Воевода - А за такие поносные слова на дыбу, атаман, пойдешь. Жилы из тебя вытяну,
кости переломаю за поношение особы царской...
Голос - Которого? Их два.
Воевода - А хотя бы четыре? Сие не вашего, смердовского ума дело. Воевода-то у вас один... Я, божией милостью и царским изволением, воевода стольник Семен Иванович
Дурново, я вам, смердам, царь и бог! Ёжели восхочу, всех вас смертию изведу, а восхочу -
помилую. Только не будет Вам, псам, милости моея! /Подъячий что-то шепчет воеводе,
тот меняя тон:/ Ясашные? Где?.. Ага!.. Ну, подите, миленыши, сюда. Ясачек принесли?
Собольков али лисичек?
/Ясашные складывают тюки у ног Дурново/
Подъячий - От кого?
1-й ясашный - Князь Ахтакой от Аринска землица наказал бить челом.
2-й ясашный - Пять раз сто белка послал, три раза десять с половиной соболь послал,
восемь шкура лиса черный послал.
3-й ясашный - Князь Ахтакой сказал: воевода пусть здоров будет, его баба здоров
будет, его ребятишка здоров будет, его люди...
Воевода - Ну, ладно, ладно! Все здоровы будем... Почему Ахташка сам не явился!
1-й ясашный - Князь мало-мало больной стал.
2-й ясашный - Киргизии много приходил, на наши люди стрелял, большой драка
был, на князь Атакой на плече пуля попадил, крепко сидит.
Воевода - Жаль, что не в голову.
Ясашные - /Не поняв/ Жаль голову, жаль голову.
Воевода - Шибко жаль.
Ясашные - Шибыка жаль. Шибыка жаль.
Воевода - Ну, ладно! Проваливай на свой улус - тут не до вас.
Подъячий - Айда на улус! Айда!
1-й ясашный - На улуса потом ходить будем. Наша ясак принесла, шибыка добра
ясак. Теперь ты, воевода, гостинца давай.
Воевода - Какие тебе еще гостинцы?
1-й ясашный - Гостинца давай, Князю чего подарил надо. Нам пива, брага, меда
давай. Век так было.
Воевода - Было, а больше не будет. Уходите, пока живы.
1-й ясашный - Так не можно. Сам царь указа такой давал: ясак добра принес -
гостинца получай, кушай. Так царь князю писал.
Воевода - Я тебе, басурманская рожа, такого царя покажу, что ты и родных своих не
опознаешь! Ведомо ли тебе: кто здесь я? /Подъячий, желая внести успокоение, прикасается
к рукаву Дурново, но под его взглядом опускает руку и пятится/. Что в Москве царь, то в
Красноярске я! Поняли!? Прочь отсюда! /К страже/ Гоните их в три шеи.
/Многогрешный, Чеснок и страдники кидаются на ясашных и выталкивают их
к переулку, сбивая с ног. Народ негодующе гудит. Воевода и свита хохочут/.
Злобин Михаил - Не гоже так, Семен Иваныч. Зря орду осерчаешь.
Голоса - Не трожь ясашных!.. Не трожь. Ребята, двинь холуям в зубы!.. Бей опричнину!..
Шибани по башке Многогрешнего!
/Движение. Стража отступает/.
Воевода - / К Злобину/ Ты что? Не токмо на песьи похороны ходишь, а и против
властей чернь к бою натравляешь. /К подъячему/. Запиши-ка ему, Пословин, в памятку
такое наглое деяние... А теперь слушайте вы, смерды! За великую шатость вашу и за
бунтарство всем, кто здесь есть, не исключая баб, - по десяти плетей, служилых на
три месяца на половинное кормление. Попа Савку в монастырь, огороды копать, понеже
к делу поповскому не потребен. Починщиков же и смутителей бить батоги, безо всякой
понаровки, а засим в землицы дальние сослать, отписав пожитки их на имя государево.
А набольшого вожака вашего, что с челобитною в Москву потащился, Злобина Ваньку
позорною смертью казнить.
