Самое лучшее время в жизни страны
Рисунок для привлечения внимания
Думаю, все читатели этого журнала уже заметили, что для меня любимейшей (хотя и не обязательно лучшей) эпохой в отечественной истории являются XIV-XVII века, время великого Княжества Московского и Московского Царства.
Такие предпочтения, мягко скажем, не слишком распространены. Кто-то считает лучшим временем советский период нашей истории, кто-то - петербургский, кто-то любит домонгольскую княжью Русь, кто-то покорен «легендарным» догосударственным временем, кто-то считает мерзостью и пакостью все государства, все общества, существовавшие на наших землях.
Моих же единомышленников в этом вопросе можно пересчитать по пальцам. Поэтому я и решил собрать в одном месте основные аргументы в защиту таких своих предпочтений. Прекрасно отдавая себе при этом отчет в том, что в таких вопросах почти для всех, и для меня в том числе, важны иррациональные, эмоциональные аргументы, суть которых в инет-дискуссии не изложить.
Но и рациональное начало в моем «выборе» есть, и именно на нем я и сосредоточусь.
Да, я понимаю, что XIV-XVII века не были славнейшей эпохой отечественной военной истории. На каждую яркую победу этого времени приходится хотя бы одно обидное, жестокое поражение. Были тогда Вожа, Непрядва, Ока, снова Ока, Угра, Казань, Ведроша, Гельмед, Смоленск, снова Казань, Полоцк, Молоди, Псков, Москва, Шепелевичи. Но были и Тростна, Москва, Белев, Суздаль, Орша, Улла, Москва, Венден, Полоцк, Кромы, Клушино, Смоленск, Чуднов.
Да, социальное и политическое устройство Великого княжества Московского и Московского Царства лично у меня не вызывает особого восторга.
Да, я не вижу в то тяжелое время в России и никакого особого «расцвета духовности».
Наконец, по такому критерию, как «относительное» количество «русских людей» и «относительное» качество их жизни, рассматриваемая эпоха была ПМСМ худшей в нашей истории.
Так что мифическая интегральная характеристика времени, складывающая из социальных и демографических показателей, культурных и военных успехов народа и государства, именно где-то между XIV и XVII веками проходит через минимум.
И именно поэтому такая эпоха неизбежно должна была стать моепй «любимицей». Уж очень прочно забита в мою голову простая мысль:
сила, прикладываемая к «телу» в некоторый момент времени, определяет его УСКОРЕНИЕ в этот момент, то есть вторую производную по времени от упомянутой мифической интегральной характеристики.
И, следовательно, эпоха, когда «качество» нашей жизни прошло через минимум, а производная от этого «качества» поменяла знак - это время наиболее продуктивного приложения к нашей истории «положительных» сил.
Действительно, семейное дело Рюриковичей со времен Владимира Святославича «Святого» медленно, но верно, поколение за поколением, теряло силу и драйв. Сначала «Русь» ушла с Черного моря, затем - из циркумпонтийского региона, оставив земли на юг от днепровских порогов печенегам и куманам-половцам. Степняки, что во времена Святослава Старого драпали от Киева от одной лишь тени княжеской дружины, со временем вошли во вкус и принялись ходить к русским столицам как на работу. Отступали Рюриковичи к XIII веку и на севере, отдав Прибалтику практически без боя. Отступали и на западе, где всерьез встал вопрос о переходе Галицкой земли в состав Венгерского королевства. Яркие лидеры, вроде Владимира Всеволодовича «Мономаха», на время задерживали процесс деградации бывших «русских Славиний», но после их смерти кризис набирал новую силу.
Об общих причинах кризиса средневековой Руси сказано много разумных слов. Но я бы здесь хотел сосредоточиться на одной, но ключевой проблеме. На проблеме противоречий между интересами государства, концентрированным выражением которого и являлся сакральный род облеченных властью потомков Рюрика, - и интересами конкретных земель и населяющих эти земли «людей».
