Экзамен по режиссуре и актерскому мастерству. Мастерская Олега Кудряшова, 2 курс
Ближе к началу июня посмотрела у этого же курса экзамен по сценической речи - "Правек и другие времена". Это были фрагменты одноименного романа Ольги Токарчук в постановке Светланы Земляковой.
Светлана Васильевна предупредила перед началом, что это именно отрывки - разрозненные, несобранные воедино, а потому несложно будет запутаться в происходящем. Путаницы не возникло никакой - стройное, вспышками, сценическое повествование с объёмными и многомерными актерскими работами. Фрагментарность, безусловно, была, но она соблазняла. Как идеальная пилотная серия, после которой невозможно не ждать развёрнутой истории. Когда она сложится окончательно, режиссерский факультет ГИТИСа обзаведётся еще одним легендарным эпосом.
Вчера же был экзамен по режиссуре и актёрскому мастерству. Гоголь и Брехт - не самые очевидные перекрестья. Вообще, нынешние кудряши субъективно хороши для меня уже тем, что второй семестр подряд непривычно для факультета идут по западноевропейской, а не отечественной драматургии. Зимой был Шекспир, летом - Брехт (Николай Васильевич количественно и смыслово лишь слегка оттенял Бертольта).
Казалось бы, где Брехт и где второй курс? Но после зимнего Шекспира сочетаются они весьма органично, а главное, не в малом количестве отрывков уровень осмысления, понимания и проживания (да, звучит пафосно) поспорит с подавляющим большинством современных "брехтовских" спектаклей.
О несомненной удаче (пишу сейчас лишь с точки зрения профессионального зрителя иной специальности, не посягая на профессиональный взгляд непосредственно режиссерской кафедры), о несомненной удачи свидетельствует кардинальная разница в восприятии отрывков. Обсуждали экзамен со своими студентами-театроведами и в "фаворитах" сошлись далеко не везде. Мои (в порядке сценического появления):
- Уроды Дж. Пичема (из раздела "актёрская дурь")
- "Мамаша Кураж и ее дети" (актерский этюд)
- Бордель. Предательство. "Трехгрошовая опера" (режиссёрская работа Ксении Горяиновой)
- Диктатор по недоразумению. "Карьера Артуро Уи" (режиссёрская работа Дениса Лобанова)
Два отрывка по "Трехгрошовой опере" очень разные, но при этом загадочным образом я вполне могу представить их частями одного спектакля. Благо различия стилистического и "формального" подхода к этим сценам и актёрскому существованию вполне могли бы быть оправданы разницей в мирах Дж. Пичема и Дж. Малины. Активное, почти плакатное и на редкость удачное взаимодействие со зрителями Пичема и его "двора чудес" оттеняется манкостью вовлечения публики даже не в жизнь борделя Дженни как таковую, а в разговор о женщине, ее судьбе и возможностях в мужском мире. Лучшее, что есть в этом отрывке Ксении Горяиновой (на чем он и строится) - это разобранный на смыслы, разложенный на всех присутствующих и растянутвй на весь эпизод зонг Мэкки и Дженни. Двойной взгляд на "те самые" деньки, безусловно, заложен и подчеркнут самим Брехтом, но режиссер доводит его до абсолюта, точно выстраивая диалог двух конкретных персонажей как диалог мужского и женского вообще. Оттого такими точными и острыми звучат короткие комментарии подельниц Дженни на каждую пропетую Мэкхитом строку. Оттого таким неизбежным сыграно не предательство, но отмщение Дженни.
Анна Суховеева в этой битве пока актёрски переигрывает Арсения Иванова, как и Дженни переигрывает Мэкки. Анна Суховеева в летнюю сессию вдруг из ершистого подростка, каковым я видела зимой ее Джульетту, вдруг трансформировалась в опытную, жестоко избитую жизнью, но умудрившуюся не растерять взрывоопасной манящей женской природы. В ее Колоске из "Правека" эта тягучая, цепкая, страшная женственность проступает максимально отчетливо, а в несколько более сглаженном варианте наполняет силой и ее Дженни-Малину.
По-прежнему притягивает и радует каждый новый отрывок с Анастасией Веселкиной, Марией Чвановой и Ксенией Горяиновой. Диаметрально противоположные актёрские природы.
Хрупкость Анастасии Веселкиной могла бы подтолкнуть актрису неизменному однообразию инженю, но этого даже близко не происходит. За внешней хрупкостью всегда проступает внутренняя сила, которая в каждой роли питается из настолько разных источников, что практически не дает шансов и для внешних повторов.