Злобин Иван - Не дюже ли много захотел, воевода Дурново?
Воевода - Ты?.. Здесь? Взять его!.. Заковать!.. Немедля в застенок! Я говорю: взять его!
/Чеснок и Многогрешный, за ними стражники бросаются к Злобину, но между ними
угрожающе становится народ/.
Многогрешный - Прочь! Прочь! Рубить прикажу! /Кто-то из толпы просовывает к
его лицу обнаженную саблю/.
Воевода - Что стали! Геть, холуи! Взять его! /Выхватывает бердышь у стражника.
Подъячий что-то говорит ему - Воевода замахивается на него бердышем/ Брысь, скнипа! /
Афоня каркает вороном; воевода метнул в него берлышем/ Повелеваю!.. взять... я...
Злобин Иван - Не ярись, Дурново, - конец твоему царству пришел. Слушай! От
имени всего народа объявляется тебе отказ от воеводства! Езжай в Москву.
Голоса - Отказ!.. Отказ!.. Долой воеводу Дурново!
Воевода - Мне? Отказ?.. Бунтовать?.. Меня над вами государь поставил.
Злобин Иван - А народ тебе отказывает.
Голоса - Отказ!.. Отказ!.. Долой!.. Убивец!.. Грабитель!
/По знаку воеводы трубит горнист/.
Воевода - Пристав! Атаман Кольцов и ты, Многогрешный! Повелеваю: за смутные
и утратные слова, за явственный бунт против великих государей, к завтрашнему утру всех
этих смердов вырубить нещадно, а город выжечь дотла!
Народ - А-а-а!.. 0-о-о!.. Гадина! Кончай его тут же! Бей!
/Ринулись к воеводе. Некоторые пытаются пробиться вперед с оружием, но свои их
удерживают. Воевода в кольце свиты и стражи спешно уходит в крепость. Весь народ
двигается вслед. Поп Савин уходит в церковь. Остаются: Злобин Михаил, Тюменцев,
Еремеев и Самсонов - садятся на скамьях у крыльца злобинского дома, Афоня в трансе/.
Злобин Михаил - Милости просим. Почет да место. /К двери/: Домнушка! Дай-ка нам
бражки.
Афоня - /Приплясывая/ Скакаше, играше, веселыми ногами…
Самсонов - Вещует!
Злобин Михаил - /Неопределенно/
Да-а!.. Дела.
Тюменцев - Прикончат они воеводу-то али нет?
Злобин - Нет. Ноне того не будет.
Самсонов - Дальше-то как? Что дальше-то?
Злобин - А вот вернутся. Круг соберут: начальство новое выбирать станут.
/Пауза/
Самсонов - Оно тово... все явственно... что и говорить, только как оно получится-то?
Все ли гоже?
Еремеев - Окоротишь - не воротишь. А все же поразмыслить надобно.
Тюменцев - Гоже там, али нет, - с народом идти должно.
Самсонов - Вестимо дело! Вестимо дело! Без народа куда? Оно правильно…
Всеконечно! /К Злобину/ Сказывай, Михайло. Ты у нас большой голован. Сказывай, как
оно теперь? Что и к чему следует?
Злобин Михаил - Да! Поспешать надобно! Дело, други мои, ясное: с воеводой
Дурново нам жить не можно.
Все - Не можно!
Злобин - Никак не можно.
Все - Никак!
Злобин - Стало быть, неотложно нам на Москву челобитную отписать, просить, чтоб
другого воеводу нам на Красноярск поставили и не худого какого, а доброго.
Все - Праведно! Праведно!
/Домна подает брагу и ковши/.
242
Злобин - Не ране, как к снегу новый воевода прибудет, а до той поры власть будет у нас
выборная. Вот и нужно, что бы бесчестья тут какого не доспелось... Чтоб все по-доброму,
без поврежденья совести. Сами ведаете, какой у нас народ в Красноярске горячий.
Афоня - Краснояры сердцем яры!
Злобин - С избытком яры!
Самсонов - Особливо твой Ванюха. Внушил бы ты ему как-нибудь...
