когда я вырасту, я хочу любить (с)
(с) РР - http://www.rusrep.ru/article/2011/02/15/american_dream
Бренда Энн Кенелли: "Когда Энджи Пул была маленькой девочкой и жила в Техасе, каждый вечер перед сном она играла в куклы и посылала маме по телефону воздушные поцелуи с пожеланием доброй ночи. Мама Энджи была дальнобойщицей, она моталась на своем грузовике по всей стране, и поцелуям нужно было миновать мили хайвеев и дюжины темных придорожных автоотстойников, чтобы прорваться наконец к маме сквозь музыку кантри, которую она врубала по радио, чтобы не заснуть, дожидаясь, когда зазвучит в трубке дочкин голос. Энджи часто оставалась на попечении всевозможных тетушек и дядюшек или тех, кто сам себя так называл, хотя никакого кровного родства между ними не наблюдалось. Больше всего она любила, когда мама бывала дома между рейсами, и мечтала, как, когда сама станет мамой, всегда будет встречать своих детей из школы.
Энджи встретила Майка Рабертса, когда ей было восемнадцать. Она тогда работала на своей первой работе в продуктовом магазине «Уинн Дикси». Майк крепко выпивал, гонял на машинах и вечно влипал по этому поводу в разборки с полицией.
Энджи влюбилась в него, и ее любовь оказалась для души Майка тем домом, которого ему так недоставало, чтобы стать тем хорошим человеком, каким он - Энджи знала это - на самом деле был. Майк, когда ему удавалось устроиться, работал то механиком, то водителем тягача, то в пожарной части, то на стройке. Энджи родила четырех детей, и вот наконец Рабертсы смогли купить в кредит дом.
Лишних денег у них никогда не водилось, но они говорили, что у них есть все, что нужно. Когда у Майка была постоянная работа, Энджи, которая сидела дома с детьми, могла даже позволить себе зайти в соседний «Вулмарт» примерить платье, которое она подумывала купить, потом щелкнуть его на мобильник и скинуть фото мужу, крутившему в это время баранку своего грузовика, чтобы он его оценил.
Энджи, Майк и их дети достигли своей цели. Они нимало не стремились к чему-то большему, чем просто быть счастливой семьей, у которой есть что есть, что надеть и крыша над головой. По их представлениям, они были вполне успешны.
Но в 2006 году налетел ураган «Катрина». У Рабертсов, живших в Ковингтоне, штат Луизиана, через дамбу от Нового Орлеана, дом сорвало с фундамента. Это так их подкосило, что они со своими четырьмя детьми восемь месяцев ютились в трейлере Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям. Но потом все довольно быстро вернулось на круги своя. Семья въехала обратно в свой дом, который и раньше нуждался в ремонте, а теперь разве что чуть больше, но в нем все еще вполне можно было жить в теплом климате Луизианы: ну подумаешь, окна выбиты да кое-где стены от фундамента отходят! Вот с работой у Майка было хуже. Большинство строек было заморожено, а мелкие предприниматели, которые нанимали его водителем тягача, ужали штаты до минимума. А квартплата росла: жилья в округе осталось мало.
В 2008-м пришлось отправиться на заработки и Энджи - в службу работы с клиентами телевизионного «магазина на диване». Ее главная обязанность - отговаривать покупателей аннулировать заказы, которые они сделали в минуту слабости, сидя далеко за полночь у телевизора, чувствуя себя жирными, бедными и безобразными и попавшись на удочку компании, где работает Энджи, втюхивающей им свои товары, суля избавить их от всех проблем… за небольшой накопительный ежемесячный взнос, автоматически списываемый с кредитной карточки. Энджи убалтывала их часами. Майк перебивался случайными заработками. А их дети между тем входили в подростковый возраст, и отсутствие столь необходимого им материнского присмотра начало приносить свои горькие плоды. Тринадцатилетняя Энджел сбежала из дому, а трем младшим поставили диагноз «синдром дефицита внимания и гиперактивности». Потом Энджи начала постоянно болеть. Несколько раз ее забирали на «скорой», но потом возвращали из больниц домой. А в августе у нее нашли рак мочевого пузыря.