В Марии Чвановой, похоже, есть актёрская ненасытность, подкупающая и педагогов, и режиссеров-однокурсников. Ненасытность и бесстрашие, позволяющие актрисе с головой погружаться в любой предложенный образ: смешной ли, нежный ли, уродливый или прекрасный, возрастной или юный, наивный или почти порочный. И это сейчас не просто перечисление - всё названное так или иначе я видела в актрисе всего за две сессии.
Острая характерность Ксении Горяиновой тоже не хочет замыкаться на одной краске. Любая роль - всегда странно, всегда неожиданно и всегда точно. Странно, возможно, на грани неприятия, но - вот они парадоксы восприятия - это самое "на грани" пока неизменно срабатывает и остро застревает в памяти. Как ее Божья матерь Ешкотлинская в "Правеке", в роли которой актриса, не предупреждая, бросает себя от фарсового существования почти к трагическому, а нас, зрителей, - , от хохота к немоте.
Немота... Дуэт мамаши Кураж и ее немой дочери Катрин - возможно, сильнейшее потрясение этого показа. Таисия Захарова и Камиля Бикташева. Прежде всего, Таисия Захарова, большую часть отрывка ведущая, живущая в одиночестве. Она словно берет разбег на длинную дистанцию в подробных, кропотливых утренних действиях. Действиях с остроумно заполонившими ее дорожный ящик бытовыми и псевдобытовыми предметами. Действиях, сопровождаемых нарочито невдумчивым потоком сознания: сперва на немецком языке, затем все с большим добавлением русских слов. И вот, по мере постепенного и незаметного перехода на понятный собравшимся в зале язык, актриса почти незаметно врастает в прежде театральные, а ныне в страшнейшие жизненные обстоятельства. Игра в образ оборачивается проживанием куска жизни. Сила рождающейся на наших глазах личности поражает. Далеко не студенчески. И если "Трехгрошовую оперу" кудряшей мне хотелось бы увидеть, отталкиваясь именно от увиденных точных и оригинальных режиссерских (пусть порой и в рамках "актёрской дури") придумок, то "Мамашу Кураж" - ради того, чтобы впитать актёрскую работу целиком. Не в одной сцене. Не только с дочерью (Камиля Бикташева очень хороша в своём отчаянии немоты и немотной жаждой жизни вопреки всему), но и с сыновьями, и с поваром, и с вербовщиком. После вчерашнего показа кажется, что и такая длинная дистанция Таисии Захаровой под силу.
Кажется, уже когда-то писала о том, что для меня экзаменационные отрывки (и это почти не влияет на мое восприятие) делятся на те, за которыми потенциально вырастает или потенциально может вырасти полноценный спектакль; и те, которые являются самоценными сами по себе, словно будучи окончательно извлеченными из пьесы в отдельное произведение.
Таковы для меня работы Дениса Лобанова, чьи отрывки "Диктатор по недоразумению" и "Хлестаков и Хлестаковщина" абсолютно самодостаточны в своем режиссёрском замысле. В воплощенном же результате убедительным для меня оказался все же Брехт. Причем во многом тем, насколько неожиданные регистры режиссёр смог извлечь из своих актёров.
И Алексея Черкасова, и Оливера Мару видела во многих отрывках и зимой, и сейчас, но даже вообразить себе не могла их в ролях Актёра и Артуро Уи. Но реплика за репликой, движение за движением, мизансцена за мизансценой они - чья сцена началась едва ли не с ученических этюдов по своей форме (более чем оправданных темой эпизода) - переживали и проигрывали любопытную трансформацию своих героев. По восходящей и нисходящей. Точно, почти виртуозно актерски последовательно менялись "статусностью": кто был ничем, становился всем; а снисходительно взирающий на робкие первые шаги испуганно, едва осмеливаясь, взирал на дело своих рук.
Внешне вполне себе юмористически-сатирическая зарисовка в результате била наотмашь, оставляя послевкусие липкого предстраха. Круто срабатывал еще и точно просчитанный, скрупулезно выверенный баланс между русским и немецким языком (идеальный внутри всего экзамена): а каждый конкретный момент режиссёр отчётливо (или интуитивно) понимал, что дальнейшее на этом языке - молчание, и актёр, не утруждая ни себя, ни считывающего всё зрителя, переходил к спасительности иного языка...
Финалить не буду - лучше буду ждать следующей сессии и гадать, с кем из авторов кудряши подарят встречу через полгода.
