61/2 Міжнародний театральний фестиваль “ДРАБИНА”
В конце ноября театральная студия Deep с триумфом возвратилась с Международно-го фестиваля «Драбина», проходившего во Львове. Актеры получили гран-при среди профессиональных театров-студий за свою постановку по пьесе К. Арбенина «Темница». Гран-при - это, конечно, приятно всегда: награда радует и заставляет сердце биться сильнее, но… полностью отдаться эйфории победителей что-то мешает. Что? Попробуем разобраться.
При чтении буклета фестиваля (еще до его начала) было чувство гордости: как же! - быть отобранным на «Драбину» - на этот фестиваль-дискуссию, который даст широкий простор для всесторонних разговоров о современном театре. На фестиваль, участниками которого станут театральные люди не только Украины, но и Германии и Ливии, Литвы и Белоруссии, Польши и России. На фестиваль, где можно будет увидеть спектакли разные с точки зрения режиссуры, форм сценического самовыражения. Спектакли, «объединять» которые будет уникальный взгляд участников на современную жизнь и искусство…
Конечно, в анонсах и пресс-релизах всё и всегда ярче и значительнее того, что есть в реальности, но даже осознание этой мысли не уберегло от чувства разочарования и некоторой горечи победы.
По сути, если брать конкурсную программу, разговора заслуживало лишь два спектакля, показанных в первый же фестивальный день: «Костюм» студенческого театра из Лит-вы и «Процесс» брестского Свободного театра. Причем даже эти два спектакля разговоров заслуживали совершенно различных.
Литовский «Костюм», основанный на известном рассказе Рея Бредбери о шестерых безработных мексиканских эмигрантах в США, которые осуществляют свою мечту, купив один на всех костюм цвета сливочного мороженого, был спектаклем-радостью. Студенческим спектаклем в лучшем смысле этого слова. Спектаклем, где удовольствие от игры, счастье от пребывания на сцене, - еще не помутнели. Спектаклем, в котором играет все - все, что попадется под руку: от чемоданов и пустых бутылок до самой руки, ноги, пальцев, носа. Такая тотальная игра, когда кажется, что играют не столько для зрителя, сколько для себя самих - как дети в песочнице. Когда за спинами актеров заметна фигура не столько режиссера, сколько педагога - не сочиняющего свой собственный концептуальный спектакль, но умелой рукой направляющего, удерживающего в рамках дозволенного расшалившихся де-тей. Правды ради стоит отметить, что не всегда ему это удается. Но какая же это мелочь! Особенно когда вспомнишь, что «Костюм» поставлен студентами отнюдь не театрального ВУЗа, а «обычными» технарями, которые на поверку оказываются ярче и сильнее (да и про-сто профессиональнее) виденных летом выпускников Киевского университета им. И.К. Карпенко-Карого. Впрочем, чего еще можно было ожидать от Литвы, уже не первое десятилетие ненавязчиво подтверждающей свой статус театрального центра Европы?
Сразу вслед за обаятельными литовцами сцена попала в подчинение мистически-мрачноватым белорусам. «Процесс» Ф. Кафки - чтение не самое легкое и приятное, так что странно было бы ожидать приятности и от постановки. Ее и не было. Были интересные (по-началу) сценографические решения, сценические предметы, наполненные, кажется, безграничной функциональностью и фантазийной изобретательностью создателей спектакля. Был сумасшедший и мрачный водевиль, дикий гротеск, способный вызвать эмоции вплоть до отвращения, но не идущий вразрез с авторским «безумием». Все это было. И все это давало надежду, что постановка выйдет и на другой уровень: через черную буффонаду, вызывающую истерически-смеховую реакцию зрителей, к пустоте трагедии. К мертвенно-холодному ужасу осознания реальности и современности этих мистификаций. Увы. Буффонадой все и ограничилось. Причем от сцены к сцене все более и более низкого качества. Буффонадой, давящей на все более низменные инстинкты. Гиньоль не превратился в трагедию. А финальная сцена убийства главного героя, совершаемого под аккомпанемент монотонно читаемого “Отче наш…”, и вовсе перечеркнула всю постановку. Перечеркнула своей полнейшей безвкусицей, далеко ушедшей за грань фола.