Злобин - Отпетый человек мой Ванюха. Он вроде вон Афони блаженного... Совесть
у него болезная. Ну, стало быть, либо в юродивые, либо голову на плаху.
Домна - /крестясь/ И скажет же что! О родном-то сыне! Типун тебе на язык!
Злобин - Ништо поделаешь, старая, - всякому свое.
Домна - Где-то он ноне, мой соколик, летает?
Злобин - Где? Да вон ушел с народом, воеводу погнали.
Домна - Ахти мне! Нетто он вернулся? Да как же это так?
Злобин - Вот так-то! К отцу и матери не подошел, с женой, с мальчишкой не
повидался, - воеводу гнать пошел.
Домна - Ой, побегу. Невмоготу мне стало рев ваш слушать, /в горенку ушла/ ан
Ванюшу-то из-за вас, горлопанов, и не увидела. Побегу ужо!
/Опираясь на клюку, торопливо идет к крепости/.
Злобин - Вестимо, бежать надо: такой удел твой женский.
Домна - Бегу, бегу.
Злобин - Вот я и думаю: придерживать народ надо, чтоб не больно круто на поворотах
брал.
Самсонов - Правильное твое слово.
Тюменцев - А как это слово к делу приложить? Вишь, воевода как маханул: народ
вырубить, город выжечь. Куда круче? Ну, а народ не бараны, голову под нож подставлять
не станут.
243
Самсонов - Правильно твое слово.
Еремеев - Сдается мне, что не наберутся смелости на такое дело.
Злобин - Как оно сказать? Атаман Кольцов может покачнуться, он здешнего урождения:
над своими шибко зверствовать не станет. А вот Многогрешный? Гетману родной брат,
а попал в ссылку. Он, чтоб от ссылки избавление получить, не усомнится и город поджечь,
и наши головы порубить. Пристав Матвеев тоже наезжий человек, ему сибирский город
спалить ништо.
Самсонов - Стало быть, помирать надо!
Злобин - Стало быть, перед смертью выпить надо... Кушайте, гости дорогие, не
обессудьте... Афоня! Хочешь бражки?
Афоня - /Припевая/ Были барашки, выпили бражки - сделалися лешаками, замахали
кулаками. Воеводский народ - кто в чулан, кто в огород!.. Дай, Миша, бражки.
Злобин - Испей Афоня, испей. Добрую ты прибаутку сказал… Как вам, други,
Афонин совет?
Самсонов - Невразумительно чтой-то.
/Слышен далекий гул возвращающегося народа/.
Злобин - Кулаками махать не будем, а воеводу с приспешниками в крепости запереть
надобно и держать не выпускаючи, доколе новый воевода не придет.
Самсонов - Правильно!
Тюменцев - С этим я согласен.
Еремеев - Самолучшее дело. Без крови.
Злобин - Ну так, дак так! А когда на Кругу избирать станут - отказываться не надобно
совсем-то.
Самсонов - Неужто нас изберут?
Злобин - Кого больше. Народ пока-что к старикам почтение имеет. Ну, значит, пока-
что не выпускай вожжей из рук.
Самсонов - Страшновато чтой-то. Да и чем кончится, подумать надо. Как бы чего не вышло.
Злобин - А ежели мы откажемся, кого на управление посадят?
Еремеев - Вестимо, твово Ивана.
Злобин - Ну, а мой Иван весь Красноярск - город и волости вверх дном поставит. Тут
такое учинится, что и наши с тобой, Конон, головы потом не уцелеют.
Голоса - /За сценой/ На Круг! На Круг! Эй, жители красноярские, сбирайтеся на Kpуг!
Самсонов - Так и есть: на Круг скликают. Что будет-то? А? Как оно выйдет-то? Ладно
ли, други, затеяли?
Злобин - А ты, Конон, уймись! Коли же невмоготу будет, зажми бороду в руки
и помалкивай.
Самсонов - Правильно твое слово. Помалкивай... сие я могу.
Еремеев - Ежели на Кругу нас изберут, а наказ какой... неподходящий установят -
как тут быть?
