ИЮНЬ 1941 ПРЕДАТЕЛЬСТВО ИЛИ ПРЕСТУПНАЯ ХАЛАТНОСТЬ? (ОКОНЧАНИЕ)
Оригинал взят у vasilii_ch в ИЮНЬ 1941 ПРЕДАТЕЛЬСТВО ИЛИ ПРЕСТУПНАЯ ХАЛАТНОСТЬ? (ОКОНЧАНИЕ)
В первой половине 1930-х промышленность СГА вытягивала из кризиса советская индустриализация: значительная часть тогдашних советских заводов куплена у СГА едва ли не «под ключ» или хотя бы спроектирована с участием американских специалистов и оснащена заметной долей американского же оборудования. Но по завершении первой пятилетки (1927-1932), посвящённой созданию предприятий по производству средств производства, СССР использовал для дальнейшей индустриализации всё больше собственной продукции, а потому всё меньше нуждался в импорте. Значительную часть американских кредитов он погасил уже во второй пятилетке (1933-1937), так что и от финансовой системы СГА почти отвязался. За океаном теперь покупались в основном образцы высоких технологий (прежде всего - самолётов и авиамоторов; об одной из коллизий, связанных с этими закупками, я уже писал в статье «Преступление против усовершенствования. Большой Террор - способ консервации двухканального управления»), и то для собственного советского производства, а лицензионные отчисления куда меньше доходов от продажи готовой продукции в массовом количестве.
Впрочем, в 1940-м прекратилось даже такое сотрудничество. После начала советско-финской войны (увы, объективно необходимой для защиты Ленинградского промышленного района и начатой только после отказа тогдашнего финского руководства на мирный обмен территориями в соотношении 2:1 в пользу Финляндии, хотя Зимнюю войну по сей день пытаются провозгласить доказательством советской агрессивности) не только британо-французская Антанта начала готовить удар по СССР, но и СГА резко возмутились. Президент Фрэнклин Делано Джэймсович Рузвелт (в целом настроенный просоветски, да вдобавок употребивший для вывода страны из кризиса множество приёмов государственного вмешательства в хозяйство, заклеймённых тогда как социализм) провозгласил моральное эмбарго: никаких официальных запретов не последовало, дабы не вводить государство в возможные расходы по возмещению форсмажорных убытков предпринимателей, но контракты с СССР заморозили.
В середине 1941-го было вовсе не ясно, вступят ли СГА в войну явным образом и на чьей стороне. По опыту Первой мировой следовало ожидать, что они будут выжидать либо явного превосходства одной из сторон, либо полного взаимного истощения. Причём в той войне прогерманское лобби оказалось почти столь же сильным, как пробританское. А уж в 1930-е годы немецкая агитация в СГА, наложившаяся на традиционный англосаксонский расизм, оказалась столь сильна, что в 1938-м пришлось принять «акт о регистрации иностранных агентов» (Foreign Agents Registration Act - FARA) - по его образу и подобию создан российский закон 2012 года о некоммерческих организациях.
В таких условиях естественно ожидать: СГА выступят против того, кого сами провозгласят агрессором. Даже если они не пошлют в Старый Свет свои войска (в СГА традиция изоляционизма была столь сильна, что многие объясняют катастрофу 1941.12.07 в Жемчужной Гавани, когда японцы застали флот СГА врасплох, невзирая на все доступные американцам предварительные сведения о подготовке каких-то резких действий, желанием Рузвелта преодолеть этот изоляционизм и заставить страну начать боевые действия по всему миру), то по меньшей мере нарастят поставки в Германию своих товаров, да ещё и пригрозят БИ прекращением ленд-лиза в случае отказа от почётного перемирия. И тогда СССР не просто останется без подпитки извне, а столкнётся с объединённой экономической мощью всего остального мира.
Люди моего поколения хорошо помнят, каких усилий требовало это противостояние даже в благополучные для нас и кризисные для рыночного мира 1960-1970-е годы. А ведь до Второй мировой войны не было десятка других социалистических стран, взявших на себя немалую долю военной нагрузки. Да и сам СССР стал великой державой лишь в ходе этой войны. Достаточно отметить: до конца 1920-х серьёзным противником для нас считалась Польша, да и в 1930-е польско-румынский союз был заметной угрозой СССР. Допустить объявление СССР агрессором в 1941-м нельзя было ни в коем случае.
