Про девочку Виту
Вита
I
Полицейское отделение,
наднебесная жандармерия,
не павлинья элита - знать,
то есть, знай:
элитарней нет,
от костей до седин
дослужившая,
заслужившая,
вседержители космоса,
эйдоса,
кармы, камней, комет,
вот уже столько лет,
световых или нет,
производит свой розыск
вдоль Млечной большой дороги,
где, как будто всю жизнь,
колобродит, кружит
то, что здесь называют
"снег".
Внимание, господа!
И, конечно же, да...
"... лицейская жандармерия
(наднебесное отделение)
вся такая,
сверкая
золотом эполет,
повелители квантов,
гармонии стройной квинты
ищут,
ищут
неуправляемый элемент.
Ну, а если точнее:
девчушку
по имени Вита.
Ищут девочку Виту
без особых примет.
II
Растопыренно-лягушачьим
почерком
докладывает уполномоченный:
"На прочёсанном нами участке
обнаружили мальчика,
плакал, просился к маме,
из казённой собственности
утешения в качестве
было выдано:
нагрудная звездочка
в цветную полосочку
и один носовой платок.
Что касается девочки, то
девочки Виты
в упор не видели".
И приписка:
"Уж извините".
Приложение "Витокэтчер"
мигает на
зелёном экранчике:
"Мальчик сумел
добраться до мамочки".
А, в общем, ведёт себя гаджет
загадочно
и даже не думает
мыслить структурно,
пишет:
"Не буду
и всё".
Повсюду,
точно гроздья тяжёлые
рассыпана агентура.
Всюду - и там, и тут
по ангажементу:
дворники,
депутаты
и диссиденты,
пьющие каждое утро
снадобье
от разноцветности глаз.
Агентура боролась, рвалась
к цели, только в последний раз
мы слыхали историю,
своим развитием
будто бы похожую на витину,
на голубо-белой Планете,
где-то, в общем, на её территории,
когда был ещё жив
последний свидетель
появления Виты на свет.
В общем, как бы мы с вами, друзья, ни пытались,
нас с пораженьем смирила старость:
Виты - нет,
простыл и след,
вот и всё, что нам
осталось.
III
Но вот
летят
от степей дунайских
до Марса, басков и Гондураса,
летят
ликующие сигналы:
"На след напали,
на след напали!".
В заметке
(стр. 25)
журнала
для духовидцев
и маргиналов
был упомянут
чудесный случай.
- Чудо!
Значит, туда!
По рации
идёт команда:
"Не расслабляться!",
идут воздушные
в ночь линкоры
с антилазерной изоляцией.
Стремят носы
в тамошнюю синь,
на борту солдаты
обмениваются взглядами
тревожными,
радостными.
Каждый считает должным
поделиться с другими частицей
своей восторженной,
нетерпеливой дрожи...
- Стоять!
На якорь!
Тревога ложная.
_____
Швартуемся
вон к тому
удобно-пологому
облаку.
IV
От неё ожидали
чего угодно.
Говорили, такие
раз в тысячу лет рождаются,
говорили, такие
не то чтобы очень славятся
присущей избранной
цивилизации
истинно царственной
жадностью
и до радости,
и до печали.
Говорили, такие
ужасно черствы и гадостны.
Но всё больше молчали.
А где её ни искали!
Листали
даже светские хроники,
брезгливо стрясая
их пыль с чересчур
безупречных пальцев,
как пыльцу одуванчика.
Кто-то говорил - промышляет циркачкою
(там-то и там-то плюс битый URL).
Кто-то не раз намекал понуро:
нашей-де неуловимой Вите
достался влиятельный покровитель,
некий гурман, явно любящий пантомиму,
и, похоже, не более уловимый.
На самом-то деле,
собственно, Виты,
они ни разу в жизни не видели,
но так, как они,
не знали её,
даже, пожалуй,
собственные родители.
V
И вновь от Коломбо
теперь до Нальчика
летят настойчивые сигнальчики.
В будке радист
вяло просит: "потише",
наливает ещё двадцать граммов местной
водки, что синюшна невыносимо,
охает, ахает
и в глазах у него
плавает по синей и белой льдине,
мёртвые кусочки, два хладных трупа,
всё никак не свыкнется, это глупо:
всё, что здесь цветно,
ему соответственно
либо бело, либо голубо.