Причем эта важнейшая проблема обычно как-то теряется на фоне рассуждений о бедах «феодальной раздробленности». А ведь подлинной бедой стало не неизбежное формирование относительно самостоятельных и устойчивых «земель», но формирование устойчивого порядка вещей, в котором князь некоторой «земли» бился не за её расширение, не за торговые интересы её «людей», а за своё продвижение на новые, более престижные и богатые столы. Иллюстрировать этот тезис можно практически бесконечно. Мне хватит лишь указания на то, что в 1152 году, как раз во время активной войны ростово-суздальского князя Юрия Долгорукого на юге за родной Остерский городок, «приидоша болгаре по Волзе к Ярославлю и оступиша градок… » [ПСРЛ, т. 24, стр. 77], и чудом его не взяли. Князь занят борьбой за новые столы, тогда как в его земле хозяйничают страшные и ужасные булгары. По мне - яркая картина упадка княжьей Руси.
Этот порядок вещей привел Русь к катастрофе. И именно в XIV веке этот катастрофический порядок был, наконец, сломан. Литовские князья сформировали ядро своего полиэтничного государства и заключили «союз» хотя бы со своими элитами. Со времен Гедемина и его сына Ольгерда (первая половина XIV века) Литва приступает к масштабной экспансии в интересах своих князей и своего общества, и противостоять таким объединенным усилиям князья и земли Руси не могут, да иногда и не хотят. В это же время на Северо-Востоке (в Твери, в Суздале, в Галиче, в Стародубе, в Москве) ряд Рюриковичей сообразил, что «дальше так жить нельзя» и также заключил союз с элитами своих княжеств. Символично, что именно с началом XIV столетия начинается эпопея московских «примыслов», верный признак того, что правители тогда еще не «белокаменной» и вполне «резиновой» оставили надежду найти себе новые почетные столы и принялись всячески укреплять имеющийся. На Северо-Востоке и Северо-Западе нужда привела к тому, что интересы и цели князей и «людей» в ключевых вопросах совпали. Как следствие, с XIV века появляются новые и новые земли, где живут потомки «людей» из «русских Славиний» (ВКЛ колонизует Подолию, Москва - Тулу, Мещеру, Пермскую землю). В XVI веке этот процесс приобретает лавинообразный характер.
Неформальный «союз» между государством и обществом привел также к медленной, но верной эволюции политических и социальных структур в направлении к «служилому государству», о котором тут стоит сказать особо. Я уже говорил выше о том, что социальное и политическое устройство Великого княжества Московского и Московского Царства лично у меня не вызывает особого восторга. Уж больно оно, устройство это, «сурово». Но и «справедливо», этого не отнять. Это и не удивительно, ведь суровые времена требуют справедливых и рациональных решений.
Служилому сословию России времен Ренессанса ( в отличие от дворянства XVIII-XIX веков) не было нужды выдумывать сложные обоснования своего привилегированного положения. Всем и так было понятно, что часть от крестьянского тягла они получают за службу, за то, что рискуют жизнью на «берегу», защищая тяглых, за то, что по два-три месяца в походе спят под войлочным пологом и жрут овсяную болтушку. Тяглое сословие, отдающее часть своих трудов в обмен на безопасность, - это тоже участник упомянутого союза "государство-общество", пусть и «младший».
Но и господарь в XIV-XVII веках тоже участвует в союзе государства и общества. И этот «абсолютный» монарх, как правило, крепко связан путами традиций. Вопреки распространенному мнению, российский господарь в «темные монгольские времена» никогда не почитался в качестве «живого бога». Великий князь и царь в средневековой России - это лишь высший исполнитель нормы, но никоим образом не его источник. Хотя этот принцип за редчайшими исключениями нигде не формулируется специально (как и вообще все наиболее глубокие и потому как бы самоочевидные основы общественной жизни), его можно выявить по специфической реализации множества элементарных ситуаций, введенных в качестве нормативных в летописный или публицистический нарратив.