Приходится мне - увы, с опозданием на 8 лет - извиниться перед Верховским и Тырмос. Они куда точнее меня прочувствовали обстановку 1941 года. Хотя и сформулировали свои ощущения несколько односторонне - рассматривали потребности только СССР, но не его противников.
Придя к такому выводу, уже несложно понять, почему командование приграничных округов сорвало приведение войск в боевую готовность. Оно просто опасалось, что перемещения в приграничной полосе станут объявлены подготовкой советской агрессии. Поэтому делалось только то, что можно скрыть от любых наблюдателей.
Сказались, конечно, и различия в боевой выучке. Например, в Одесском военном округе в ночь на 22 июня почти все самолёты перелетели на запасные аэродромы, а в Западном Особом перелёт отложили до утра, опасаясь многочисленных аварий, ибо там лишь малая доля пилотов могла вести машины в темноте - и техника на основных аэродромах оказалась под ударом.
Но и сами эти различия в значительной мере обусловлены объективно. В тогдашнем СССР основные промышленные районы исторически сформировались вокруг Санкт-Петербурга, Москвы и в Донецко-Днепровском междуречье. Новые районы - на Волге и Урале (где за первые две пятилетки создали куда больше, чем за всё досоветское время), в Сибири, в Средней Азии - только развивались и набирались опыта. Причём Московско-Волжский промышленный район столь удалён от границы, что его захват - дело долгое и трудное. Поэтому главные удары противника ожидались на флангах, а прорыв в центре рассматривался как хотя и неизбежный (что я исследовал в статье «Белосток и Львов»), но вспомогательный. Советские приграничные силы располагались - и что ещё важнее, тренировались - сообразно таким ожиданиям.
Елена Анатольевна Прудникова в книге «Ленин-Сталин: технология невозможного» доказывает: сама по себе успешная эвакуация основной массы промышленности с Украины уже означала провал немецких планов. Вряд ли немцы всерьёз рассчитывали истребить в приграничном сражении все советские вооружённые силы: это не удалось даже в несравненно меньшей Франции, так что только её деморализация воспрепятствовала дальнейшему сопротивлению. А вот если бы Германия захватила столь значительную долю нашей промышленности, армия оказалась бы без притока оружия и боеприпасов. Безоружных же бить несложно.
Прудникова отмечает: в третьей пятилетке (1938-1942) планировалось строительство двух с половиной тысяч новых предприятий. Специалисты смеялись: в СССР не было не только собственных ресурсов для комплектации всех этих предприятий оборудованием, но даже средств для закупки нужного объёма оборудования за рубежом. Но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним: в 1941-м на уже подготовленные промышленные площадки - с железнодорожными ветками, водопроводом, электрокабелями, фундаментами, бетонными полами - вывезли почти все заводы с советских территорий, оккупированных или оказавшихся под угрозой оккупации. Более того, по данным Прудниковой, сами расписания такого вывоза разрабатывались в составе планов мобилизации - как неотъемлемая часть перевода страны на военные рельсы.
Прудникова указывает также: в начальный период войны военачальников карали за отступления даже ради спасения войск - задержка противника ради эвакуации заводов была необходима, пусть и ценой неимоверных потерь. Жестоко - но, увы, неизбежно: без этого война оказалась бы проиграна.