Энджи по-прежнему вынуждена ходить на работу, чтобы тянуть семью. Майк у себя во дворе занимается ремонтом автомобилей. Мормонская церковь, к которой принадлежит семья, поддерживает их на плаву: коли нужно что починить, все члены общины идут к Майку, а в этом году церковь купила всем детям школьную форму.
История, которую я рассказываю своими фотографиями, - это история любви. Пример Рабертсов показывает, что любовь, материнство и семья во многом являются теми «классовыми привилегиями», которые американское общество готово терпеть и поддерживать, только если стремящиеся к этому могут позволить себе такую роскошь. Рабертсы олицетворяют американскую мечту: работают в поте лица, выше всего ценят семью, почитают Господа и живут в мире с соседями, но в итоге терпят крах, потому что не стремятся к большему. Идеология, заставляющая американцев не покладая рук работать на систему, которая только увеличивает неравенство, когда-нибудь нас просто раздавит. Желание всего и побольше дает Америке жизненные силы. Материнство, семья, община - все это мы ценим на словах, а на деле разве что-то из этого набора нас полностью удовлетворяет? Но те американцы, для кого эти ценности действительно важны, отторгают постоянную жажду всего - больше, больше, еще больше, - хотя она такая насквозь американская."
«Ловушка бедности» - это социологический термин. На Западе он означает ситуацию, при которой человеку выгоднее получать социальное пособие, чем работать и платить налоги. У нас бедность расставляет другие ловушки. Их очень много. Это одна из них.
Юлия Вишневецкая: "...Район Индустриальный. Это трущобы, душа Череповца, его самая старая часть, построенная в 50-е одновременно с градообразующим заводом «Северсталь». Здесь много заводских общаг. Рядом комбинат, плохая экология, поэтому жилье дешевое и убитое. Именно сюда попадают люди в результате невыгодных квартирных обменов. Именно здесь получают социальные квартиры детдомовцы и матери-одиночки. Наверное, нет смысла объяснять, что район этот очень алкоголизированный.
Вместе с девушками из социальной службы "Восхождение" мы едем на старом трамвайчике мимо комбината, пробираемся через сугробы от остановки, идем дворами мимо круглосуточных магазинчиков и палаток, возле которых пьют пиво металлурги после смены. Я теряю ориентацию: хрущевки все одинаковые, при этом завод почему-то может неожиданно возникнуть с любой стороны. Вроде бы он остался справа, но смотришь налево - и там опять дымящие трубы. Ну и как тут не стать алкоголиком?
Заходим в общежитие квартирного типа. На кухне уйма народу, притом что комнат в квартире всего три. Тут и несколько взрослых мужиков с татуировками, и бабульки в халатах, и беременная девушка, и куча детей. Идем в крошечную 11-метровую комнату Тани, подопечной "Восхождения". Сначала я удивляюсь, почему у нее такие странные выпученные глаза, но потом понимаю: проблемы со щитовидкой.
У Тани двое детей и муж-ребенок. Большую часть комнаты занимает двухэтажная детская кровать. Внизу спит 7-летний Толик, наверху - 30-летний Олег. «Как я ни зайду, он все время спит», - жалуется веселая социальная девушка Настя. Когда Олег не спит, он лежит на том же самом месте и смотрит телевизор - через детский бинокль, потому что ему не хватает денег на очки. Стены ободраны: начали делать ремонт, но не доделали. Тут же, в комнате, холодильник и электроплитка, здесь приходится и готовить, и есть, и делать уроки. Младший сын Тани, двухлетний Дима, - диабетик.