Тем не менее в белорусском «Процессе» прослеживалась какая-то единая (пусть и крайне спорная) мысль, которую актеры и режиссер последовательно протаскивали через всю канву слишком уж замкнутого на самом себе, слишком приближающегося к шаманическому трансу действа.
Но, повторяю, как оказалось из дальнейших фестивальных дней, эти два спектакля остались единственными, заслуживающими споров и дискуссий. Собственно, для жюри это тоже было очевидным, а потому каждая из этих постановок получила свою награду: «Костюм» - как лучший любительский спектакль, поставленный профессиональным режиссером; а «Процесс» - просто как лучший любительский спектакль. Так что все разошлись при своих.
А дальше - прямо со следующего львовского утра потекла основная программа фестиваля: еще десять номинированных спектаклей, театры-гости, а также круглый стол и мастер-классы.
Основная программа оставила по себе удручающее впечатление. Причем не покидало чувство, что много можно было избежать еще на пред-фестивальном отборе - на уровне видео-записей постановок.
Участники фестиваля (заявленного как профессиональный) не то что в большинстве своем не поднимались выше уровня обыкновенных любительских коллективов (при том, что любителей, судя по буклету, почти не было), но более того - порой уступали им, показывая уровень мастерства и подготовки, не допустимый даже для студентов.
И трудно сказать, чья в этом вина. Возможно, все дело в непонятном интересе, за-хлестнувшем большую часть отобранных для фестиваля участников. Интересе к определенным темам и театральным жанрам, который был бы понятен и оправдан лет 10-15 назад, а сейчас выглядит лишь «неуместным» открытием людей, проведшим последние годы в некоем театральном анабиозе.
Я говорю о жанре вербатим и навязчивом стремлении поговорить о «социальном». Никто не спорит, что социальные проблемы актуальны всегда. О них говорили все - и каждая «новая драма», и классические тексты, от которых эта самая «новая драма» всегда пыталась сбежать. Вопрос в другом. Говорить можно по-разному. Есть два основных варианта: либо ставить перед читателем новые вопросы, либо пытаться нащупать ответ на вопросы вечные. Третьего практически не дано. Так вот, проблема фестивального репертуара крылась в том, что создатели представленных спектаклей «на голубом глазу», со всем пафосом первооткрывателей пытались открыть зрителю глаза на те социальные несправедливости, над которыми общество бьется уже несколько десятилетий; обсуждением которых пестрят френдленты в социальных сетях. А главное, ни один из спектаклей даже не делает попытки эти проблемы решить или же хотя бы найти их причины. Общий лейтмотив - всё плохо. Или, говоря словами Эрдмана, которые вполне могли бы стать девизом фестиваля, - «Подсекальников прав. Действительно жить не стоит».
А зачем жить (в театре, имеется ввиду), если искусство подменяется экзальтацией, мысль - туманными откровениями, а актерская игра - невнятным бормотанием «людей с улицы»? Это вторая причина - жанр, избранный театральными коллективами, для воплощения своих «социально-заостренных» мыслей. И жанр этот, повторюсь, называется вербатим. В чем его сущность? Это своеобразный документальный театр, спектакли которого полностью состоят из реальных монологов обычных людей, которые просто произносятся актера-ми. Пьесы, созданные в этой технике основаны, как правило, на магнитофонных интервью, материалах интернет-сайтов, интернет-форумов и других подобных источниках «неочищенной» информации.