Итак, надо было не допустить никаких агрессивных жестов, защитить фланги даже с провалом в центре (сил на равномерную защиту всей границы не хватало) - и в то же время в приграничных округах зрело осознание реальности угрозы с ударом именно в центре: немцы всё же надеялись отсечь основную массу наших войск от тыла и затем захватывать промышленные районы, уже лишённые серьёзной защиты. Скорее всего, армия - прежде всего, как раз в Западном Особом округе, где накопление германских сил было особо очевидно, а потому советские войска заранее напряглись - ответила бы на первый же немецкий удар в полную силу. И день-два на границе могли идти бои с переменным успехом. Причём высшее командование ожидало даже большего: в любой армии мира представление о собственных способностях изрядно завышено. Да и в подлинных обстоятельствах, далеко не благоприятных для СССР, 1941.06.22 советские войска отбили захваченный немцами Перемышль на Юго-Западном фронте (им с начала боёв стал Киевский Особый округ), высадили десанты на румынском берегу Прута (Южный фронт, созданный из Одесского округа). При другом уровне боеготовности они могли продвинуться куда шире и глубже. И тогда по всему миру заголосили бы о советской агрессии против мирных Германии с Румынией - как 2008.08.08 голосили о нападении свирепой Российской Федерации на мирную ни в чём не виновную Грузию.
Наверное, поэтому и пришлось Павлову отдавать явно самоубийственные приказы, подробно перечисленные в книгах Козинкина. Зная своих воинов, он ожидал от них предельно решительных действий уже при первых признаках германского удара - и отнимал у них саму возможность таких действий, чтобы даже у самых фанатичных приверженцев Германии не осталось возможности объявлять её действия всего лишь защитой от советской угрозы.
Другое дело, что Павлов, Кузнецов, Кирпонос явно переоценили возможности перегруппировки войск уже под ударом. Например, Брестская крепость - крупнейшая в регионе казарма - оказалась западнёй: артиллерийский обстрел её ворот исключил выход размещённых там дивизий в чистое поле, а её собственные укрепления, в последний раз реконструированные ещё задолго до Первой мировой, не позволяли организовать эффективный огонь по противнику. Установка пушек и пулемётов обратно на истребители занимала много часов. Механизованные корпуса, заблаговременно расставленные для удара во фланг уже глубоко прорвавшемуся противнику, не располагали нужным для такого манёвра моторесурсом: танки старых типов давно износились, а стоящий на Т‑34 и КВ новейший дизель В‑2 из-за неудачного воздушного фильтра ломался не за 100 часов, как полагалось по паспортным данным, а за 35 зимой и 25 летом (фильтр новой конструкции появился только к концу 1943-го). Буксировать к полям сражений пушки, выведенные на полигоны, было почти нечем: основная часть транспорта, положенного войскам по штату, подлежала мобилизации, а в мирное время находилась в народном хозяйстве (о соотношении транспортных возможностей советских и германских вооружённых сил я писал в статье «Колёса блицкрига», впоследствии ставшей приложением к вышеупомянутому «Белостоку и Львову»). Словом, расставленная немцам ловушка оказалась столь глубока, что в неё угодили и сами советские вооружённые силы. Но вряд ли это можно было предвидеть в полной мере, ориентируясь только на технические характеристики да опыт манёвров. Хотя и можно квалифицировать как утрату управления - за что и осудили Павлова.
На флангах положение оказалось благоприятнее для нас, чем в центре. Там изначально ждали немецкого удара предельной мощи, а потому даже не намечали немедленного перехода в контрнаступление. И сдерживать подготовку к боевым действиям оказалось незачем. Правда, румынские войска проявили традиционную небоеспособность, так что просто невозможно было удержаться от высадки десанта на их берегу. Но поводом для враждебной пропаганды это не стало: что представляют собою вооружённые силы Румынии, весь мир знал ещё с эпохи Балканских войн, предваривших Первую мировую, а потому и объявить десант признаком советской агрессии было немыслимо.
Кстати, когда в ходе Первой мировой войны Румыния решала, на чьей стороне выступить, тогдашний начальник Генерального штаба Российской империи (РИ) Михаил Алексеевич Беляев сказал: «Вступление Румынии в войну в любом случае потребует от нас 20 дивизий: если она выступит против нас - чтобы её разбить; если выступит за нас - чтобы её защитить». Он оказался прав: 1916.08.10 ему пришлось покинуть пост и стать представителем РИ при румынском главнокомандовании; 1916.08.28 Румыния вступила в войну и тут же оказалась разгромлена австро-венгерской армией, так что России действительно пришлось держать на Румынском фронте 20 дивизий.