Саму Таню можно охарактеризовать одним словом - «неприспособленная». Она нелепо одевается, все роняет, путается в предметах. Видно, что бытовуха, с которой даже соседи-алкоголики легко справляются, дается ей с большим трудом. Купить ребенку шапочку для бассейна для Тани целый проект. Непонятно, как у нее получается тянуть на себе трех человек, собирать в школу старшего, делать три раза в день уколы младшему и еще по вечерам работать уборщицей в школе. По большому счету никак не получается: что-то все время выходит из строя. Таня - человек странный, но вовсе не глупый, говорит сухим и правильным литературным языком, без мата. Рассказывает свою невеселую историю:
- Мы жили на Сахалине, а потом случилось несчастье - умер мой папа. Обвал на шахте случился. Мы собрались и поехали куда глаза глядят, в результате здесь живем. Почему здесь? Не знаю, это давно было... После школы встретила человека. Два года жили - не ругались, а как забеременела, начал обижать, родила - начал бить. Так и говорил - вон тубарь стоит. Я схватила полугодовалого ребенка - и куда глаза глядят, по съемным комнатам. Вот пока с Олегом не познакомилась. Сюда переехали - он комнату получил как бывший детдомовец. Больше всего я мечтаю жить в собственной квартире. Поэтому я надеюсь на программу «Молодая семья» - больше мне надеяться не на что. Олег уже полгода не работает, потому что на нем висит большой кредит в «Русском стандарте», который на самом деле взял его брат. Если он устроится на работу, они его найдут и будут вычитать половину зарплаты. Этот "Русский стандарт" везде найдет! Но меня это все не волнует: слава богу, этот долг не коснется ни меня, ни Диму, больше мне ничего не надо. Я спросила: А в случае смерти? Сказали, нет, не коснется...
Я представляю себе, сколько тут надо разгребать социальным работникам, чтобы у Тани хоть как-то наладилась жизнь: устроить в детский сад ребенка-инвалида, убедить Олега все же пойти на работу, вести переговоры с банком, собрать миллион справок для расселения. Но надо, чтобы Таня и Олег сами этого захотели и сами все сделали. Мне кажется, что пытаться вытащить эту семью - безнадежный героизм, тем более что Таня сама не верит в свои возможности.
- Мне в детском саду так и сказали: отдельно для вашего ребенка никто готовить не будет. Я надеюсь на программу «Молодая семья». Больше не на что, - твердит она, как зомбированная, - может наши дети будут лучше жить, чем мы? Десять лет пройдут - не успеешь оглянуться. Толя найдет работу, Дима найдет работу и тогда мы заживем...
Захожу к Тане на следующий день. У нее милиция - комиссия по делам несовершеннолетних. Выясняют у соседей, бьет ли она детей.
- Вот так чуть ли не каждый день: ходят и ходят, - комментирует Таня. - А я Толика всего-то легонько по губам шлепнула: молчи, говорю, не рассказывай людям, что Олег пьет.
Толику всерьез грозит детдом. Социальные девушки пишут опровержение, они вообще всегда за семью и против детдома, в отличие от древнего государственного обычая защищать детей единственным способом - с помощью лишения родительских прав.
Когда милиция уходит, подвыпившая соседка обращается ко мне с речью:
- Репутация у нее непоправимая просто. Мы же хотели лишить ее материнства бля, вся квартира! Тебе скажу - им лучше в детдоме, чем с ней здесь. Я сама в детдоме выросла, сама знаю, что это такое. Она не кормит детей, она вообще никак не занимается с ними. Ей 32 - она Димку кормит блядь этой ёбаной титькой, пустым молоком, пустой водой вот этой кормит! Я в 6 утра ушла, я пришла в 12 - у ребенка припадок, блядь! Врачи приехали - говорят, дайте сладкого. А так он все равно умрет. Умрет ребенок, рано или поздно, он умрет, если у нее такое отношение будет. Я говорю, Димочка, иди поешь - так Женька кормит, я кормлю. Это нормально?
...По слухам, «Северсталь» начала вкладывать деньги в социалку после того, как один из ее руководящих сотрудников получил по башке от компании подростков в индустриальном районе, вплотную прилегающем к заводу. Естественно, результаты такой работы оценивать крайне сложно, но по крайней мере районы с экзотическими народными названиями «Китай» и «Техас» теперь уже не бьются стенка на стенку.
