Набоков
Давно хотел прочитать первый роман Набокова. Прозрачное, чистое произведение. Когда мы влюблены (или были влюблены), кажется, что все истории про нас.
Выписал несколько цитат:
Кто бреется, тот каждое утро молодеет на день. Ганину сегодня казалось, что он помолодел ровно на девять лет.
День Ганина еще более опустел в житейском смысле после его разрыва с Людмилой, но зато теперь не было тоски бездействия.
То-то же. Россию надо любить. Без нашей эмигрантской любви, России -- крышка. Там ее никто не любит.
На этих снимках Машенька была совсем такой, какой он ее помнил, и теперь страшно было подумать, что его прошлое лежит в чужом столе.
Просто очень удобно жил в самом себе и ждал.
Утро к ней не шло: лицо было бледное, опухшее, и желтые волосы стояли дыбом.
Они так много целовались в эти первые дни их любви, что у Машеньки распухали губы, и на шее, такой всегда горячей под узлом косы, появлялись нежные подтеки. Она была удивительно веселая, скорее смешливая, чем насмешливая.
Потом, к вечеру, он провожал ее и ее подруг до села и, проходя по зеленой лесной дороге, заросшей плевелами, мимо хромой скамьи, очень серьезно рассказывал: "Макароны растут в Италии. Когда они еще маленькие, их зовут вермишелью. Это значит: Мишины червяки"
Он подумал о том, что все-таки Подтягин кое-что оставил, хотя бы два бледных стиха, зацветших для него, Ганина,теплым и бессмертным бытием: так становятся бессмертными дешевенькие духи или вывески на милой нам улице.
Ганин глядел на легкое небо, на сквозную крышу -- и уже чувствовал с беспощадной ясностью, что роман его с Машенькой кончился навсегда. Он длился всего четыре дня,-- эти четыре дня были быть может счастливейшей порой его жизни. Но теперь он до конца исчерпал свое воспоминанье, до конца насытился им, и образ Машеньки остался вместе с умирающим старым поэтом там, в доме теней, который сам уже стал воспоминаньем.
Набоков бы меня, наверно, осудил за пошлость, но я все-таки вставлю сюда песенку, которая рифмуется с этим текстом.
Click to view