Постановка подобных пьес часто притягивает любительские театры. Оно и понятно - техника вербатим не требует от актеров мастерства, а от режиссера каких-либо интересных решений: вышел на сцену, произнес текст (даже учить не обязательно - можно с листа про-читать), другой произнес текст, третий - финал спектакля. Не хочу огульно обвинять все постановки в этом жанре, но, увы, чаще всего получается именно так. Хотя бывают и яркие талантливые исключения. К сожалению, не на этом фестивале. Здесь все сводилось именно к бездумному транслированию записанных прежде на диктофон текстов. Редкий спектакль длился более семидесяти минут, но внутренний метроном отсчитывал два, три, четыре часа. И не покидало ощущение нескончаемой скуки, страшнее чего немногое может быть в театре. А говорить скучно о наболевших общественных вопросах… - проще сразу отказаться от подобной театральной затеи. Радоваться тут нечему, но сегодня порой приходится стрелять в зал, чтобы разбудить апатично и вальяжно рассевшуюся в своих креслах публику.
Никто из выступавших, понятно, на это не отважился. Да и странно было бы начинающим театральным коллективам воевать с потенциальным зрителем. Напротив, на первых порах его надо завоевывать. Вот и завоевывают - давая зрителю ровно то, что он (по мысли создателей спектакля) может потянуть. А именно - зрелище максимально приближенное к современном теле-эфиру. Причем наиболее низкого потребительского качества.
И так постепенно за всеми этими социально-«новаторскими» наслоениями терялось то главное, ради чего, казалось бы, фестиваль был создан и участники собраны. Терялось чувство театра, театральности, феерического мастерства актеров. От первого к четвертому дню все назойливее возвращалась в голову мысль-озарение: а может, это и есть театр? Может, он везде только в таком виде и существует? И еще более страшная - а может, мы театр выдумали? Выдумали его правду, его искусность, его игру и волшебство? И то, что он где-то существует, мы тоже выдумали?..
Но к счастью, был и последний фестивальный день. С конкурсной программой к этому времени мы (да и все) уже разобрались - оставался последний спектакль-гость (из тех, что, по мнению организаторов, должны были показать вершины украинского театра) и круглый стол, посвященный самой, наверное, животрепещущей для меня теме - проблемам театральной критики.
Проблемы критики в Украине вполне ожидаемо оказались практически теми же, что в России, поэтому разговор оказался занимательным и в чем-то даже конструктивным. Но куда важнее было другое. За этим круглым столом ушли куда-то в сторону все связанные с фестивалем грустные мысли и обманутые ожидания, а на первый план вышла убежденность, что пусть медленно и постепенно, но все будет выправляться и, возможно, со временем фестиваль окрепнет профессионально. Дело в том, что именно здесь, во время круглого стола можно было пообщаться с организаторами, увидеть, услышать их взгляды на театр и театральное будущее. И мысли эти были очень… правильными (слово банальное, затертое, но, пожалуй, самое верное). А когда подобные есть подобные мысли, когда они мешают спать и лезут в голову наперекор совершенно не приспособленной для них действительности, - это по-настоящему здорово.
А потому - есть шанс, что через несколько лет «Драбина» станет не просто заметным явлением в украинской театральной реальности, но сможет адекватно и максимально точно эту реальность отразить.
P.S. Статья закончена, а главное в нее не поместилось. Спектакль. Просто спектакль. Последний на фестивале. Пустая сцена. Над ней - черное солнце и его острые лучи - ножи. На ней - существо. Не мужчина. Не женщина. Почти и не человек. Существо. Ричард. «Ричард после Ричарда». Наверное, чтобы понять суть происходящего на сцене, название следовало бы писать чуть иначе - словно на кольце: Richard after Richard… и читать по кругу. Бесконечно. Как бесконечна была рассказанная история. Сотканная из кусков шекспировской трагедии и присвоенная, проживаемая актрисой «Театра у кошику» Лидией Данильчук вот здесь, сейчас, на наших глазах. Везде и нигде. Всегда и никогда. В этот миг. Весь фестиваль - да что там фестиваль! - все театральные впечатления последних двух лет стоили этого театрального часа. Этой театральной жизни. Мы смотрели на сцену и понимали, что «здесь кончается искусство»… И пусть не было цветов, пусть был только маленький значок, затерявшийся в кармане, но так хотелось, чтобы «спасибо» было услышано… Его услышали. Но все равно еще раз. Теперь уже на бумаге. Спасибо.