- Если объединить все наши проекты в двух словах, то их связывает идеология «передачи ответственности» от государства к человеку, - говорит руководитель службы «Восхождение» Александр Викулов. - В Советском Союзе люди практически разучились самостоятельно решать основные жизненные вопросы - эти функции перекладывались на государство. Оно кормило бедных, оно определяло, как людям учиться, лечиться, где им работать. Мы пытаемся сделать так, чтобы этими вопросами теперь занималась семья. В СССР, например, был практически утрачен институт отцовства. На место отца символически становилось государство - оно занималось воспитанием, внушало свою систему ценностей. Мы пытаемся реанимировать в мужчинах отцовские инстинкты, у нас даже есть группа анонимных отцов - женщин туда не пускают.
Девушки в «Восхождении» одна другой прекраснее. Их работа заключается в том, чтобы ходить в неблагополучные семьи и помогать им постепенно налаживать жизнь. «Клиентская база» формируется по результатам регулярного общения со школами, поликлиниками, детскими садами.
«Клиенты» - это, как правило, очень бедные асоциальные семьи с большим количеством детей. Кто-то в семье почти всегда алкоголик. Первые несколько встреч уходят на то, чтобы установить контакт. Потом нужно выяснить, в чем главная проблема, почему ситуация не может сдвинуться с мертвой точки, что нужно сделать в первую очередь: разменять жилье, получить прописку, оформить инвалидность, записать ребенка в детский сад? Как правило, многое упирается в конфликты в семье и в то, что «клиент» не находит в себе сил дойти до собеса, загса или военкомата.
- Как правило, «клиенты» избегают контактов с государством: они его боятся, у них уже был негативный опыт, - говорит Люба. - Тогда мы сами идем вместе с «клиентом» в опеку, в собес. Это нужно для того, чтобы у них появилась модель общения с чиновниками. Они научатся и дальше пусть ходят сами - мы же не можем поддерживать их вечно..."
Бренда Энн Кенелли: "Когда Энджи Пул была маленькой девочкой и жила в Техасе, каждый вечер перед сном она играла в куклы и посылала маме по телефону воздушные поцелуи с пожеланием доброй ночи. Мама Энджи была дальнобойщицей, она моталась на своем грузовике по всей стране, и поцелуям нужно было миновать мили хайвеев и дюжины темных придорожных автоотстойников, чтобы прорваться наконец к маме сквозь музыку кантри, которую она врубала по радио, чтобы не заснуть, дожидаясь, когда зазвучит в трубке дочкин голос. Энджи часто оставалась на попечении всевозможных тетушек и дядюшек или тех, кто сам себя так называл, хотя никакого кровного родства между ними не наблюдалось. Больше всего она любила, когда мама бывала дома между рейсами, и мечтала, как, когда сама станет мамой, всегда будет встречать своих детей из школы.
Энджи встретила Майка Рабертса, когда ей было восемнадцать. Она тогда работала на своей первой работе в продуктовом магазине «Уинн Дикси». Майк крепко выпивал, гонял на машинах и вечно влипал по этому поводу в разборки с полицией.
Энджи влюбилась в него, и ее любовь оказалась для души Майка тем домом, которого ему так недоставало, чтобы стать тем хорошим человеком, каким он - Энджи знала это - на самом деле был. Майк, когда ему удавалось устроиться, работал то механиком, то водителем тягача, то в пожарной части, то на стройке. Энджи родила четырех детей, и вот наконец Рабертсы смогли купить в кредит дом.
Лишних денег у них никогда не водилось, но они говорили, что у них есть все, что нужно. Когда у Майка была постоянная работа, Энджи, которая сидела дома с детьми, могла даже позволить себе зайти в соседний «Вулмарт» примерить платье, которое она подумывала купить, потом щелкнуть его на мобильник и скинуть фото мужу, крутившему в это время баранку своего грузовика, чтобы он его оценил.