P.S. Хотелось бы проиллюстрировать свой рассказ фотографиями, но, увы, взять их пока неоткуда(
Светлана Васильевна предупредила перед началом, что это именно отрывки - разрозненные, несобранные воедино, а потому несложно будет запутаться в происходящем. Путаницы не возникло никакой - стройное, вспышками, сценическое повествование с объёмными и многомерными актерскими работами. Фрагментарность, безусловно, была, но она соблазняла. Как идеальная пилотная серия, после которой невозможно не ждать развёрнутой истории. Когда она сложится окончательно, режиссерский факультет ГИТИСа обзаведётся еще одним легендарным эпосом.
Вчера же был экзамен по режиссуре и актёрскому мастерству. Гоголь и Брехт - не самые очевидные перекрестья. Вообще, нынешние кудряши субъективно хороши для меня уже тем, что второй семестр подряд непривычно для факультета идут по западноевропейской, а не отечественной драматургии. Зимой был Шекспир, летом - Брехт (Николай Васильевич количественно и смыслово лишь слегка оттенял Бертольта).
Казалось бы, где Брехт и где второй курс? Но после зимнего Шекспира сочетаются они весьма органично, а главное, не в малом количестве отрывков уровень осмысления, понимания и проживания (да, звучит пафосно) поспорит с подавляющим большинством современных "брехтовских" спектаклей.
О несомненной удаче (пишу сейчас лишь с точки зрения профессионального зрителя иной специальности, не посягая на профессиональный взгляд непосредственно режиссерской кафедры), о несомненной удачи свидетельствует кардинальная разница в восприятии отрывков. Обсуждали экзамен со своими студентами-театроведами и в "фаворитах" сошлись далеко не везде. Мои (в порядке сценического появления):
- Уроды Дж. Пичема (из раздела "актёрская дурь")
- "Мамаша Кураж и ее дети" (актерский этюд)
- Бордель. Предательство. "Трехгрошовая опера" (режиссёрская работа Ксении Горяиновой)
- Диктатор по недоразумению. "Карьера Артуро Уи" (режиссёрская работа Дениса Лобанова)
Два отрывка по "Трехгрошовой опере" очень разные, но при этом загадочным образом я вполне могу представить их частями одного спектакля. Благо различия стилистического и "формального" подхода к этим сценам и актёрскому существованию вполне могли бы быть оправданы разницей в мирах Дж. Пичема и Дж. Малины. Активное, почти плакатное и на редкость удачное взаимодействие со зрителями Пичема и его "двора чудес" оттеняется манкостью вовлечения публики даже не в жизнь борделя Дженни как таковую, а в разговор о женщине, ее судьбе и возможностях в мужском мире. Лучшее, что есть в этом отрывке Ксении Горяиновой (на чем он и строится) - это разобранный на смыслы, разложенный на всех присутствующих и растянутвй на весь эпизод зонг Мэкки и Дженни. Двойной взгляд на "те самые" деньки, безусловно, заложен и подчеркнут самим Брехтом, но режиссер доводит его до абсолюта, точно выстраивая диалог двух конкретных персонажей как диалог мужского и женского вообще. Оттого такими точными и острыми звучат короткие комментарии подельниц Дженни на каждую пропетую Мэкхитом строку. Оттого таким неизбежным сыграно не предательство, но отмщение Дженни.
Анна Суховеева в этой битве пока актёрски переигрывает Арсения Иванова, как и Дженни переигрывает Мэкки. Анна Суховеева в летнюю сессию вдруг из ершистого подростка, каковым я видела зимой ее Джульетту, вдруг трансформировалась в опытную, жестоко избитую жизнью, но умудрившуюся не растерять взрывоопасной манящей женской природы. В ее Колоске из "Правека" эта тягучая, цепкая, страшная женственность проступает максимально отчетливо, а в несколько более сглаженном варианте наполняет силой и ее Дженни-Малину.
По-прежнему притягивает и радует каждый новый отрывок с Анастасией Веселкиной, Марией Чвановой и Ксенией Горяиновой. Диаметрально противоположные актёрские природы.
Хрупкость Анастасии Веселкиной могла бы подтолкнуть актрису неизменному однообразию инженю, но этого даже близко не происходит. За внешней хрупкостью всегда проступает внутренняя сила, которая в каждой роли питается из настолько разных источников, что практически не дает шансов и для внешних повторов.