Увы, ни десант, ни героическая оборона Одессы от румын с небольшой примесью немцев (с 1941.08.05 по 1941.10.16 - почти вдвое дольше, чем держалась вся Франция против Германии), ни прочие доблести Южного фронта не меняли стратегического положения. Войска остальных четырёх фронтов понесли несравненно больше потерь и отступили несравненно дальше, чем можно было ожидать, когда командование соответствующих военных округов в меру собственного разумения пыталось решить две противоположные задачи: подготовиться к неизбежно предстоящему удару противника и в то же время не позволить ему истолковать эту подготовку как агрессивный шаг.
Правда, главные стратегические замыслы противника всё же удалось сорвать. Основную часть оборудования старых промышленных регионов и персонала предприятий эвакуировали, так что армия и авиация уже через полгода после начала войны - как раз к моменту исчерпания довоенных запасов - стали получать оружие и боеприпасы в приемлемом количестве (флоту запасов хватило на пару лет, ибо на море боевые действия велись куда менее интенсивно, чем на суше). Сама армия хотя и понесла громадные потери, но сохранилась как единый организм - управляемый и способный эффективно использовать поступающее пополнение и снабжение. И в то же время противнику не удалось истолковать эти наши успехи как признаки советской агрессивности: весь мир, включая несомненных болельщиков Германии, признал агрессором её. Поэтому против СССР выступили только те, кто и до начала войны был в союзе с Германией (и то, Япония воздержалась, ибо её соглашение с Германией обязывало каждую из стран поддержать другую, только если та окажется объектом агрессии), а БИ и СГА поддержали СССР своей могучей экономикой.
Но всё же положение СССР в целом было в первые месяцы войны опасно близко к катастрофе. Стратегия сдерживания подготовки к отражению первого удара породила столь опасные последствия, что первые удачные - после череды малоэффективных, а порою и провальных - советские контрнаступления под Москвой и Ростовом казались чудом (да и сегодня многие объясняют их разве что героизмом Генерала Мороза - как будто на советской стороне линии фронта царило лето и мёрзли только немцы).
Полководческое искусство включает несколько уровней. Если отбросить тонкости, важные прежде всего самим профессионалам, их можно сформулировать кратко. Тактика - действия в ходе уже завязавшегося боя. Оперативное искусство (до недавнего времени его разделяли между соседними уровнями, и только в трудах советских военных теоретиков оно оказалось чётко выделено и описано) - управление войсками в ходе череды боёв с перемещениями, проистекающими из последствий каждого боя. Стратегия - подготовка и проведение последовательности операций, объединённых замыслом. Логистика - снабжение и подготовка войск. Чем выше уровень, тем сложнее и дольше игра на нём, тем серьёзнее риск - зато и крупнее возможный выигрыш.
Увы, далеко не всегда успех на низшем уровне гарантирует выгоду уровнем выше. Более того, зачастую для пользы высших уровней низшими приходится жертвовать. Например, начальник (1891-1905) германского Генерального штаба Альфред Магнусович фон Шлиффен выстроил план Первой мировой войны так, что германские войска должны были уклоняться от прямого столкновения с французскими и английскими или проигрывать все столкновения, где уклониться не удастся, но заканчивался этот манёвр окружением Парижа ходом с запада и его взятием, ибо все войска противника увлекались собственными победами на север и восток. Его преемник Хельмут Иоханн Людвиг Адольфович фон Мольтке - увы, не унаследовавший стратегического таланта своего дяди Хельмута Карла Бернхарда Фридрих-Филипп-Викторовича фон Мольтке, сподвижника легендарного политика Отто Эдуарда Леопольда Карл-Вильхельм-Фердинандовича фон Бисмарк унд Шёнхаузен, - не понял замысел Шлиффена, усилил лотарингскую группировку германских войск и отбросил французов на запад, то есть на защиту их столицы. Париж устоял, война стала затяжной, и в конечном счёте Германия проиграла.