При чтении буклета фестиваля (еще до его начала) было чувство гордости: как же! - быть отобранным на «Драбину» - на этот фестиваль-дискуссию, который даст широкий простор для всесторонних разговоров о современном театре. На фестиваль, участниками которого станут театральные люди не только Украины, но и Германии и Ливии, Литвы и Белоруссии, Польши и России. На фестиваль, где можно будет увидеть спектакли разные с точки зрения режиссуры, форм сценического самовыражения. Спектакли, «объединять» которые будет уникальный взгляд участников на современную жизнь и искусство…
Конечно, в анонсах и пресс-релизах всё и всегда ярче и значительнее того, что есть в реальности, но даже осознание этой мысли не уберегло от чувства разочарования и некоторой горечи победы.
По сути, если брать конкурсную программу, разговора заслуживало лишь два спектакля, показанных в первый же фестивальный день: «Костюм» студенческого театра из Лит-вы и «Процесс» брестского Свободного театра. Причем даже эти два спектакля разговоров заслуживали совершенно различных.
Литовский «Костюм», основанный на известном рассказе Рея Бредбери о шестерых безработных мексиканских эмигрантах в США, которые осуществляют свою мечту, купив один на всех костюм цвета сливочного мороженого, был спектаклем-радостью. Студенческим спектаклем в лучшем смысле этого слова. Спектаклем, где удовольствие от игры, счастье от пребывания на сцене, - еще не помутнели. Спектаклем, в котором играет все - все, что попадется под руку: от чемоданов и пустых бутылок до самой руки, ноги, пальцев, носа. Такая тотальная игра, когда кажется, что играют не столько для зрителя, сколько для себя самих - как дети в песочнице. Когда за спинами актеров заметна фигура не столько режиссера, сколько педагога - не сочиняющего свой собственный концептуальный спектакль, но умелой рукой направляющего, удерживающего в рамках дозволенного расшалившихся де-тей. Правды ради стоит отметить, что не всегда ему это удается. Но какая же это мелочь! Особенно когда вспомнишь, что «Костюм» поставлен студентами отнюдь не театрального ВУЗа, а «обычными» технарями, которые на поверку оказываются ярче и сильнее (да и про-сто профессиональнее) виденных летом выпускников Киевского университета им. И.К. Карпенко-Карого. Впрочем, чего еще можно было ожидать от Литвы, уже не первое десятилетие ненавязчиво подтверждающей свой статус театрального центра Европы?
Сразу вслед за обаятельными литовцами сцена попала в подчинение мистически-мрачноватым белорусам. «Процесс» Ф. Кафки - чтение не самое легкое и приятное, так что странно было бы ожидать приятности и от постановки. Ее и не было. Были интересные (по-началу) сценографические решения, сценические предметы, наполненные, кажется, безграничной функциональностью и фантазийной изобретательностью создателей спектакля. Был сумасшедший и мрачный водевиль, дикий гротеск, способный вызвать эмоции вплоть до отвращения, но не идущий вразрез с авторским «безумием». Все это было. И все это давало надежду, что постановка выйдет и на другой уровень: через черную буффонаду, вызывающую истерически-смеховую реакцию зрителей, к пустоте трагедии. К мертвенно-холодному ужасу осознания реальности и современности этих мистификаций. Увы. Буффонадой все и ограничилось. Причем от сцены к сцене все более и более низкого качества. Буффонадой, давящей на все более низменные инстинкты. Гиньоль не превратился в трагедию. А финальная сцена убийства главного героя, совершаемого под аккомпанемент монотонно читаемого “Отче наш…”, и вовсе перечеркнула всю постановку. Перечеркнула своей полнейшей безвкусицей, далеко ушедшей за грань фола.