В Марии Чвановой, похоже, есть актёрская ненасытность, подкупающая и педагогов, и режиссеров-однокурсников. Ненасытность и бесстрашие, позволяющие актрисе с головой погружаться в любой предложенный образ: смешной ли, нежный ли, уродливый или прекрасный, возрастной или юный, наивный или почти порочный. И это сейчас не просто перечисление - всё названное так или иначе я видела в актрисе всего за две сессии.
Острая характерность Ксении Горяиновой тоже не хочет замыкаться на одной краске. Любая роль - всегда странно, всегда неожиданно и всегда точно. Странно, возможно, на грани неприятия, но - вот они парадоксы восприятия - это самое "на грани" пока неизменно срабатывает и остро застревает в памяти. Как ее Божья матерь Ешкотлинская в "Правеке", в роли которой актриса, не предупреждая, бросает себя от фарсового существования почти к трагическому, а нас, зрителей, - , от хохота к немоте.
Немота... Дуэт мамаши Кураж и ее немой дочери Катрин - возможно, сильнейшее потрясение этого показа. Таисия Захарова и Камиля Бикташева. Прежде всего, Таисия Захарова, большую часть отрывка ведущая, живущая в одиночестве. Она словно берет разбег на длинную дистанцию в подробных, кропотливых утренних действиях. Действиях с остроумно заполонившими ее дорожный ящик бытовыми и псевдобытовыми предметами. Действиях, сопровождаемых нарочито невдумчивым потоком сознания: сперва на немецком языке, затем все с большим добавлением русских слов. И вот, по мере постепенного и незаметного перехода на понятный собравшимся в зале язык, актриса почти незаметно врастает в прежде театральные, а ныне в страшнейшие жизненные обстоятельства. Игра в образ оборачивается проживанием куска жизни. Сила рождающейся на наших глазах личности поражает. Далеко не студенчески. И если "Трехгрошовую оперу" кудряшей мне хотелось бы увидеть, отталкиваясь именно от увиденных точных и оригинальных режиссерских (пусть порой и в рамках "актёрской дури") придумок, то "Мамашу Кураж" - ради того, чтобы впитать актёрскую работу целиком. Не в одной сцене. Не только с дочерью (Камиля Бикташева очень хороша в своём отчаянии немоты и немотной жаждой жизни вопреки всему), но и с сыновьями, и с поваром, и с вербовщиком. После вчерашнего показа кажется, что и такая длинная дистанция Таисии Захаровой под силу.
Кажется, уже когда-то писала о том, что для меня экзаменационные отрывки (и это почти не влияет на мое восприятие) делятся на те, за которыми потенциально вырастает или потенциально может вырасти полноценный спектакль; и те, которые являются самоценными сами по себе, словно будучи окончательно извлеченными из пьесы в отдельное произведение.
Таковы для меня работы Дениса Лобанова, чьи отрывки "Диктатор по недоразумению" и "Хлестаков и Хлестаковщина" абсолютно самодостаточны в своем режиссёрском замысле. В воплощенном же результате убедительным для меня оказался все же Брехт. Причем во многом тем, насколько неожиданные регистры режиссёр смог извлечь из своих актёров.
И Алексея Черкасова, и Оливера Мару видела во многих отрывках и зимой, и сейчас, но даже вообразить себе не могла их в ролях Актёра и Артуро Уи. Но реплика за репликой, движение за движением, мизансцена за мизансценой они - чья сцена началась едва ли не с ученических этюдов по своей форме (более чем оправданных темой эпизода) - переживали и проигрывали любопытную трансформацию своих героев. По восходящей и нисходящей. Точно, почти виртуозно актерски последовательно менялись "статусностью": кто был ничем, становился всем; а снисходительно взирающий на робкие первые шаги испуганно, едва осмеливаясь, взирал на дело своих рук.
Внешне вполне себе юмористически-сатирическая зарисовка в результате била наотмашь, оставляя послевкусие липкого предстраха. Круто срабатывал еще и точно просчитанный, скрупулезно выверенный баланс между русским и немецким языком (идеальный внутри всего экзамена): а каждый конкретный момент режиссёр отчётливо (или интуитивно) понимал, что дальнейшее на этом языке - молчание, и актёр, не утруждая ни себя, ни считывающего всё зрителя, переходил к спасительности иного языка...
Финалить не буду - лучше буду ждать следующей сессии и гадать, с кем из авторов кудряши подарят встречу через полгода.
P.S. Хотелось бы проиллюстрировать свой рассказ фотографиями, но, увы, взять их пока неоткуда(