Злобин - Супротивствовать не надобно. Пусть чего хотят наказывают, а там видно
будет... Утрясем!
/Шумно возвращается народ/.
Голоса - На Круг!.. На Круг!.. Ты куда, Петро? Довольно натерпелись! Как игумен-то
улепетывал... Хо-хо!.. Даром, что пузо коробом... Как теперь стрельцы будут?.. Эй, слушай:
ссыльные в крепость побегли... Им ворота открыли!.. Там и быть продажным душонкам...
/Затихая, располагаются в круг. Пауза/.
Голос - Ну, кто там... начинайте!
Голоса - Начинать! Начинать!
/Пауза/
Голос - Чего ждут?
Злобин Михаил - Подъячего для письменности изобрать надобно.
Голос - Верно!.. Надобно подъячего... Садись, кто письменный.
Злобин Михаил - Кого подъячим Круг желает?
- Тебе, Атаман, виднее. Указывай, кого?
Злобин Михаил - Коли Кругу угодно, так Семенова Михаила удостоить.
Голоса - Подходяще будет... Свой человек... Садись, Миша!
/По знаку Злобина из дома выносят стол, скамьи, чернильницу, перо, бумагу. Семенов
усаживается посредине Круга. Пауза/
Семенов - /Записывая/ Собравшись на общенародный Kpуг, краснояры всех званий:
служилые, казаки, посадские и ясашные суждение имели... Ну, сказывайте... /Пауза/.
Голос - Да начинай кто-нибудь там.
Поп Савин - Разрешите слово молвить, Господа Круг.
Голоса - Указывай батя... Починай.
Поп Савин - Я так, Господа Круг, понимаю, что спервоначала нужно нам Злобина
Ивана послушать. Как он в Москву сходил? Что оттуда ведомо стало? Да как наша
челобитная?
Голоса - Правильно!.. Доподлинно так!.. Начинай, Ваня!
/Злобин Иван входит в круг. В народе движение/.
Голоса - Здрав буди, Иван Злобин!.. Здрав буди!.. Гей-гей!
Злобин Иван - Привет великому Кругу... Порученье ваше, Господа Круг, я исполнил
и челобитную отдал куда надобно... только вот похвалиться нечем. На Москве вконец
плохие порядки установили. Надвое Москва расщепилась и не стало там истинной правды.
Одни там заласканы, другие забиты. Одни на образец воеводы живут: дворцы да палаты
понастроили; шубы собольи, сапоги золочены; сладко кушают в великом пьянстве и
обжорстве. А другие в извод умучены; поборами боярскими ограблены, биты, кнутованы.
Христарадных нищих на Москве видимо-невидимо. Грабежи да разбои каждонощно.
Для властей, да для вельмож, да для бояр со всея Руси оброки обозами везут. Кто рыбу
да дичину; кто хлеб, кто мясо и всякую иную снедь. А наша сибирская пушнина на обмен
идет на вино да на сласти заморские - все для тех, кто повыше стоит. Одни в палатах
обжираются, другие в канавах животы свои кончают с голоду. А понаровки на Москве
такие же, как у нашего воеводы: куда с челобитной ни придешь, наперво гостинцы да
посулы спрашивают, а без того и бумаги не развернут.
Да и откуда порядку взяться, коли ему никакой опоры нету. Сами ведаете, два царя ноне
у нас, а еще никто ни единой животины о двух головах на свете не видывал.
/Голоса - Верно! Правильно!/ Ну, а к тому же оба царенка ледащие. Иван-царенок
полудохлым в подушках сидит - этот не жилец на божьем свете.
/Голос - Сам видел?/
Самолично видел, к ручке допустили. Сидит он точно восковой, опучеглазел и больше
мычит - ну и к управлению он не участен.
Дела вершит второй царенок Петра. Этот припадошный. Нет-нет да и закорежит его:
пена со рта валит, ногами сучит и глаза под лоб уходят. Его я не повидал, - он к Азовскому
морю ушедши, татар воевать, дани собирать.