СССР сыграл на высшем уровне - пожертвовал стратегией ради логистики. Риск был громаден. Потери на стратегическом уровне - чудовищны. В том числе и потому, что значительная часть советских командиров не имела приемлемого опыта не то что стратегических, но даже оперативных (а в низовых звеньях - и тактических) действий. Но в конечном счёте жертва оправдалась.
В первой половине 1930-х промышленность СГА вытягивала из кризиса советская индустриализация: значительная часть тогдашних советских заводов куплена у СГА едва ли не «под ключ» или хотя бы спроектирована с участием американских специалистов и оснащена заметной долей американского же оборудования. Но по завершении первой пятилетки (1927-1932), посвящённой созданию предприятий по производству средств производства, СССР использовал для дальнейшей индустриализации всё больше собственной продукции, а потому всё меньше нуждался в импорте. Значительную часть американских кредитов он погасил уже во второй пятилетке (1933-1937), так что и от финансовой системы СГА почти отвязался. За океаном теперь покупались в основном образцы высоких технологий (прежде всего - самолётов и авиамоторов; об одной из коллизий, связанных с этими закупками, я уже писал в статье «Преступление против усовершенствования. Большой Террор - способ консервации двухканального управления»), и то для собственного советского производства, а лицензионные отчисления куда меньше доходов от продажи готовой продукции в массовом количестве.
Впрочем, в 1940-м прекратилось даже такое сотрудничество. После начала советско-финской войны (увы, объективно необходимой для защиты Ленинградского промышленного района и начатой только после отказа тогдашнего финского руководства на мирный обмен территориями в соотношении 2:1 в пользу Финляндии, хотя Зимнюю войну по сей день пытаются провозгласить доказательством советской агрессивности) не только британо-французская Антанта начала готовить удар по СССР, но и СГА резко возмутились. Президент Фрэнклин Делано Джэймсович Рузвелт (в целом настроенный просоветски, да вдобавок употребивший для вывода страны из кризиса множество приёмов государственного вмешательства в хозяйство, заклеймённых тогда как социализм) провозгласил моральное эмбарго: никаких официальных запретов не последовало, дабы не вводить государство в возможные расходы по возмещению форсмажорных убытков предпринимателей, но контракты с СССР заморозили.
В середине 1941-го было вовсе не ясно, вступят ли СГА в войну явным образом и на чьей стороне. По опыту Первой мировой следовало ожидать, что они будут выжидать либо явного превосходства одной из сторон, либо полного взаимного истощения. Причём в той войне прогерманское лобби оказалось почти столь же сильным, как пробританское. А уж в 1930-е годы немецкая агитация в СГА, наложившаяся на традиционный англосаксонский расизм, оказалась столь сильна, что в 1938-м пришлось принять «акт о регистрации иностранных агентов» (Foreign Agents Registration Act - FARA) - по его образу и подобию создан российский закон 2012 года о некоммерческих организациях.
В таких условиях естественно ожидать: СГА выступят против того, кого сами провозгласят агрессором. Даже если они не пошлют в Старый Свет свои войска (в СГА традиция изоляционизма была столь сильна, что многие объясняют катастрофу 1941.12.07 в Жемчужной Гавани, когда японцы застали флот СГА врасплох, невзирая на все доступные американцам предварительные сведения о подготовке каких-то резких действий, желанием Рузвелта преодолеть этот изоляционизм и заставить страну начать боевые действия по всему миру), то по меньшей мере нарастят поставки в Германию своих товаров, да ещё и пригрозят БИ прекращением ленд-лиза в случае отказа от почётного перемирия. И тогда СССР не просто останется без подпитки извне, а столкнётся с объединённой экономической мощью всего остального мира.
Люди моего поколения хорошо помнят, каких усилий требовало это противостояние даже в благополучные для нас и кризисные для рыночного мира 1960-1970-е годы. А ведь до Второй мировой войны не было десятка других социалистических стран, взявших на себя немалую долю военной нагрузки. Да и сам СССР стал великой державой лишь в ходе этой войны. Достаточно отметить: до конца 1920-х серьёзным противником для нас считалась Польша, да и в 1930-е польско-румынский союз был заметной угрозой СССР. Допустить объявление СССР агрессором в 1941-м нельзя было ни в коем случае.