Энджи, Майк и их дети достигли своей цели. Они нимало не стремились к чему-то большему, чем просто быть счастливой семьей, у которой есть что есть, что надеть и крыша над головой. По их представлениям, они были вполне успешны.
Но в 2006 году налетел ураган «Катрина». У Рабертсов, живших в Ковингтоне, штат Луизиана, через дамбу от Нового Орлеана, дом сорвало с фундамента. Это так их подкосило, что они со своими четырьмя детьми восемь месяцев ютились в трейлере Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям. Но потом все довольно быстро вернулось на круги своя. Семья въехала обратно в свой дом, который и раньше нуждался в ремонте, а теперь разве что чуть больше, но в нем все еще вполне можно было жить в теплом климате Луизианы: ну подумаешь, окна выбиты да кое-где стены от фундамента отходят! Вот с работой у Майка было хуже. Большинство строек было заморожено, а мелкие предприниматели, которые нанимали его водителем тягача, ужали штаты до минимума. А квартплата росла: жилья в округе осталось мало.
В 2008-м пришлось отправиться на заработки и Энджи - в службу работы с клиентами телевизионного «магазина на диване». Ее главная обязанность - отговаривать покупателей аннулировать заказы, которые они сделали в минуту слабости, сидя далеко за полночь у телевизора, чувствуя себя жирными, бедными и безобразными и попавшись на удочку компании, где работает Энджи, втюхивающей им свои товары, суля избавить их от всех проблем… за небольшой накопительный ежемесячный взнос, автоматически списываемый с кредитной карточки. Энджи убалтывала их часами. Майк перебивался случайными заработками. А их дети между тем входили в подростковый возраст, и отсутствие столь необходимого им материнского присмотра начало приносить свои горькие плоды. Тринадцатилетняя Энджел сбежала из дому, а трем младшим поставили диагноз «синдром дефицита внимания и гиперактивности». Потом Энджи начала постоянно болеть. Несколько раз ее забирали на «скорой», но потом возвращали из больниц домой. А в августе у нее нашли рак мочевого пузыря.
Энджи по-прежнему вынуждена ходить на работу, чтобы тянуть семью. Майк у себя во дворе занимается ремонтом автомобилей. Мормонская церковь, к которой принадлежит семья, поддерживает их на плаву: коли нужно что починить, все члены общины идут к Майку, а в этом году церковь купила всем детям школьную форму.
История, которую я рассказываю своими фотографиями, - это история любви. Пример Рабертсов показывает, что любовь, материнство и семья во многом являются теми «классовыми привилегиями», которые американское общество готово терпеть и поддерживать, только если стремящиеся к этому могут позволить себе такую роскошь. Рабертсы олицетворяют американскую мечту: работают в поте лица, выше всего ценят семью, почитают Господа и живут в мире с соседями, но в итоге терпят крах, потому что не стремятся к большему. Идеология, заставляющая американцев не покладая рук работать на систему, которая только увеличивает неравенство, когда-нибудь нас просто раздавит. Желание всего и побольше дает Америке жизненные силы. Материнство, семья, община - все это мы ценим на словах, а на деле разве что-то из этого набора нас полностью удовлетворяет? Но те американцы, для кого эти ценности действительно важны, отторгают постоянную жажду всего - больше, больше, еще больше, - хотя она такая насквозь американская."
«Ловушка бедности» - это социологический термин. На Западе он означает ситуацию, при которой человеку выгоднее получать социальное пособие, чем работать и платить налоги. У нас бедность расставляет другие ловушки. Их очень много. Это одна из них.
Юлия Вишневецкая: "...Район Индустриальный. Это трущобы, душа Череповца, его самая старая часть, построенная в 50-е одновременно с градообразующим заводом «Северсталь». Здесь много заводских общаг. Рядом комбинат, плохая экология, поэтому жилье дешевое и убитое. Именно сюда попадают люди в результате невыгодных квартирных обменов. Именно здесь получают социальные квартиры детдомовцы и матери-одиночки. Наверное, нет смысла объяснять, что район этот очень алкоголизированный.