/Голос - А Софья?/ А Софья почесь пятый годок, как в монастырь упрятана, это Петра
ее удостоил.
А он дюже дикой, Пётра-то. Все у него плясы да машкерады скоморошьи и непотребства
всякие. Вино пьет дюже и до чужих баб особливо горазд. Но и это все ничего бы еще, а вот царь
немцев в Москве расплодил, словно тараканов - и никого он так не жалует, как немцев, - на
свою Русь и смотреть не желает. В немецкую одежину сам облачился и челядь обрядил.
/Голос - С чего бы так?/
А вишь-ли, немцы для царя на своей слободке нарочитый кабак учинили и при нем
немецких девок, дюже сдобных для царского услаждения, содержат.
/Голоса - Тьфу! Срамота какая!.. Антихристово время!/ Я так помышляю, что ежели
Петра царевать останется... /Голос - Лихарь ему в нос!/ Так он побольше Ивана Грозного
людей изведет.
Понасмотрелся я, понаслушался, пока с челобитьем нашим хаживал. То не Руси
стольный град, а блудный Вавилон.
/Голос - А где же ноне правда живет?/... Сказывал уж я, что правда на Москве начисто
изничтожилась. Цари зиждут Русь на крови, а Москву на неправде. Москва любит, чтоб
все говорили по ее предуказанию да чтоб побольше льстительных слов о властях было -
впору хоть с кадильницей ходи да аллилуйя воспевай.
Умные люди ноне дурачками прикинулись и обильно славословия изрыгают - они
в почете живут и кормление для них на особицу избытошное. Закон у нас такой: кто всех
подлее, тот всех сытее.
А свое суждение иметь - боже сохрани! Либо в застенок попадешь, либо в ссылку
дальнюю угонят. /Голос - А как касаемо веры?../ ...Об этом одно скажу: великомученика
Аввакума и словом упоминать запрет строгий положен, а не остережешься, быть батоги
биту, великое в вере утеснение. /Голос - Антихристово время/.
Еще о властях, Господа Круг, поведать вам надобно. Власти да соборы - это только
видимость одна для обмана народа, наподобие петрушки балаганного. Настоящая-то
власть в другом месте обретается, в укрытии. А там все губители, разорители, как наш
воевода Дурново, засели, они всем и орудуют, корысти своея ради ненасытной. Промежь
себя они уладившись были и друг дружку покрывали, в обиду не давали, они-то Русью
и правили, а царское имя для них заслонка. Только ноне и у тех захребетных правителей
неладица пошла: из-за власти дерутся, друг дружку в яму сталкивают. Тесно, вишь, стало,
ртов много. /Голос - А куда стрельцы смотрят?/
И у стрельцов бывал не единажды - и там великие обиды, стрельцы ноне вроде
оброчных да пехотных стали; вместо службы барщину у своих полковников справляют.
И смута великая стрельцов обуяла: между двух царей стрельцы заплутались - и концов
сыскать не могут.
Ноне на кружалах батюшку Степана Разина вспоминают, только вот перевелись
Степаны на Руси, одни ярыжки остались.
И возьмите в разум, Господа Круг, какая неладица доспелась. И Русь, и все украины
досконечно в разорение пришли, обнищали, в хлевушках народ живет, а Москва все под
себя тянет. Все под себя! Там и дворцы, и золоченые палаты, и кормление жирное - чужою
кровью Москва разжирела и ничего, окромя своего брюха ведать не желает. /Голос -
А тряхнуть бы ее как следует/... Сказал уж, что тряхалы у нас повывелись... Взять хотя бы
наше горе. Пустое дело челобитные в Москву писать, особливо без больших гостинцев.
Москва о Сибири только и знает, что пушнину вынимать, - не будь пушнины, Сибирь
Москве невнадобе.
Колико раз я сноравливал о житии нашем злосчастном поведать - и не слушают.
