"Дом", реж. С. Пускепалис (МХТ им. А.П. Чехова)
Спектакль на малой сцене может быть двух типов. Это или экспериментальная постановка, необходимая для опробования новых режиссерских приемов или драматургиче-ских имен; или же - тихие домашние радости, с которыми и на большую сцену не выйдешь, но и лишиться которых не хочется. Последняя премьера Художественного театра относится как раз ко второму типу.
Спектакль Сергея Пускепалиса «Дом» по пьесе Евг. Гришковца и А. Матисон поставлен к юбилею заслуженного артиста России Игоря Золотовицкого. Поставлен в традиционном бенефисном ключе - есть главный герой и есть все остальные. Причем иерархия эта оформлена как драматургически - каждая сцена построена вокруг главного героя, так и по-становочно - лишь персонаж Игоря Золотовицкого наделен неким подобием характера и его развития, остальные - эскизные зарисовки.
Сама история проста и незамысловата: вполне преуспевающий врач, дожив до сорока лет, вдруг возжелал собственный дом. Совсем небольшой - в два этажа, с крохотным клочком земли рядом, но свой. Собственный. И все бы ничего, да вот свободных денег на покупку не оказалось. А дом хочется. И отсутствие денег уже и проблемой не кажется - ведь столько старых друзей рядом - только попроси… Так начинается хождение героя по мукам.
Понятно, что денег на покупку не даст ни один из друзей - иначе просто не было бы ни пьесы, ни спектакля. Вопрос только в мотивации. Для драматурга, по крайней мере. Для режиссера же это стало возможностью проявить фантазию и изобретательность в решении каждой встречи. И возможность эта, видимо, увлекла настолько, что превратилась практически в самоцель. Удобная и функциональная сценография Алексея Вотякова позволяла с легкостью трансформировать стройплощадку в медкабинет, тренажерный зал в больничную палату, театральный зал в жаркую парилку.
Антураж менялся; актеры с упоением шаржировали своих персонажей, причем делали это настолько топорно, что порой становилось неловко: за наигрыш, уместный в Камеди-клабе, но не на театральной сцене, за нежелание прислушиваться к партнеру, за какую-то общую «расхлябанность» в игре. И тем ярче выделялся на этом фоне Сергей Беляев, в своей пятиминутной сцене, успевший не только вылепить живой образ, но и запечатлеть его в сценическом пространстве настолько, что и по окончании спектакля продолжало ощущаться его «послевкусие». Безусловно особняком стоял и актерский дуэт Аллы Покровской и Владимира Краснова - их выходы на сцену в одно мгновение заставляли вспомнить о том, что спектакль идет на сцене Художественного театра - столько такта и психологической филигранности было в исполнении ими двоих стариков…
Но возвращаясь к постановке. Режиссер, увлекшись изобретательством, упустил из виду основной смысл. Тексты Гришковца - они, прежде всего, тексты и только потом сценический материал. Мысль в них куда более вещественна, куда более действенна. Именно поэтому в «моноварианте» они звучат с большей чистотой и ясностью. Здесь же мысль теряется за театральной мишурой. С одной стороны, по тому, как простроен режиссером образ главного героя, видно, что было стремление поднять историю чуть ли не на трагический уровень. Вызвать в зрительской памяти не только несчастного Акикия Акакиевича, но и булгаковскую дьяволиаду, дантовы круги Ада. Возможно, именно этим объясняется композиционная инверсия, допущенная режиссером: иронический финал Гришковца Пускепалис переносит в самое начало спектакля, а завершает свою постановку монологом уже в конец измученного Игоря - его бесконечно повторяемой надеждой: «у меня есть еще целый день»…
Игорь Золотовицкий в этом финале убедителен. Убедителен в этом отчаянном, безысходном самообмане - ведь, понятно, что никакого дома герой не купит. Такой герой. Пасующий перед малейшими препятствиями. Вот он решил, что проблему решат друзья, и когда друзья решать проблему отказываются, - он теряется, буксует в неспособности посмотреть на задачу под другим углом. Причем ему даже решения предлагают - но нет. Игорь их просто отказывается видеть. Ему удобнее быть непонятным мучеником. Кстати, вот, наверное, то главное, что в спектакле все-таки прозвучало, - тема не неспособности даже, а нежелания действовать, когда появляется хоть малейшая возможность упустить шанс и стать объектом жалости. В конечном итоге, именно к этому последовательно привел своего героя Игорь Золотовицкий - к упоению жалостью к себе.
Но тема эта, которая могла бы стать центральной, оказалась размыта. И совсем не по вине актера. Режиссер не дал зрителю возможность определиться в своем отношении к ситуации. В чем причина? Вероятно, в том, что сам режиссер до конца не смог определиться с жанром спектакля. «История мужчины средних лет» - значится в программке. Но что это за история? Фарс? На что указывают карикатурные сцены с друзьями. Семейная комедия? В сценах с женой и дочерью. Психологическая драма? В пробирающем до сердца эпизоде с родителями жены. Трагедия маленького человека? Если вспомнить о параллели с гоголевской «Шинелью». Что? Всё вместе и ничего. Непродуманная эклектика, которая забавляет в театральном капустнике, но не на профессиональной сцене.