Так, воля господаря никогда не ставилась выше норм традиционной морали, а оценка деятельности царя или князя с точки зрения этой морали не является сама по себе мятежом. Об этом нам последовательно сообщает огромное количество источников, начиная с произведений «борисоглебского» цикла, решительно осуждающих «злого» князя, и заканчивая творчеством Ивана Грозного. («Увы мне, грешному! Горе мне, окаянному!... подобает вам, нашим государям, нас, заблудившися во тьме гордости и находящихся в смертной обители обманутого тщеславия… просвещать. А я, пес смердящий, кого могу учить и чему наставлять и в чем просветить? Сам вечно в пьянстве, блуде, прелюбодеянии, скверне, убийствах, грабежах, воровстве и ненависти… » [Послание в Кирилло-Белозерский монастырь, Послания Ивана Грозного, ПЛДР])
Никогда не существовало и реальной традиции приписывать господарям непогрешимость и отрицать саму возможность принятия коллективных решений. Напротив, князья даже в совершенно «нормативных» текстах сплошь и рядом проявляют неблагоразумие, а тема «злых» и «добрых» советов князю красной нитью проходит через все летописные своды XIV-XVII веков. Причем исходить эти советы в нарративе могут и от ближних бояр и дружины, и от городской общины в целом, и от представителей сословий и группировок. Так, в известной истории о том, как Всеволод Юрьевич Большое Гнездо расправился со своими родственниками-конкурентами, летописец спокойно «передает» инициативу владимирцам. («Бысть мятежь велик в граде Володимери. Всташа бояре и купци, рекуще: княже, мы тебе добра хочемъ, и за тя головы свое складываемъ, а ты держишь ворогы свое просты. А се ворози твои и наши - суждалци и ростовци, любо и казни, любо и слепи, але даи намъ» [Лаврентьевский список, стр. 385]. Характерный момент: в данном случае мятеж как таковой не возмущает пристрастного, ПМСМ, летописца.)
Со временем сам процесс «совещаний» упорядочился и формализовался, что зафиксировано, например, в летописном рассказе о подготовке к «новгородскому» походу 1471 года: на первом этапе планирования стратегическое решение обсуждается в узком окружении великого князя, в который входит в данном случае мать-княгиня, митрополит, «сущии боаре», которые и «советуют ему [господарю] исполнити мысль свою над Новгородци за их неисправление и отступление». Затем принятое стратегическое решение выносится на обсуждение господарем перед «братью своею,… все епископи земли своея, … князи,… бояре, … воеводы, и по вся воя своя» для выработки оптимальной тактики, чтобы «люди многы [не] истерял».
Наконец, не вызывало никаких сомнений существование не формализованного, но неоспоримого права на восстание общества против власти «неправедного», «злого царя». Это право четко сформулировано уже в упомянутом выше «борисоглебском» цикле, когда Святополк Окаянный был свергнут, как утверждает «Чтение и житии и погублении святую страстотерпцу романа и Давида», благодаря «правильному» народному восстанию: «Бог сведыи таины сердечныя, и хотя всем человеком спастися и в разумъ истиныи приити, не попусти окаянному тако сътворити, нъ потреи от земли сея. Крамоле бывшеи от людии и изгнану ему сущю не токмо из града ны изъ области всея…» [Богуславський С., Украино-русские памятники XI-XVIII веков о князьях Борисе и Глебе, стр. 194 (укр.)].
Таких «правильных» восстаний только в домонгольский период книжники XIV-XVII веков перечисляли бы десятками. После же нашествия тема праведного противостояния «злой» верховной власти со временем вообще занимает одно из центральных мест в прагматичной «идеологии» русского Ренессанса, подчиненной интересам общества (а не подчиняющей общество себе).