Тем не менее в белорусском «Процессе» прослеживалась какая-то единая (пусть и крайне спорная) мысль, которую актеры и режиссер последовательно протаскивали через всю канву слишком уж замкнутого на самом себе, слишком приближающегося к шаманическому трансу действа.
Но, повторяю, как оказалось из дальнейших фестивальных дней, эти два спектакля остались единственными, заслуживающими споров и дискуссий. Собственно, для жюри это тоже было очевидным, а потому каждая из этих постановок получила свою награду: «Костюм» - как лучший любительский спектакль, поставленный профессиональным режиссером; а «Процесс» - просто как лучший любительский спектакль. Так что все разошлись при своих.
А дальше - прямо со следующего львовского утра потекла основная программа фестиваля: еще десять номинированных спектаклей, театры-гости, а также круглый стол и мастер-классы.
Основная программа оставила по себе удручающее впечатление. Причем не покидало чувство, что много можно было избежать еще на пред-фестивальном отборе - на уровне видео-записей постановок.
Участники фестиваля (заявленного как профессиональный) не то что в большинстве своем не поднимались выше уровня обыкновенных любительских коллективов (при том, что любителей, судя по буклету, почти не было), но более того - порой уступали им, показывая уровень мастерства и подготовки, не допустимый даже для студентов.
И трудно сказать, чья в этом вина. Возможно, все дело в непонятном интересе, за-хлестнувшем большую часть отобранных для фестиваля участников. Интересе к определенным темам и театральным жанрам, который был бы понятен и оправдан лет 10-15 назад, а сейчас выглядит лишь «неуместным» открытием людей, проведшим последние годы в некоем театральном анабиозе.
Я говорю о жанре вербатим и навязчивом стремлении поговорить о «социальном». Никто не спорит, что социальные проблемы актуальны всегда. О них говорили все - и каждая «новая драма», и классические тексты, от которых эта самая «новая драма» всегда пыталась сбежать. Вопрос в другом. Говорить можно по-разному. Есть два основных варианта: либо ставить перед читателем новые вопросы, либо пытаться нащупать ответ на вопросы вечные. Третьего практически не дано. Так вот, проблема фестивального репертуара крылась в том, что создатели представленных спектаклей «на голубом глазу», со всем пафосом первооткрывателей пытались открыть зрителю глаза на те социальные несправедливости, над которыми общество бьется уже несколько десятилетий; обсуждением которых пестрят френдленты в социальных сетях. А главное, ни один из спектаклей даже не делает попытки эти проблемы решить или же хотя бы найти их причины. Общий лейтмотив - всё плохо. Или, говоря словами Эрдмана, которые вполне могли бы стать девизом фестиваля, - «Подсекальников прав. Действительно жить не стоит».
А зачем жить (в театре, имеется ввиду), если искусство подменяется экзальтацией, мысль - туманными откровениями, а актерская игра - невнятным бормотанием «людей с улицы»? Это вторая причина - жанр, избранный театральными коллективами, для воплощения своих «социально-заостренных» мыслей. И жанр этот, повторюсь, называется вербатим. В чем его сущность? Это своеобразный документальный театр, спектакли которого полностью состоят из реальных монологов обычных людей, которые просто произносятся актера-ми. Пьесы, созданные в этой технике основаны, как правило, на магнитофонных интервью, материалах интернет-сайтов, интернет-форумов и других подобных источниках «неочищенной» информации.
Постановка подобных пьес часто притягивает любительские театры. Оно и понятно - техника вербатим не требует от актеров мастерства, а от режиссера каких-либо интересных решений: вышел на сцену, произнес текст (даже учить не обязательно - можно с листа про-читать), другой произнес текст, третий - финал спектакля. Не хочу огульно обвинять все постановки в этом жанре, но, увы, чаще всего получается именно так. Хотя бывают и яркие талантливые исключения. К сожалению, не на этом фестивале. Здесь все сводилось именно к бездумному транслированию записанных прежде на диктофон текстов. Редкий спектакль длился более семидесяти минут, но внутренний метроном отсчитывал два, три, четыре часа. И не покидало ощущение нескончаемой скуки, страшнее чего немногое может быть в театре. А говорить скучно о наболевших общественных вопросах… - проще сразу отказаться от подобной театральной затеи. Радоваться тут нечему, но сегодня порой приходится стрелять в зал, чтобы разбудить апатично и вальяжно рассевшуюся в своих креслах публику.
