Мой отец - участник Парада Победы 1945 года
Воспоминания отца. Начало:http://nikolaeva.livejournal.com/335091.html
С КОРАБЛЯ НА…ПАРАД
В победную весну 1945 года я оказался на Северном флоте на эсминце «Грозный», самом быстроходном и современном корабле-красавце, недаром его макет находится в экспозиции Музея советской армии в Москве. И все лето того знаменательного 1945 года мы, как нам казалось, без особой надобности болтались в море, отрабатывая свои навыки и проверяя лишний раз технику. И это после победного окончания такой войны! Впрочем, прошел слух, что флот пойдет Северным морским путем (время-то было летнее!) на покорение Японии. Сталин, конечно, мог думать не столько о Японии, сколько о Китае и вообще о том регионе в целом, где можно было бы перетянуть на свою сторону весь Восток. Мы уже совсем было размечтались совершить такой сказочный поход… Но Сталин уже знал о существовании американской атомной бомбы, которая вскоре и была сброшена на Японию. Наш поход не состоялся. Но мне сожалеть долго об этом не пришлось, потому что вдруг выпало счастье участвовать 24 июня в Параде Победы на Красной площади (в составе сводного полка Военно-Морского Флота).
Целый месяц, каждый день, с утра до вечера наш полк готовился к этому великому событию. Мы бесконечно маршировали под оркестр в Химках, на широкой набережной, рядом с Речным вокзалом. Каждый час - перерыв на 15 минут, мы влились на зеленый газон и мгновенно засыпали. Тут же труба поднимала нас, и мы опять сотрясали асфальт под звуки советских и дореволюционных маршей. Руководил всем этим делом, не отходя от нас ни на шаг и не покидая нас весь день, полковник А.Дубина, который заслуженно считался главным строевиком Военно-Морского Флота. Тогда ему было уже около шестидесяти, но он был совершенно неутомим. Никогда до него не думал, что у строевой муштры могут быть не только бездушные профессионалы, но и подлинные фанатики и даже такие специалисты, как Дубина, его вполне можно было назвать романтиком строевой подготовки. В нашу каждодневную шагистику он сумел внести дух энтузиазма и творчества, валясь с ног от усталости, мы все восхищались им. Он оказался не только выдающимся мастером своего дела, но и очень интересным человеком, который многое повидал и познал. Он был настолько душевно богат, что сумел превратить муштру в искусство. После нашего успешного прохождения на параде мы, все его подопечные, сложились и купили ему в подарок золотую табакерку.
И наконец наступило 24 июня. Пошедший с утра дождик не омрачил праздник (но из-за него был отменен воздушный парад). Наш полк под аплодисменты трибун лихо прошел по площади вслед за колоннами всех фронтов (Карельского, Ленинградского, Прибалтийского, трех Белорусских фронтов и четырех Украинских). Сразу за нашим полком следовала рота солдат из двухсот человек с фашистскими знаменами, они швырнули их к подножью Мавзолея под барабанную дробь. Вот тогда, в те минуты, война действительно закончилась. Это была последняя точка в ее истории.
Так завершилось прохождение фронтовых частей. В нем участвовало около 11 тысяч человек, представлявших на параде многомиллионную армию-победительницу. Затем по старой парадной традиции по площади прошли войска Московского гарнизона.
Наш полк у храма Василия Блаженного повернул налево и двинулся по улице Разина (ныне - Варварка). Вдоль домов стояли ликующие москвичи. Появление моряков вызвало у них такую бурю восторга, что толпа прорвала оцепление из солдат. Мы тут же оказались в людском водовороте, сразу сломавшим наш строй. Раздалась чья-то находчивая команда: «Всем добираться обратно в казармы без строя, своим ходом! Не забыть поставить на место оружие!» (Одна половина нашего полка была с автоматами, другая - с винтовками). Мы устремились к ближайшей станции метро, с большим трудом пробиваясь через обнимавших нас москвичей. Многие из них пытались утащить нас с собой, в гости к ним, но нам надо было обязательно вернуться, чтобы освободиться от оружия. И, главное, каждого из нас уже ждали за праздничными столами, кого родные, кого близкие и просто знакомые.