Таким образом, господарь в средневековой России - всего лишь высший функционер, первый слуга страны, этой "службой" (т.е. своим главным предназначением) он оказывается в некотором роде объединен со своими собственными подданными, представая в какой-то степени их коллегой, хотя бы и старшим (с большим отрывом). Для подобной власти есть точная и последовательная аналогия: это власть главнокомандующего на войне (он также наделен не ограниченными формально полномочиями, но и он, и его подчиненные твердо знают, что сделано это исключительно ради самих подчиненных и их дела - не армия для командующего, а он для армии; он также считается членом той же военной корпорации, что и его подчиненные, их коллегой, "первым солдатом армии").* Для обсуждаемого русского «служилого» государства, заключившего в целях выживания союз с обществом, такая аналогия особенно актуальна.
Наконец, стоит признать, что описанный «союз» общества и государства, равно как и рациональное, потребительское отношение общества к верховной власти и государству в целом - это то, чего ПМСМ больше всего не хватает современной России. И опыт первого и единственного в нашей истории «коренного перелома» XIV-XVII веков кажется мне для решения этой проблемы весьма полезным. По этой причине я и возвращаюсь снова и снова к своей «любимой» эпохе. Такие дела.
* Я знаю, что ув. Могултай (у которого я позаимствовал саму идею «абсолютных» и «псевдоабсолютных» монархий в традиционном обществе вместе с идеей «союза государства и общества» до формирования современных наций) не согласится с моим описанием реалий общественной и политической жизни ВКМ и МЦ. Но что делать, если при этом его описание позднебронзовых «монархий» Ближнего Востока так удачно сошлось с моей основной идеей?
P.S. Ну и захотелось дополнить обсуждение ссылкой на типовой "антимосковский" текст с моими типовыми же возражениями: http://community.livejournal.com/ukraine_russia/6026708.html?thread=187817428#t188320724
Думаю, многие поймут связь между обсуждаемой записью -- и моими возражениями по ссылке.
Думаю, все читатели этого журнала уже заметили, что для меня любимейшей (хотя и не обязательно лучшей) эпохой в отечественной истории являются XIV-XVII века, время великого Княжества Московского и Московского Царства.
Такие предпочтения, мягко скажем, не слишком распространены. Кто-то считает лучшим временем советский период нашей истории, кто-то - петербургский, кто-то любит домонгольскую княжью Русь, кто-то покорен «легендарным» догосударственным временем, кто-то считает мерзостью и пакостью все государства, все общества, существовавшие на наших землях.
Моих же единомышленников в этом вопросе можно пересчитать по пальцам. Поэтому я и решил собрать в одном месте основные аргументы в защиту таких своих предпочтений. Прекрасно отдавая себе при этом отчет в том, что в таких вопросах почти для всех, и для меня в том числе, важны иррациональные, эмоциональные аргументы, суть которых в инет-дискуссии не изложить.
Но и рациональное начало в моем «выборе» есть, и именно на нем я и сосредоточусь.
Да, я понимаю, что XIV-XVII века не были славнейшей эпохой отечественной военной истории. На каждую яркую победу этого времени приходится хотя бы одно обидное, жестокое поражение. Были тогда Вожа, Непрядва, Ока, снова Ока, Угра, Казань, Ведроша, Гельмед, Смоленск, снова Казань, Полоцк, Молоди, Псков, Москва, Шепелевичи. Но были и Тростна, Москва, Белев, Суздаль, Орша, Улла, Москва, Венден, Полоцк, Кромы, Клушино, Смоленск, Чуднов.
Да, социальное и политическое устройство Великого княжества Московского и Московского Царства лично у меня не вызывает особого восторга.
Да, я не вижу в то тяжелое время в России и никакого особого «расцвета духовности».
Наконец, по такому критерию, как «относительное» количество «русских людей» и «относительное» качество их жизни, рассматриваемая эпоха была ПМСМ худшей в нашей истории.