Никто из выступавших, понятно, на это не отважился. Да и странно было бы начинающим театральным коллективам воевать с потенциальным зрителем. Напротив, на первых порах его надо завоевывать. Вот и завоевывают - давая зрителю ровно то, что он (по мысли создателей спектакля) может потянуть. А именно - зрелище максимально приближенное к современном теле-эфиру. Причем наиболее низкого потребительского качества.
И так постепенно за всеми этими социально-«новаторскими» наслоениями терялось то главное, ради чего, казалось бы, фестиваль был создан и участники собраны. Терялось чувство театра, театральности, феерического мастерства актеров. От первого к четвертому дню все назойливее возвращалась в голову мысль-озарение: а может, это и есть театр? Может, он везде только в таком виде и существует? И еще более страшная - а может, мы театр выдумали? Выдумали его правду, его искусность, его игру и волшебство? И то, что он где-то существует, мы тоже выдумали?..
Но к счастью, был и последний фестивальный день. С конкурсной программой к этому времени мы (да и все) уже разобрались - оставался последний спектакль-гость (из тех, что, по мнению организаторов, должны были показать вершины украинского театра) и круглый стол, посвященный самой, наверное, животрепещущей для меня теме - проблемам театральной критики.
Проблемы критики в Украине вполне ожидаемо оказались практически теми же, что в России, поэтому разговор оказался занимательным и в чем-то даже конструктивным. Но куда важнее было другое. За этим круглым столом ушли куда-то в сторону все связанные с фестивалем грустные мысли и обманутые ожидания, а на первый план вышла убежденность, что пусть медленно и постепенно, но все будет выправляться и, возможно, со временем фестиваль окрепнет профессионально. Дело в том, что именно здесь, во время круглого стола можно было пообщаться с организаторами, увидеть, услышать их взгляды на театр и театральное будущее. И мысли эти были очень… правильными (слово банальное, затертое, но, пожалуй, самое верное). А когда подобные есть подобные мысли, когда они мешают спать и лезут в голову наперекор совершенно не приспособленной для них действительности, - это по-настоящему здорово.
А потому - есть шанс, что через несколько лет «Драбина» станет не просто заметным явлением в украинской театральной реальности, но сможет адекватно и максимально точно эту реальность отразить.
P.S. Статья закончена, а главное в нее не поместилось. Спектакль. Просто спектакль. Последний на фестивале. Пустая сцена. Над ней - черное солнце и его острые лучи - ножи. На ней - существо. Не мужчина. Не женщина. Почти и не человек. Существо. Ричард. «Ричард после Ричарда». Наверное, чтобы понять суть происходящего на сцене, название следовало бы писать чуть иначе - словно на кольце: Richard after Richard… и читать по кругу. Бесконечно. Как бесконечна была рассказанная история. Сотканная из кусков шекспировской трагедии и присвоенная, проживаемая актрисой «Театра у кошику» Лидией Данильчук вот здесь, сейчас, на наших глазах. Везде и нигде. Всегда и никогда. В этот миг. Весь фестиваль - да что там фестиваль! - все театральные впечатления последних двух лет стоили этого театрального часа. Этой театральной жизни. Мы смотрели на сцену и понимали, что «здесь кончается искусство»… И пусть не было цветов, пусть был только маленький значок, затерявшийся в кармане, но так хотелось, чтобы «спасибо» было услышано… Его услышали. Но все равно еще раз. Теперь уже на бумаге. Спасибо.