Приходится мне - увы, с опозданием на 8 лет - извиниться перед Верховским и Тырмос. Они куда точнее меня прочувствовали обстановку 1941 года. Хотя и сформулировали свои ощущения несколько односторонне - рассматривали потребности только СССР, но не его противников.
Придя к такому выводу, уже несложно понять, почему командование приграничных округов сорвало приведение войск в боевую готовность. Оно просто опасалось, что перемещения в приграничной полосе станут объявлены подготовкой советской агрессии. Поэтому делалось только то, что можно скрыть от любых наблюдателей.
Сказались, конечно, и различия в боевой выучке. Например, в Одесском военном округе в ночь на 22 июня почти все самолёты перелетели на запасные аэродромы, а в Западном Особом перелёт отложили до утра, опасаясь многочисленных аварий, ибо там лишь малая доля пилотов могла вести машины в темноте - и техника на основных аэродромах оказалась под ударом.
Но и сами эти различия в значительной мере обусловлены объективно. В тогдашнем СССР основные промышленные районы исторически сформировались вокруг Санкт-Петербурга, Москвы и в Донецко-Днепровском междуречье. Новые районы - на Волге и Урале (где за первые две пятилетки создали куда больше, чем за всё досоветское время), в Сибири, в Средней Азии - только развивались и набирались опыта. Причём Московско-Волжский промышленный район столь удалён от границы, что его захват - дело долгое и трудное. Поэтому главные удары противника ожидались на флангах, а прорыв в центре рассматривался как хотя и неизбежный (что я исследовал в статье «Белосток и Львов»), но вспомогательный. Советские приграничные силы располагались - и что ещё важнее, тренировались - сообразно таким ожиданиям.
Елена Анатольевна Прудникова в книге «Ленин-Сталин: технология невозможного» доказывает: сама по себе успешная эвакуация основной массы промышленности с Украины уже означала провал немецких планов. Вряд ли немцы всерьёз рассчитывали истребить в приграничном сражении все советские вооружённые силы: это не удалось даже в несравненно меньшей Франции, так что только её деморализация воспрепятствовала дальнейшему сопротивлению. А вот если бы Германия захватила столь значительную долю нашей промышленности, армия оказалась бы без притока оружия и боеприпасов. Безоружных же бить несложно.
Прудникова отмечает: в третьей пятилетке (1938-1942) планировалось строительство двух с половиной тысяч новых предприятий. Специалисты смеялись: в СССР не было не только собственных ресурсов для комплектации всех этих предприятий оборудованием, но даже средств для закупки нужного объёма оборудования за рубежом. Но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним: в 1941-м на уже подготовленные промышленные площадки - с железнодорожными ветками, водопроводом, электрокабелями, фундаментами, бетонными полами - вывезли почти все заводы с советских территорий, оккупированных или оказавшихся под угрозой оккупации. Более того, по данным Прудниковой, сами расписания такого вывоза разрабатывались в составе планов мобилизации - как неотъемлемая часть перевода страны на военные рельсы.
Прудникова указывает также: в начальный период войны военачальников карали за отступления даже ради спасения войск - задержка противника ради эвакуации заводов была необходима, пусть и ценой неимоверных потерь. Жестоко - но, увы, неизбежно: без этого война оказалась бы проиграна.
Итак, надо было не допустить никаких агрессивных жестов, защитить фланги даже с провалом в центре (сил на равномерную защиту всей границы не хватало) - и в то же время в приграничных округах зрело осознание реальности угрозы с ударом именно в центре: немцы всё же надеялись отсечь основную массу наших войск от тыла и затем захватывать промышленные районы, уже лишённые серьёзной защиты. Скорее всего, армия - прежде всего, как раз в Западном Особом округе, где накопление германских сил было особо очевидно, а потому советские войска заранее напряглись - ответила бы на первый же немецкий удар в полную силу. И день-два на границе могли идти бои с переменным успехом. Причём высшее командование ожидало даже большего: в любой армии мира представление о собственных способностях изрядно завышено. Да и в подлинных обстоятельствах, далеко не благоприятных для СССР, 1941.06.22 советские войска отбили захваченный немцами Перемышль на Юго-Западном фронте (им с начала боёв стал Киевский Особый округ), высадили десанты на румынском берегу Прута (Южный фронт, созданный из Одесского округа). При другом уровне боеготовности они могли продвинуться куда шире и глубже. И тогда по всему миру заголосили бы о советской агрессии против мирных Германии с Румынией - как 2008.08.08 голосили о нападении свирепой Российской Федерации на мирную ни в чём не виновную Грузию.