Так что мифическая интегральная характеристика времени, складывающая из социальных и демографических показателей, культурных и военных успехов народа и государства, именно где-то между XIV и XVII веками проходит через минимум.
И именно поэтому такая эпоха неизбежно должна была стать моепй «любимицей». Уж очень прочно забита в мою голову простая мысль:
сила, прикладываемая к «телу» в некоторый момент времени, определяет его УСКОРЕНИЕ в этот момент, то есть вторую производную по времени от упомянутой мифической интегральной характеристики.
И, следовательно, эпоха, когда «качество» нашей жизни прошло через минимум, а производная от этого «качества» поменяла знак - это время наиболее продуктивного приложения к нашей истории «положительных» сил.
Действительно, семейное дело Рюриковичей со времен Владимира Святославича «Святого» медленно, но верно, поколение за поколением, теряло силу и драйв. Сначала «Русь» ушла с Черного моря, затем - из циркумпонтийского региона, оставив земли на юг от днепровских порогов печенегам и куманам-половцам. Степняки, что во времена Святослава Старого драпали от Киева от одной лишь тени княжеской дружины, со временем вошли во вкус и принялись ходить к русским столицам как на работу. Отступали Рюриковичи к XIII веку и на севере, отдав Прибалтику практически без боя. Отступали и на западе, где всерьез встал вопрос о переходе Галицкой земли в состав Венгерского королевства. Яркие лидеры, вроде Владимира Всеволодовича «Мономаха», на время задерживали процесс деградации бывших «русских Славиний», но после их смерти кризис набирал новую силу.
Об общих причинах кризиса средневековой Руси сказано много разумных слов. Но я бы здесь хотел сосредоточиться на одной, но ключевой проблеме. На проблеме противоречий между интересами государства, концентрированным выражением которого и являлся сакральный род облеченных властью потомков Рюрика, - и интересами конкретных земель и населяющих эти земли «людей».
Причем эта важнейшая проблема обычно как-то теряется на фоне рассуждений о бедах «феодальной раздробленности». А ведь подлинной бедой стало не неизбежное формирование относительно самостоятельных и устойчивых «земель», но формирование устойчивого порядка вещей, в котором князь некоторой «земли» бился не за её расширение, не за торговые интересы её «людей», а за своё продвижение на новые, более престижные и богатые столы. Иллюстрировать этот тезис можно практически бесконечно. Мне хватит лишь указания на то, что в 1152 году, как раз во время активной войны ростово-суздальского князя Юрия Долгорукого на юге за родной Остерский городок, «приидоша болгаре по Волзе к Ярославлю и оступиша градок… » [ПСРЛ, т. 24, стр. 77], и чудом его не взяли. Князь занят борьбой за новые столы, тогда как в его земле хозяйничают страшные и ужасные булгары. По мне - яркая картина упадка княжьей Руси.
Этот порядок вещей привел Русь к катастрофе. И именно в XIV веке этот катастрофический порядок был, наконец, сломан. Литовские князья сформировали ядро своего полиэтничного государства и заключили «союз» хотя бы со своими элитами. Со времен Гедемина и его сына Ольгерда (первая половина XIV века) Литва приступает к масштабной экспансии в интересах своих князей и своего общества, и противостоять таким объединенным усилиям князья и земли Руси не могут, да иногда и не хотят. В это же время на Северо-Востоке (в Твери, в Суздале, в Галиче, в Стародубе, в Москве) ряд Рюриковичей сообразил, что «дальше так жить нельзя» и также заключил союз с элитами своих княжеств. Символично, что именно с началом XIV столетия начинается эпопея московских «примыслов», верный признак того, что правители тогда еще не «белокаменной» и вполне «резиновой» оставили надежду найти себе новые почетные столы и принялись всячески укреплять имеющийся. На Северо-Востоке и Северо-Западе нужда привела к тому, что интересы и цели князей и «людей» в ключевых вопросах совпали. Как следствие, с XIV века появляются новые и новые земли, где живут потомки «людей» из «русских Славиний» (ВКЛ колонизует Подолию, Москва - Тулу, Мещеру, Пермскую землю). В XVI веке этот процесс приобретает лавинообразный характер.