Такой неожиданный финал нашего парадного марша, конечно же, случился в истории московских парадов впервые. У нас всегда было известное уважение к порядку и властям, а в те годы вообще никому не могло придти в голову смять военное оцепление, да еще во время такого парада. А вот смяли! Радость Победы била через край! Люди исстрадались по радости. Если бы знали они тогда, в тот святой день, сколько впереди у них будет еще бедствий и горя!..
А я лично и не подозревал, что надо мной уже нависла смертельная угроза. Попав на целых три дня домой, я был безмерно счастлив, красовался перед всеми в своей морской форме. При разговорах с родителями я, как всегда, был с ними искренен, что едва меня не погубило. А дело было в следующем.
Если мой отец, насколько я помню, отдавал себе отчет в происходящем в стране, то мать таким же пониманием не отличалась. И когда я в разговоре с родителями сказал, что не вижу особой разницы между Сталиным и Гитлером, она пришла в ужас. Пыталась спорить со мной, разубедить меня, но безуспешно. И тогда решила пойти в НКВД (народный комиссариат внутренних дел), на Лубянку, и попросить там сотрудников, чтобы они со мной поговорили и переубедили меня. Мне она ничего об этом своем замысле не сказала, верила, что на Лубянке по-отечески поговорят со мной и наставят на путь истинный.
На мое счастье, она перед походом на Лубянку все же решила посоветоваться с большим другом нашей семьи, известнейшим в те годы столичным хирургом, Самуилом Львовичем Минцем. По-моему, он и моя мать очень симпатизировали друг другу, недаром она устремилась к нему даже с таким деликатным делом. Минц был умнейший человек, колоритнейшая личность, а на вид - огромный рыжий детина. Он отговорил ее от этой затеи, вернее, строго-настрого запретил ей идти жаловаться на меня сталинским опричникам. Так Самуил Львович во второй раз спас мне жизнь. В первый раз тогда, когда у меня в десять лет был гнойный аппендицит и он оперировал меня в почти безнадежном состоянии. Только много лет спустя мать и он рассказали мне об этом случае. Кстати, я уже тогда, в 1945 году, не был настолько наивным, чтобы делиться такими мыслями о Сталине с кем-либо, кроме родителей и двух самых верных друзей, разделявших мои взгляды. Я знал, что за подобные разговоры последует только одно наказание - смерть.
Мой отец
С КОРАБЛЯ НА…ПАРАД
В победную весну 1945 года я оказался на Северном флоте на эсминце «Грозный», самом быстроходном и современном корабле-красавце, недаром его макет находится в экспозиции Музея советской армии в Москве. И все лето того знаменательного 1945 года мы, как нам казалось, без особой надобности болтались в море, отрабатывая свои навыки и проверяя лишний раз технику. И это после победного окончания такой войны! Впрочем, прошел слух, что флот пойдет Северным морским путем (время-то было летнее!) на покорение Японии. Сталин, конечно, мог думать не столько о Японии, сколько о Китае и вообще о том регионе в целом, где можно было бы перетянуть на свою сторону весь Восток. Мы уже совсем было размечтались совершить такой сказочный поход… Но Сталин уже знал о существовании американской атомной бомбы, которая вскоре и была сброшена на Японию. Наш поход не состоялся. Но мне сожалеть долго об этом не пришлось, потому что вдруг выпало счастье участвовать 24 июня в Параде Победы на Красной площади (в составе сводного полка Военно-Морского Флота).
Целый месяц, каждый день, с утра до вечера наш полк готовился к этому великому событию. Мы бесконечно маршировали под оркестр в Химках, на широкой набережной, рядом с Речным вокзалом. Каждый час - перерыв на 15 минут, мы влились на зеленый газон и мгновенно засыпали. Тут же труба поднимала нас, и мы опять сотрясали асфальт под звуки советских и дореволюционных маршей. Руководил всем этим делом, не отходя от нас ни на шаг и не покидая нас весь день, полковник А.Дубина, который заслуженно считался главным строевиком Военно-Морского Флота. Тогда ему было уже около шестидесяти, но он был совершенно неутомим. Никогда до него не думал, что у строевой муштры могут быть не только бездушные профессионалы, но и подлинные фанатики и даже такие специалисты, как Дубина, его вполне можно было назвать романтиком строевой подготовки. В нашу каждодневную шагистику он сумел внести дух энтузиазма и творчества, валясь с ног от усталости, мы все восхищались им. Он оказался не только выдающимся мастером своего дела, но и очень интересным человеком, который многое повидал и познал. Он был настолько душевно богат, что сумел превратить муштру в искусство. После нашего успешного прохождения на параде мы, все его подопечные, сложились и купили ему в подарок золотую табакерку.