Наверное, поэтому и пришлось Павлову отдавать явно самоубийственные приказы, подробно перечисленные в книгах Козинкина. Зная своих воинов, он ожидал от них предельно решительных действий уже при первых признаках германского удара - и отнимал у них саму возможность таких действий, чтобы даже у самых фанатичных приверженцев Германии не осталось возможности объявлять её действия всего лишь защитой от советской угрозы.
Другое дело, что Павлов, Кузнецов, Кирпонос явно переоценили возможности перегруппировки войск уже под ударом. Например, Брестская крепость - крупнейшая в регионе казарма - оказалась западнёй: артиллерийский обстрел её ворот исключил выход размещённых там дивизий в чистое поле, а её собственные укрепления, в последний раз реконструированные ещё задолго до Первой мировой, не позволяли организовать эффективный огонь по противнику. Установка пушек и пулемётов обратно на истребители занимала много часов. Механизованные корпуса, заблаговременно расставленные для удара во фланг уже глубоко прорвавшемуся противнику, не располагали нужным для такого манёвра моторесурсом: танки старых типов давно износились, а стоящий на Т‑34 и КВ новейший дизель В‑2 из-за неудачного воздушного фильтра ломался не за 100 часов, как полагалось по паспортным данным, а за 35 зимой и 25 летом (фильтр новой конструкции появился только к концу 1943-го). Буксировать к полям сражений пушки, выведенные на полигоны, было почти нечем: основная часть транспорта, положенного войскам по штату, подлежала мобилизации, а в мирное время находилась в народном хозяйстве (о соотношении транспортных возможностей советских и германских вооружённых сил я писал в статье «Колёса блицкрига», впоследствии ставшей приложением к вышеупомянутому «Белостоку и Львову»). Словом, расставленная немцам ловушка оказалась столь глубока, что в неё угодили и сами советские вооружённые силы. Но вряд ли это можно было предвидеть в полной мере, ориентируясь только на технические характеристики да опыт манёвров. Хотя и можно квалифицировать как утрату управления - за что и осудили Павлова.
На флангах положение оказалось благоприятнее для нас, чем в центре. Там изначально ждали немецкого удара предельной мощи, а потому даже не намечали немедленного перехода в контрнаступление. И сдерживать подготовку к боевым действиям оказалось незачем. Правда, румынские войска проявили традиционную небоеспособность, так что просто невозможно было удержаться от высадки десанта на их берегу. Но поводом для враждебной пропаганды это не стало: что представляют собою вооружённые силы Румынии, весь мир знал ещё с эпохи Балканских войн, предваривших Первую мировую, а потому и объявить десант признаком советской агрессии было немыслимо.
Кстати, когда в ходе Первой мировой войны Румыния решала, на чьей стороне выступить, тогдашний начальник Генерального штаба Российской империи (РИ) Михаил Алексеевич Беляев сказал: «Вступление Румынии в войну в любом случае потребует от нас 20 дивизий: если она выступит против нас - чтобы её разбить; если выступит за нас - чтобы её защитить». Он оказался прав: 1916.08.10 ему пришлось покинуть пост и стать представителем РИ при румынском главнокомандовании; 1916.08.28 Румыния вступила в войну и тут же оказалась разгромлена австро-венгерской армией, так что России действительно пришлось держать на Румынском фронте 20 дивизий.
