Чужие крыши...
Ночь усыпила мир. Чьи-то сердца в окнах греются у свеч, мое - в плечах.
В одиноком такси прижимаешься к стеклу.
Ночная Москва без тебя. Нет тебя в ней. Ни в одном переулке не остался твой след.
Она не слышит, как ты дышишь, как внутри все рвется из ставен.
Как ты изо дня в день кАпаешь в этот город, в которого тебя нет.
И пробуешь на вкус фонтаны. Находишь один, свой, звучный тебе. Ложишься на гретый камень. Приникаешь хребтом к прочности, скованности, тяжести и превращаешься в него.
А утром, как ночное мороженое, таешь в чужих руках. И сладко, и хочется пить. Но тебя нет.
Ночью опять, мыслью догоняешь последнюю струю в фонтане, ложишься на камень. А он тебя не принимает, чужачку со скрученным сердцем.
И ты не придешь сюда снова потому, что
уже знаешь, что Ночная Москва без тебя согревает чужие крыши.
Ночь. 27 апреля.
В одиноком такси прижимаешься к стеклу.
Ночная Москва без тебя. Нет тебя в ней. Ни в одном переулке не остался твой след.
Она не слышит, как ты дышишь, как внутри все рвется из ставен.
Как ты изо дня в день кАпаешь в этот город, в которого тебя нет.
И пробуешь на вкус фонтаны. Находишь один, свой, звучный тебе. Ложишься на гретый камень. Приникаешь хребтом к прочности, скованности, тяжести и превращаешься в него.
А утром, как ночное мороженое, таешь в чужих руках. И сладко, и хочется пить. Но тебя нет.
Ночью опять, мыслью догоняешь последнюю струю в фонтане, ложишься на камень. А он тебя не принимает, чужачку со скрученным сердцем.
И ты не придешь сюда снова потому, что
уже знаешь, что Ночная Москва без тебя согревает чужие крыши.
Ночь. 27 апреля.