И наконец наступило 24 июня. Пошедший с утра дождик не омрачил праздник (но из-за него был отменен воздушный парад). Наш полк под аплодисменты трибун лихо прошел по площади вслед за колоннами всех фронтов (Карельского, Ленинградского, Прибалтийского, трех Белорусских фронтов и четырех Украинских). Сразу за нашим полком следовала рота солдат из двухсот человек с фашистскими знаменами, они швырнули их к подножью Мавзолея под барабанную дробь. Вот тогда, в те минуты, война действительно закончилась. Это была последняя точка в ее истории.
Так завершилось прохождение фронтовых частей. В нем участвовало около 11 тысяч человек, представлявших на параде многомиллионную армию-победительницу. Затем по старой парадной традиции по площади прошли войска Московского гарнизона.
Наш полк у храма Василия Блаженного повернул налево и двинулся по улице Разина (ныне - Варварка). Вдоль домов стояли ликующие москвичи. Появление моряков вызвало у них такую бурю восторга, что толпа прорвала оцепление из солдат. Мы тут же оказались в людском водовороте, сразу сломавшим наш строй. Раздалась чья-то находчивая команда: «Всем добираться обратно в казармы без строя, своим ходом! Не забыть поставить на место оружие!» (Одна половина нашего полка была с автоматами, другая - с винтовками). Мы устремились к ближайшей станции метро, с большим трудом пробиваясь через обнимавших нас москвичей. Многие из них пытались утащить нас с собой, в гости к ним, но нам надо было обязательно вернуться, чтобы освободиться от оружия. И, главное, каждого из нас уже ждали за праздничными столами, кого родные, кого близкие и просто знакомые.
Такой неожиданный финал нашего парадного марша, конечно же, случился в истории московских парадов впервые. У нас всегда было известное уважение к порядку и властям, а в те годы вообще никому не могло придти в голову смять военное оцепление, да еще во время такого парада. А вот смяли! Радость Победы била через край! Люди исстрадались по радости. Если бы знали они тогда, в тот святой день, сколько впереди у них будет еще бедствий и горя!..
А я лично и не подозревал, что надо мной уже нависла смертельная угроза. Попав на целых три дня домой, я был безмерно счастлив, красовался перед всеми в своей морской форме. При разговорах с родителями я, как всегда, был с ними искренен, что едва меня не погубило. А дело было в следующем.
Если мой отец, насколько я помню, отдавал себе отчет в происходящем в стране, то мать таким же пониманием не отличалась. И когда я в разговоре с родителями сказал, что не вижу особой разницы между Сталиным и Гитлером, она пришла в ужас. Пыталась спорить со мной, разубедить меня, но безуспешно. И тогда решила пойти в НКВД (народный комиссариат внутренних дел), на Лубянку, и попросить там сотрудников, чтобы они со мной поговорили и переубедили меня. Мне она ничего об этом своем замысле не сказала, верила, что на Лубянке по-отечески поговорят со мной и наставят на путь истинный.
На мое счастье, она перед походом на Лубянку все же решила посоветоваться с большим другом нашей семьи, известнейшим в те годы столичным хирургом, Самуилом Львовичем Минцем. По-моему, он и моя мать очень симпатизировали друг другу, недаром она устремилась к нему даже с таким деликатным делом. Минц был умнейший человек, колоритнейшая личность, а на вид - огромный рыжий детина. Он отговорил ее от этой затеи, вернее, строго-настрого запретил ей идти жаловаться на меня сталинским опричникам. Так Самуил Львович во второй раз спас мне жизнь. В первый раз тогда, когда у меня в десять лет был гнойный аппендицит и он оперировал меня в почти безнадежном состоянии. Только много лет спустя мать и он рассказали мне об этом случае. Кстати, я уже тогда, в 1945 году, не был настолько наивным, чтобы делиться такими мыслями о Сталине с кем-либо, кроме родителей и двух самых верных друзей, разделявших мои взгляды. Я знал, что за подобные разговоры последует только одно наказание - смерть.
Мой отец