Неформальный «союз» между государством и обществом привел также к медленной, но верной эволюции политических и социальных структур в направлении к «служилому государству», о котором тут стоит сказать особо. Я уже говорил выше о том, что социальное и политическое устройство Великого княжества Московского и Московского Царства лично у меня не вызывает особого восторга. Уж больно оно, устройство это, «сурово». Но и «справедливо», этого не отнять. Это и не удивительно, ведь суровые времена требуют справедливых и рациональных решений.
Служилому сословию России времен Ренессанса ( в отличие от дворянства XVIII-XIX веков) не было нужды выдумывать сложные обоснования своего привилегированного положения. Всем и так было понятно, что часть от крестьянского тягла они получают за службу, за то, что рискуют жизнью на «берегу», защищая тяглых, за то, что по два-три месяца в походе спят под войлочным пологом и жрут овсяную болтушку. Тяглое сословие, отдающее часть своих трудов в обмен на безопасность, - это тоже участник упомянутого союза "государство-общество", пусть и «младший».
Но и господарь в XIV-XVII веках тоже участвует в союзе государства и общества. И этот «абсолютный» монарх, как правило, крепко связан путами традиций. Вопреки распространенному мнению, российский господарь в «темные монгольские времена» никогда не почитался в качестве «живого бога». Великий князь и царь в средневековой России - это лишь высший исполнитель нормы, но никоим образом не его источник. Хотя этот принцип за редчайшими исключениями нигде не формулируется специально (как и вообще все наиболее глубокие и потому как бы самоочевидные основы общественной жизни), его можно выявить по специфической реализации множества элементарных ситуаций, введенных в качестве нормативных в летописный или публицистический нарратив.
Так, воля господаря никогда не ставилась выше норм традиционной морали, а оценка деятельности царя или князя с точки зрения этой морали не является сама по себе мятежом. Об этом нам последовательно сообщает огромное количество источников, начиная с произведений «борисоглебского» цикла, решительно осуждающих «злого» князя, и заканчивая творчеством Ивана Грозного. («Увы мне, грешному! Горе мне, окаянному!... подобает вам, нашим государям, нас, заблудившися во тьме гордости и находящихся в смертной обители обманутого тщеславия… просвещать. А я, пес смердящий, кого могу учить и чему наставлять и в чем просветить? Сам вечно в пьянстве, блуде, прелюбодеянии, скверне, убийствах, грабежах, воровстве и ненависти… » [Послание в Кирилло-Белозерский монастырь, Послания Ивана Грозного, ПЛДР])
Никогда не существовало и реальной традиции приписывать господарям непогрешимость и отрицать саму возможность принятия коллективных решений. Напротив, князья даже в совершенно «нормативных» текстах сплошь и рядом проявляют неблагоразумие, а тема «злых» и «добрых» советов князю красной нитью проходит через все летописные своды XIV-XVII веков. Причем исходить эти советы в нарративе могут и от ближних бояр и дружины, и от городской общины в целом, и от представителей сословий и группировок. Так, в известной истории о том, как Всеволод Юрьевич Большое Гнездо расправился со своими родственниками-конкурентами, летописец спокойно «передает» инициативу владимирцам. («Бысть мятежь велик в граде Володимери. Всташа бояре и купци, рекуще: княже, мы тебе добра хочемъ, и за тя головы свое складываемъ, а ты держишь ворогы свое просты. А се ворози твои и наши - суждалци и ростовци, любо и казни, любо и слепи, але даи намъ» [Лаврентьевский список, стр. 385]. Характерный момент: в данном случае мятеж как таковой не возмущает пристрастного, ПМСМ, летописца.)
