Все моё раннее школьное детство я складывала в секретер сухари. Думала: вот начнётся война, а у меня уже и сухарики приготовлены. Будет голод, а я - раз - выкладываю заначку и все сыты и рады.
В моем детстве много говорили о войне.
Каждое утро в школе мы делали политинформации: рассказывали об ужасных сионистах и о том, как они убивают бедных арабов. Как сейчас вижу свою любимую подругу Таньку, которая словами газетной передовицы шлёт проклятия на головы израильтян.
Танька, Танька, кто тогда думал, что почти всю свою взрослую жизнь ты проживешь в Израиле и вырастишь там трёх сынов...
Каждый год у нас были смотры военно-патриотической песни со всякими тачанками и уходящими на фронт комсомольцами, которым любящие комсомолки от всего сердца желали то раны небольшой, то смерти мгновенной.
Такие грозные пожелания не пугали, мы просто в них не вдумывались. Гораздо интереснее было искать гимнастерки и выбирать общим голосованием тех, кто будет изображать влюбленную пару, а потом давиться всем классом от хохота, глядя, как несчастные изображают комсомольскую любовь.
Пугали, скорее, книги. Мы очень много читали о войне. О блокаде, о лишениях, смертях, о концлагерях ...
А ещё были живы воевавшие деды и отцы. Они не рассказывали ничего. Но День Победы был всегда особенным днём, когда у них всех, тех, кто видел, становились очень напряженные лица, а моя маленькая хрупкая прабабушка Груня шептала бескровными губами:"Только бы не было войны..."
И плакала о сыне Митеньке, семнадцатилетнем мальчике, который так не вернулся домой.
Для них война была частью жизни, для меня она оставалась в книжных переплетах, в папиных орденах, в бабушкиных слезах, по-настоящему я её не чувствовала и не понимала.
И сейчас я больше всего на свете хочу, чтобы и для моих детей она навсегда оставалась только историей и никогда, ни за что не стала их жизнью.
Не выкрикивайте сегодня шапкозакидательные лозунги, никогда не призывайте к войне, хуже войны нет ничего на свете.