Вместе с девушками из социальной службы "Восхождение" мы едем на старом трамвайчике мимо комбината, пробираемся через сугробы от остановки, идем дворами мимо круглосуточных магазинчиков и палаток, возле которых пьют пиво металлурги после смены. Я теряю ориентацию: хрущевки все одинаковые, при этом завод почему-то может неожиданно возникнуть с любой стороны. Вроде бы он остался справа, но смотришь налево - и там опять дымящие трубы. Ну и как тут не стать алкоголиком?
Заходим в общежитие квартирного типа. На кухне уйма народу, притом что комнат в квартире всего три. Тут и несколько взрослых мужиков с татуировками, и бабульки в халатах, и беременная девушка, и куча детей. Идем в крошечную 11-метровую комнату Тани, подопечной "Восхождения". Сначала я удивляюсь, почему у нее такие странные выпученные глаза, но потом понимаю: проблемы со щитовидкой.
У Тани двое детей и муж-ребенок. Большую часть комнаты занимает двухэтажная детская кровать. Внизу спит 7-летний Толик, наверху - 30-летний Олег. «Как я ни зайду, он все время спит», - жалуется веселая социальная девушка Настя. Когда Олег не спит, он лежит на том же самом месте и смотрит телевизор - через детский бинокль, потому что ему не хватает денег на очки. Стены ободраны: начали делать ремонт, но не доделали. Тут же, в комнате, холодильник и электроплитка, здесь приходится и готовить, и есть, и делать уроки. Младший сын Тани, двухлетний Дима, - диабетик.
Саму Таню можно охарактеризовать одним словом - «неприспособленная». Она нелепо одевается, все роняет, путается в предметах. Видно, что бытовуха, с которой даже соседи-алкоголики легко справляются, дается ей с большим трудом. Купить ребенку шапочку для бассейна для Тани целый проект. Непонятно, как у нее получается тянуть на себе трех человек, собирать в школу старшего, делать три раза в день уколы младшему и еще по вечерам работать уборщицей в школе. По большому счету никак не получается: что-то все время выходит из строя. Таня - человек странный, но вовсе не глупый, говорит сухим и правильным литературным языком, без мата. Рассказывает свою невеселую историю:
- Мы жили на Сахалине, а потом случилось несчастье - умер мой папа. Обвал на шахте случился. Мы собрались и поехали куда глаза глядят, в результате здесь живем. Почему здесь? Не знаю, это давно было... После школы встретила человека. Два года жили - не ругались, а как забеременела, начал обижать, родила - начал бить. Так и говорил - вон тубарь стоит. Я схватила полугодовалого ребенка - и куда глаза глядят, по съемным комнатам. Вот пока с Олегом не познакомилась. Сюда переехали - он комнату получил как бывший детдомовец. Больше всего я мечтаю жить в собственной квартире. Поэтому я надеюсь на программу «Молодая семья» - больше мне надеяться не на что. Олег уже полгода не работает, потому что на нем висит большой кредит в «Русском стандарте», который на самом деле взял его брат. Если он устроится на работу, они его найдут и будут вычитать половину зарплаты. Этот "Русский стандарт" везде найдет! Но меня это все не волнует: слава богу, этот долг не коснется ни меня, ни Диму, больше мне ничего не надо. Я спросила: А в случае смерти? Сказали, нет, не коснется...
Я представляю себе, сколько тут надо разгребать социальным работникам, чтобы у Тани хоть как-то наладилась жизнь: устроить в детский сад ребенка-инвалида, убедить Олега все же пойти на работу, вести переговоры с банком, собрать миллион справок для расселения. Но надо, чтобы Таня и Олег сами этого захотели и сами все сделали. Мне кажется, что пытаться вытащить эту семью - безнадежный героизм, тем более что Таня сама не верит в свои возможности.