Воеводу нового прислать обещали, да только что в том радости? Все воеводы из единого
теста стряпаны. Грабят народ безответно, безнаказанно потому, что с Москвой грабленным
поделяются. Воевода не могит, чтоб не грабить, его должность такая, как волк не могит не
резать овцу. А ежели от воеводы до царя все грабежом промышляют, где правду сыщешь?
У них нету правды. Правду бердышем добывать надо! /Голоса - Правильно! А-а!.. 0-о!/
И вот вам, Господа Круг, мой последний сказ: с воеводами нам жить не можно. /Голоса -
Не можно! Не можно!/. За Москвой нам быть не можно. /Голоса - Не можно! Не можно!/
А потому установим, что нам от царя и от Москвы быть особо. /Народ - Особо!.. Особо!..
0-о-о!.../ Не надобно нам ни царского самовлажства, ни воеводского владения. Здраво буди
общевладство!
/Народ - Здраво буди общевладство!... А-а!... 0-о!../
А на место воеводы изберем Совет!
/Долгие, бурные крики/.
Суриков - Деды наши с Ермаком пришли, Сибирь воевали нешто для того, чтобы
воевод да Москву кормить? Отцы наши в лихой нужде жили, животы своя поклали нешто
для того, чтоб Москву возвеличить? А на себя посмотрим! Нешто мы казаки? Царскими
холуями заделались. Нешто не поганое дело с инородцев ясак собирать для Москвы
толстозадой? Статное ли для казаков дело! /Голос - Прочь Москву и опричнину!/
А как посадские живут? Оброками задушены; половину жизни на казну царскую
работают, сами голодны, ободраны. /Голоса - Верно!.. Верно!../
А как пахотные люди? /Голос - Бегут куда ни попало!/ И побежишь! Потому как все
казна забирает: и десятина, и оброк, и государевы работы, и ямщина!
А как орда инородческая? Вконец воеводами умучена. И ясак непомерный. И с земель
добрых их сгоняют. И жёнок ихних в полон берут. И срамотной хворобой их заразили.
Скоро инородцы вымрут начисто.
Ивана Злобина слова золотые, Господа Круг! За них держаться будем крепко-накрепко!
Голоса - Правильно, Пётра!.. Правильно! Прочь всех грабителей.
Поп Савин - /С места/. Подозвольте, Господа Круг, и мне слово молвить. /Голоса -
Сказывай, Батя! Сказывай!/
Bceму миру от воеводы жить не можно, а каково мне, попу вашему, всем ли ведомо?
Двойное ярмо тяну, Господа Круг. Воистину двойное! И воевода угрызает, и от архиерея
бремя непосильное положено.
Обязан я на кормление и достатки архиерейские с вас мзду собирать по табели: за
крестины, за венчанье и за похороны - и всю оную дань в Тобольск посылать на кормление
и благолепие пышноризного архиерейского дома. Последние гроши у сирых и убогих
выдирать я поминен - поповское ли это дело? А не соберешь, сколько на месяц указано,
сам доплачивать должон.
Того мало. Приказ архиерейский попам дан - блудников улавливать и по пяти рублей
за блуд собирать в корысть архирейскую да на благолепие церквей Московских. На
блудные деньги церковь живет и украшается. /Голоса - Срамота!.. Антихристово дело!/
Я блудников ловить уклонился... /Голос - Правильно, Батя!/
А за то с меня скуфейку сняли, опорочили перед миром. /Голос - Наденем Батя!
От Круга наденем!/ Да и какой тут блуд, ежели в Сибири женских мало, на полсотни
и одной не приходится.
/Голоса - Верно! Истинно!/
А вот воевода наш Дурново инородских женок в полон нахватал да вам в кортом их
дает - сие блуд и великое непотребство, от властей установленное.