Увы, ни десант, ни героическая оборона Одессы от румын с небольшой примесью немцев (с 1941.08.05 по 1941.10.16 - почти вдвое дольше, чем держалась вся Франция против Германии), ни прочие доблести Южного фронта не меняли стратегического положения. Войска остальных четырёх фронтов понесли несравненно больше потерь и отступили несравненно дальше, чем можно было ожидать, когда командование соответствующих военных округов в меру собственного разумения пыталось решить две противоположные задачи: подготовиться к неизбежно предстоящему удару противника и в то же время не позволить ему истолковать эту подготовку как агрессивный шаг.
Правда, главные стратегические замыслы противника всё же удалось сорвать. Основную часть оборудования старых промышленных регионов и персонала предприятий эвакуировали, так что армия и авиация уже через полгода после начала войны - как раз к моменту исчерпания довоенных запасов - стали получать оружие и боеприпасы в приемлемом количестве (флоту запасов хватило на пару лет, ибо на море боевые действия велись куда менее интенсивно, чем на суше). Сама армия хотя и понесла громадные потери, но сохранилась как единый организм - управляемый и способный эффективно использовать поступающее пополнение и снабжение. И в то же время противнику не удалось истолковать эти наши успехи как признаки советской агрессивности: весь мир, включая несомненных болельщиков Германии, признал агрессором её. Поэтому против СССР выступили только те, кто и до начала войны был в союзе с Германией (и то, Япония воздержалась, ибо её соглашение с Германией обязывало каждую из стран поддержать другую, только если та окажется объектом агрессии), а БИ и СГА поддержали СССР своей могучей экономикой.
Но всё же положение СССР в целом было в первые месяцы войны опасно близко к катастрофе. Стратегия сдерживания подготовки к отражению первого удара породила столь опасные последствия, что первые удачные - после череды малоэффективных, а порою и провальных - советские контрнаступления под Москвой и Ростовом казались чудом (да и сегодня многие объясняют их разве что героизмом Генерала Мороза - как будто на советской стороне линии фронта царило лето и мёрзли только немцы).
Полководческое искусство включает несколько уровней. Если отбросить тонкости, важные прежде всего самим профессионалам, их можно сформулировать кратко. Тактика - действия в ходе уже завязавшегося боя. Оперативное искусство (до недавнего времени его разделяли между соседними уровнями, и только в трудах советских военных теоретиков оно оказалось чётко выделено и описано) - управление войсками в ходе череды боёв с перемещениями, проистекающими из последствий каждого боя. Стратегия - подготовка и проведение последовательности операций, объединённых замыслом. Логистика - снабжение и подготовка войск. Чем выше уровень, тем сложнее и дольше игра на нём, тем серьёзнее риск - зато и крупнее возможный выигрыш.
Увы, далеко не всегда успех на низшем уровне гарантирует выгоду уровнем выше. Более того, зачастую для пользы высших уровней низшими приходится жертвовать. Например, начальник (1891-1905) германского Генерального штаба Альфред Магнусович фон Шлиффен выстроил план Первой мировой войны так, что германские войска должны были уклоняться от прямого столкновения с французскими и английскими или проигрывать все столкновения, где уклониться не удастся, но заканчивался этот манёвр окружением Парижа ходом с запада и его взятием, ибо все войска противника увлекались собственными победами на север и восток. Его преемник Хельмут Иоханн Людвиг Адольфович фон Мольтке - увы, не унаследовавший стратегического таланта своего дяди Хельмута Карла Бернхарда Фридрих-Филипп-Викторовича фон Мольтке, сподвижника легендарного политика Отто Эдуарда Леопольда Карл-Вильхельм-Фердинандовича фон Бисмарк унд Шёнхаузен, - не понял замысел Шлиффена, усилил лотарингскую группировку германских войск и отбросил французов на запад, то есть на защиту их столицы. Париж устоял, война стала затяжной, и в конечном счёте Германия проиграла.
СССР сыграл на высшем уровне - пожертвовал стратегией ради логистики. Риск был громаден. Потери на стратегическом уровне - чудовищны. В том числе и потому, что значительная часть советских командиров не имела приемлемого опыта не то что стратегических, но даже оперативных (а в низовых звеньях - и тактических) действий. Но в конечном счёте жертва оправдалась.