Со временем сам процесс «совещаний» упорядочился и формализовался, что зафиксировано, например, в летописном рассказе о подготовке к «новгородскому» походу 1471 года: на первом этапе планирования стратегическое решение обсуждается в узком окружении великого князя, в который входит в данном случае мать-княгиня, митрополит, «сущии боаре», которые и «советуют ему [господарю] исполнити мысль свою над Новгородци за их неисправление и отступление». Затем принятое стратегическое решение выносится на обсуждение господарем перед «братью своею,… все епископи земли своея, … князи,… бояре, … воеводы, и по вся воя своя» для выработки оптимальной тактики, чтобы «люди многы [не] истерял».
Наконец, не вызывало никаких сомнений существование не формализованного, но неоспоримого права на восстание общества против власти «неправедного», «злого царя». Это право четко сформулировано уже в упомянутом выше «борисоглебском» цикле, когда Святополк Окаянный был свергнут, как утверждает «Чтение и житии и погублении святую страстотерпцу романа и Давида», благодаря «правильному» народному восстанию: «Бог сведыи таины сердечныя, и хотя всем человеком спастися и в разумъ истиныи приити, не попусти окаянному тако сътворити, нъ потреи от земли сея. Крамоле бывшеи от людии и изгнану ему сущю не токмо из града ны изъ области всея…» [Богуславський С., Украино-русские памятники XI-XVIII веков о князьях Борисе и Глебе, стр. 194 (укр.)].
Таких «правильных» восстаний только в домонгольский период книжники XIV-XVII веков перечисляли бы десятками. После же нашествия тема праведного противостояния «злой» верховной власти со временем вообще занимает одно из центральных мест в прагматичной «идеологии» русского Ренессанса, подчиненной интересам общества (а не подчиняющей общество себе).
Таким образом, господарь в средневековой России - всего лишь высший функционер, первый слуга страны, этой "службой" (т.е. своим главным предназначением) он оказывается в некотором роде объединен со своими собственными подданными, представая в какой-то степени их коллегой, хотя бы и старшим (с большим отрывом). Для подобной власти есть точная и последовательная аналогия: это власть главнокомандующего на войне (он также наделен не ограниченными формально полномочиями, но и он, и его подчиненные твердо знают, что сделано это исключительно ради самих подчиненных и их дела - не армия для командующего, а он для армии; он также считается членом той же военной корпорации, что и его подчиненные, их коллегой, "первым солдатом армии").* Для обсуждаемого русского «служилого» государства, заключившего в целях выживания союз с обществом, такая аналогия особенно актуальна.
Наконец, стоит признать, что описанный «союз» общества и государства, равно как и рациональное, потребительское отношение общества к верховной власти и государству в целом - это то, чего ПМСМ больше всего не хватает современной России. И опыт первого и единственного в нашей истории «коренного перелома» XIV-XVII веков кажется мне для решения этой проблемы весьма полезным. По этой причине я и возвращаюсь снова и снова к своей «любимой» эпохе. Такие дела.
* Я знаю, что ув. Могултай (у которого я позаимствовал саму идею «абсолютных» и «псевдоабсолютных» монархий в традиционном обществе вместе с идеей «союза государства и общества» до формирования современных наций) не согласится с моим описанием реалий общественной и политической жизни ВКМ и МЦ. Но что делать, если при этом его описание позднебронзовых «монархий» Ближнего Востока так удачно сошлось с моей основной идеей?
P.S. Ну и захотелось дополнить обсуждение ссылкой на типовой "антимосковский" текст с моими типовыми же возражениями: http://community.livejournal.com/ukraine_russia/6026708.html?thread=187817428#t188320724
Думаю, многие поймут связь между обсуждаемой записью -- и моими возражениями по ссылке.