И вот еще что поведаю вам, Господа Круг! Когда я при Тобольском архиерейском доме
на попа приготовлялся, жил в ту пору в Тобольске некий ссыльный человек -Крыжаничев
Юрий. Великого ума человек тот был и все науки превзошел. Пятнадцать лет прожил он у нас
в Сибири и понимал все, вестимо, лучше нашего. Так вот, этот самый мудрец Крыжаничев не
единожды нам сказывал: как житие людское надлежит по-доброму поставить. И многажды
поучал: Сибирь-де надо от Москвы особо поставить и общевладство народное учинить,
/Движение. Голоса - 0-о?! 0-о?!/ чтоб не было ни господ, ни рабов, а народ сам себе
господин; чтоб не было ни тунеядцев, ни голодных. Ноне в нашей руке, Господа Круг,
оную светлую жизнь установить!
/Сильное движение. Пауза/
Подъячий Семенов - Кто еще сказывать будет?
Голос - А что наши атаманы скажут?
Злобин Михаил / Подойдя к столу/ - Ежели не все вы, Господа Круг, ведаете, так
мои конные казаки здесь удостоверят, что николи я против народной воли не стаивал, не
хаживал.
Атаманом я по мирскому выбору. /Голоса. - Достоверно! Достоверно!/
И вот ноне вместе с вами стою. А слово мое кратко будет. Все, что надлежало - на Кругу уже
сказано. Доподлинно жить стало не можно, надобно по-новому, а потому давайте, благословясь,
дело начинать. Надлежит же нам перво-наперво на место воеводы Совет изобрать.
Голоса - Добре, Атаман!.. Правильно!.. Пора начинать!
Тюменцев - /Подходя к столу/. Много говорить без надобы. С воеводою оставаться -
значит, умирать надо; уходить - некуда, стало быть, одно осталось: общевладство
установить. Никто здесь этому не перечит - стало быть, решено? /Голоса - Решено!
Решено!/. Одно хочу на память вам привести. Страстотерпец наш Аввакум, царство ему
небесное, когда из Дауров возвращался, то к нему в Енисейск десятеро нас от краснояров
на собеседование посыланы были: и сказал нам отец Аввакум: «Надобе вам, сибирянам,
от лжеверной Москвы отбиться, а не можете отбиться - откупитесь, хотя бы и дорогой
ценой. А пока под блудною рукою Москвы будете, светлой жизни не увидите».
Тридцать лет с той поры минуло - и оправдалось слово пророково: не токмо
светлой жизни не видим, а и вовсе темно стало, непросветно! А от чего? /Голос - От
руки московской!/ А как сие избыть? /Голос - Тую руку отшибить!/ Тут и сказу конец...
Вразумительно?
Голос - Чего проще!.. Отбиться!.. Правильно!..
/Пауза/
Семенов - Ну, кто еще?
Голоса - Довольно!.. Довольно!.. А пусть еще Самсонов Конон сказывает.
Самсонов - /С места/ Я што?.. Я ничего! ..Я - как мир постановит... Куда иголка,
туда и нитка... Все правильно.
/Пауза/
Семенов - Довольно што ли? /Голоса - Довольно! Довольно!/ Отец Савин, принимай
присягу. Кто-нибудь там, выносите знамя.
/Поп Савин надевает епитрахиль и с крестом в руках подходит к столу. Тут же
устанавливают казачье знамя. Народ сдвигается плотнее. Поп Савин произносит присягу
отдельными кусками, все вполголоса повторяют за ним, подняв правую руку/.
Поп Савин - Во имя отца и сына и святого духа. Мы, краснояры.... Всех званий...
собравшись на мирской Круг... по глубине совести... и по боли сердца... постановили:...
понеже жить не можно... понеже народ люто страждет... впредь быть Сибири... от Москвы
особо... И да будет общевладство, а не лихие власти... Да будет Круг... Да будет Совет... но
ни какой воевода... Да будут вольны люди и земля... Да никто повинен...
Труждаться на других... Да будут вольны, вера... помысел... и слово... Да никто понудит...
али повелит...
По общему согласию... избравши Совет... ему вручаем полну власть... и никого иного
послушаем...
А на том я... имя рек /Все произносят свои имена/ присягаю и подтверждаю... пред
крестом и знаменем... крепко и на веки ненарушимо... Аминь.
Семенов - /Приготовляясь записывать/ Ну, выкликайте: кого в Совет?