Так что снова все упирается в терминологию. Если это просто спектакль, то над ним еще надо работать. Если же это просто юбилей на малой сцене, милые домашние радости, то судить их просто невежливо. Не будешь ведь судить неловкие, но такие искренние попытки изобразить мелками на асфальте свою мечту?..
Материал на сайте газеты
Спектакль Сергея Пускепалиса «Дом» по пьесе Евг. Гришковца и А. Матисон поставлен к юбилею заслуженного артиста России Игоря Золотовицкого. Поставлен в традиционном бенефисном ключе - есть главный герой и есть все остальные. Причем иерархия эта оформлена как драматургически - каждая сцена построена вокруг главного героя, так и по-становочно - лишь персонаж Игоря Золотовицкого наделен неким подобием характера и его развития, остальные - эскизные зарисовки.
Сама история проста и незамысловата: вполне преуспевающий врач, дожив до сорока лет, вдруг возжелал собственный дом. Совсем небольшой - в два этажа, с крохотным клочком земли рядом, но свой. Собственный. И все бы ничего, да вот свободных денег на покупку не оказалось. А дом хочется. И отсутствие денег уже и проблемой не кажется - ведь столько старых друзей рядом - только попроси… Так начинается хождение героя по мукам.
Понятно, что денег на покупку не даст ни один из друзей - иначе просто не было бы ни пьесы, ни спектакля. Вопрос только в мотивации. Для драматурга, по крайней мере. Для режиссера же это стало возможностью проявить фантазию и изобретательность в решении каждой встречи. И возможность эта, видимо, увлекла настолько, что превратилась практически в самоцель. Удобная и функциональная сценография Алексея Вотякова позволяла с легкостью трансформировать стройплощадку в медкабинет, тренажерный зал в больничную палату, театральный зал в жаркую парилку.
Антураж менялся; актеры с упоением шаржировали своих персонажей, причем делали это настолько топорно, что порой становилось неловко: за наигрыш, уместный в Камеди-клабе, но не на театральной сцене, за нежелание прислушиваться к партнеру, за какую-то общую «расхлябанность» в игре. И тем ярче выделялся на этом фоне Сергей Беляев, в своей пятиминутной сцене, успевший не только вылепить живой образ, но и запечатлеть его в сценическом пространстве настолько, что и по окончании спектакля продолжало ощущаться его «послевкусие». Безусловно особняком стоял и актерский дуэт Аллы Покровской и Владимира Краснова - их выходы на сцену в одно мгновение заставляли вспомнить о том, что спектакль идет на сцене Художественного театра - столько такта и психологической филигранности было в исполнении ими двоих стариков…
Но возвращаясь к постановке. Режиссер, увлекшись изобретательством, упустил из виду основной смысл. Тексты Гришковца - они, прежде всего, тексты и только потом сценический материал. Мысль в них куда более вещественна, куда более действенна. Именно поэтому в «моноварианте» они звучат с большей чистотой и ясностью. Здесь же мысль теряется за театральной мишурой. С одной стороны, по тому, как простроен режиссером образ главного героя, видно, что было стремление поднять историю чуть ли не на трагический уровень. Вызвать в зрительской памяти не только несчастного Акикия Акакиевича, но и булгаковскую дьяволиаду, дантовы круги Ада. Возможно, именно этим объясняется композиционная инверсия, допущенная режиссером: иронический финал Гришковца Пускепалис переносит в самое начало спектакля, а завершает свою постановку монологом уже в конец измученного Игоря - его бесконечно повторяемой надеждой: «у меня есть еще целый день»…
Игорь Золотовицкий в этом финале убедителен. Убедителен в этом отчаянном, безысходном самообмане - ведь, понятно, что никакого дома герой не купит. Такой герой. Пасующий перед малейшими препятствиями. Вот он решил, что проблему решат друзья, и когда друзья решать проблему отказываются, - он теряется, буксует в неспособности посмотреть на задачу под другим углом. Причем ему даже решения предлагают - но нет. Игорь их просто отказывается видеть. Ему удобнее быть непонятным мучеником. Кстати, вот, наверное, то главное, что в спектакле все-таки прозвучало, - тема не неспособности даже, а нежелания действовать, когда появляется хоть малейшая возможность упустить шанс и стать объектом жалости. В конечном итоге, именно к этому последовательно привел своего героя Игорь Золотовицкий - к упоению жалостью к себе.
Но тема эта, которая могла бы стать центральной, оказалась размыта. И совсем не по вине актера. Режиссер не дал зрителю возможность определиться в своем отношении к ситуации. В чем причина? Вероятно, в том, что сам режиссер до конца не смог определиться с жанром спектакля. «История мужчины средних лет» - значится в программке. Но что это за история? Фарс? На что указывают карикатурные сцены с друзьями. Семейная комедия? В сценах с женой и дочерью. Психологическая драма? В пробирающем до сердца эпизоде с родителями жены. Трагедия маленького человека? Если вспомнить о параллели с гоголевской «Шинелью». Что? Всё вместе и ничего. Непродуманная эклектика, которая забавляет в театральном капустнике, но не на профессиональной сцене.
Так что снова все упирается в терминологию. Если это просто спектакль, то над ним еще надо работать. Если же это просто юбилей на малой сцене, милые домашние радости, то судить их просто невежливо. Не будешь ведь судить неловкие, но такие искренние попытки изобразить мелками на асфальте свою мечту?..
Материал на сайте газеты