- Мне в детском саду так и сказали: отдельно для вашего ребенка никто готовить не будет. Я надеюсь на программу «Молодая семья». Больше не на что, - твердит она, как зомбированная, - может наши дети будут лучше жить, чем мы? Десять лет пройдут - не успеешь оглянуться. Толя найдет работу, Дима найдет работу и тогда мы заживем...
Захожу к Тане на следующий день. У нее милиция - комиссия по делам несовершеннолетних. Выясняют у соседей, бьет ли она детей.
- Вот так чуть ли не каждый день: ходят и ходят, - комментирует Таня. - А я Толика всего-то легонько по губам шлепнула: молчи, говорю, не рассказывай людям, что Олег пьет.
Толику всерьез грозит детдом. Социальные девушки пишут опровержение, они вообще всегда за семью и против детдома, в отличие от древнего государственного обычая защищать детей единственным способом - с помощью лишения родительских прав.
Когда милиция уходит, подвыпившая соседка обращается ко мне с речью:
- Репутация у нее непоправимая просто. Мы же хотели лишить ее материнства бля, вся квартира! Тебе скажу - им лучше в детдоме, чем с ней здесь. Я сама в детдоме выросла, сама знаю, что это такое. Она не кормит детей, она вообще никак не занимается с ними. Ей 32 - она Димку кормит блядь этой ёбаной титькой, пустым молоком, пустой водой вот этой кормит! Я в 6 утра ушла, я пришла в 12 - у ребенка припадок, блядь! Врачи приехали - говорят, дайте сладкого. А так он все равно умрет. Умрет ребенок, рано или поздно, он умрет, если у нее такое отношение будет. Я говорю, Димочка, иди поешь - так Женька кормит, я кормлю. Это нормально?
...По слухам, «Северсталь» начала вкладывать деньги в социалку после того, как один из ее руководящих сотрудников получил по башке от компании подростков в индустриальном районе, вплотную прилегающем к заводу. Естественно, результаты такой работы оценивать крайне сложно, но по крайней мере районы с экзотическими народными названиями «Китай» и «Техас» теперь уже не бьются стенка на стенку.
- Если объединить все наши проекты в двух словах, то их связывает идеология «передачи ответственности» от государства к человеку, - говорит руководитель службы «Восхождение» Александр Викулов. - В Советском Союзе люди практически разучились самостоятельно решать основные жизненные вопросы - эти функции перекладывались на государство. Оно кормило бедных, оно определяло, как людям учиться, лечиться, где им работать. Мы пытаемся сделать так, чтобы этими вопросами теперь занималась семья. В СССР, например, был практически утрачен институт отцовства. На место отца символически становилось государство - оно занималось воспитанием, внушало свою систему ценностей. Мы пытаемся реанимировать в мужчинах отцовские инстинкты, у нас даже есть группа анонимных отцов - женщин туда не пускают.
Девушки в «Восхождении» одна другой прекраснее. Их работа заключается в том, чтобы ходить в неблагополучные семьи и помогать им постепенно налаживать жизнь. «Клиентская база» формируется по результатам регулярного общения со школами, поликлиниками, детскими садами.
«Клиенты» - это, как правило, очень бедные асоциальные семьи с большим количеством детей. Кто-то в семье почти всегда алкоголик. Первые несколько встреч уходят на то, чтобы установить контакт. Потом нужно выяснить, в чем главная проблема, почему ситуация не может сдвинуться с мертвой точки, что нужно сделать в первую очередь: разменять жилье, получить прописку, оформить инвалидность, записать ребенка в детский сад? Как правило, многое упирается в конфликты в семье и в то, что «клиент» не находит в себе сил дойти до собеса, загса или военкомата.
- Как правило, «клиенты» избегают контактов с государством: они его боятся, у них уже был негативный опыт, - говорит Люба. - Тогда мы сами идем вместе с «клиентом» в опеку, в собес. Это нужно для того, чтобы у них появилась модель общения с чиновниками. Они научатся и дальше пусть ходят сами - мы же не можем поддерживать их вечно..."