Голоса - Злобина Ивана... Злобина Михаила... Обухова Василия... Тюменцева Анику...
Еремеева Трифона... Сурикова Петра... Самсонова Конона... Ермолаева Григория...
Доспелова Ивана…
Семенов - Та-ак! Достаточно?
Голоса - Достаточно! Достаточно!
Семенов - Начнем по старшинству лет и службы. Злобин Михаил - гож, али нет?
Голоса - Гож! Гож!..
/Избираемые выходят на средину, отвешивают поясный поклон и садятся за стол/.
Семенов - Еремеев Трифон?
Голоса - Гож!.. Гож!..
Семенов - Тюменцев Аника?
Голоса - Гож!.. Гож!.. Все гожи, давай огулом!.. Правильно!
249
Семенов - Кого выкликал Круг, пожалуйте за стол. /Все усаживаются, кроме Злобина
Ивана и Обухова/ Ваня Злобин! Обухов! Вы где-ка там? Идите!
Обухов - Господа Круг! В Совет мы избрали людей добрых, и семерых там довольно.
Дел у Совета немало станется, каждодневной работы - дай бог управиться, да еще после
воевод порядок установить надо. А остается еще ратное дело, ежели тут недогляд выйдет, то
и Совету нашему плохо станется. Судите сами, Господа Круг. Воевода в крепости заперся;
народу у него меньше, чем у нас, да зато оружия и припасов огненных куда больше нашего.
Стало быть, надо жить с опаскою, - в каждую ночь разорить и пожечь город могут.
А к тому же киргизин немирный близко ходит - разведают, что мы без крепости сидим, да
вдруг наскочут - что будет?
/В народе движение. Обмениваются замечаниями, жестикулируют/.
А потому дело ратное незамедлительно оборудовать надлежит и в первую голову надобно
деревенцев в город собрать с оружием. Потом следует с ясашными, с аринами да качинцами,
в согласие войти, чтоб заодно шли и наготове были. Так вот, ежели мы со Злобиным гожи да
любы, то прикажите нам на ратном деле быть. Я деревенцами ведаю, пусть и впредь так же.
А на Злобина всю оборону возложить, ежели Господа Круг того пожелают.
Голоса - Желаем!.. Желаем!.. Быть посему!
Семенов - Как благоугодно будет касаемо Злобина и Обухова?
Голоса - /Дружно/ Быть посему!
Семенов - По всем статьям решения установлены, делов более не имеется, можно
Круг распускать. Кто доскончательное слово сказывать будет?
/Пауза/
Семенов - Может, из Совета кто?
Голос - Кто, кроме Вани Злобина!
Голоса - Правильно!.. Злобин!.. Ну-тка, Ваня!
Злобин Иван - Велик день у нас ноне, отцы и братья! Кончилось лихолетье, и будем
мы сами правую жизнь устанавливать, улаживать. Сами! А не из-за руки боярской
выглядаючи. Сами! - и нет нам указа ни царского, ни воеводского.
И Воля наша, и Земля наша! И не будет у нас нищих и убогих, битых и грабленых; не
будет пыток и застенков, - но всем довольное житье и светлые дни. Пусть дети наши
забудут, как звенели кандалы, и пусть даже во сне не приснится им казнь смертельная -
злодейство безбожное, кровавыми царями установленное!
Но послушайте, отцы и братья! Ничто само ся не родит и само не приходит, но творимо
бывает. И должны мы, как един человек за новую жизнь стоять. И денно и нощно заботу
иметь надо: как общевладство уберечь!
Голоса - Здраво буди общевладство!
Злобин - И здрава буди власть Совета!
Голоса - Верно. Здрава буди власть Совета!.. А-а!.. 0-о!
/Занавес/.
Драма «Красноярский бунт 1695 г.» итоговая правка завершена и набрана не позднее апреля 1935 года. Первые варианты-наброски - совместные с В. И. Суриковым - известны по их переписке.
(окончательная редакция 1933-1935 гг., как и его неизданные романы, хранятся в Московском
литературном музее, в фондах наследия В. И. Анучина).