Поэтому, сонный,
он распускал
шнурки сначала,
а после - губы
заодно,
потом от обиды
спал
(или же от рифмы)
и видел,
видел
витражи
и пару разочков - Виту
самоё,
а, может быть, лишь её
отраженье
(там у нас
нет зеркал),
а, впрочем, к чертям обоих,
потому что на
облетевший лес
опустился луч,
перст отца-Юпитера.
Спите, да?
И спите себе.
А тут
небо - не водица,
а всё - цветное.
Эй, гляди, что тут
у меня, вот тут,
эдакое,
вот такое!
- Тень как тень и что же?
- Отца,
Юпитера.
Жуткая,
сладкая,
длительная.
Но куда, куда же, куда же?
Стой!
(голос:
"те-ни,
пом-нишь,
теперь на опыте
знаешь")
У!
У!
У!
Да к чёрту всю вашу оптику,
вашего кудрявого шарлатана,
из-под яблони да "к чёрту",
так - говорят?
Так, не отпирайся, узнал на опыте!
К чёрту вас!
Не ведать вам "больше-дальше".
К чёрту вас!
И всю заодно вот эту
безнадёжно вылинявшую
Планету.
VI
Будучи, как уже говорилось,
без единой особой приметы,
на голубо-белой Планете
она не могла мечтать, разумеется,
о какой-нибудь там карьере
телеведущей, фотомодели,
волооко-кудрявой пери,
или одной из тех,
с вечно ласковыми руками
и волокнами мягких волос:
"ещё чаю?".
Странно звучит,
но она, кажется, правда не знала,
каков цвет её глаз, каковы её рот и нос.
Люди как бы смотрели сквозь.
Её наружность не подходила
даже для рок-звезды
(выйди она на сцену, её бы просто
не замечали).
Ни туды ни сюды -
заметай следы.
И я сам,
одержимый идеей-фикс -
как представить вам героиню,
собственно, и впервые
показать её во весь рост,
вижу одни
расползающиеся кривые
световые
и переменных "икс"
искры, сноп разноцветных звёзд,
знаки "вопрос"
водяные
(в них она не смыслила,
кстати говоря,
ни шиша,
доллары, евро, франки
текли у неё сквозь пальцы).
Может, ей
благотворительностью заняться?
Организацией
фондов взаимопомощи
во имя благих идей?
Но вряд ли она умела
душевно любить людей
(я сомневаюсь, была ли вообще
у неё какая-нибудь душа).
В общем,
пытаясь найти ей поприще,
достойное происхождения,
я рассматривал даже
уединение.
Ну, а что?
Тихий дом на большой реке,
никакой суеты, беготни, чепухи,
раз в полгода пройдёт запоздалый жнец
стихнуть вдалеке
в голубых лугах.
Она могла бы, пожалуй,
писать стихи,
но у неё есть дело
ещё важней:
с самого начала
и вновь, опять
Вите надо прятаться,
убегать.
VII
Скрыться, потом
замести следы,
чтобы никто
не вспомнил, не понял, не думал, кто ты.
Вита прикидывает, размышляет:
если её поймают,
то непременно запрут.
А там, как бы ты ни был крут,
где прутья - железные вертикали,
взгляд обречённо по ним стекает,
в тени от них
продолженно обретаясь...
- Не сделаете ли одолжение?
эксклюзивно и в качестве исключения
Вите с Юпитера
дайте попить, а?
Мерси, господа,
а то я тут, видите ли,
подыхаю.
Теперь ты, я думаю, понимаешь,
зачем Вите нужно было так низко
на лоб на её юпитерский
с силой натягивать капюшон,
шествуя мимо, украдкой, лесом,
как мимикрирующий под груздь без кузова
или что там ещё есть невкусного,
трюфель.
Кто это здесь прошёл
словно средневековый витязь,
забрало - вниз, приготовясь к бою?
(если забыл, я тебе напомню:
"с антилазерной изоляцией").
Теперь доступны понятию
вцепившиеся друг в друга пальцы
до синяков и вмятин
платиновых
на эскалаторе
возле названых братьев,
что могут легко узнать тебя?
(Вот что я думаю:
здесь слишком много ментов
на один квадратный сантиметр метро,
они прячут руки в карманах пальто,
нет, различаю:
совсем не пальто,
и вовсе и даже не руки, а что?
- оптика
подводит,
слово
тундра -
... а вовсе и даже двустволки, готовые
в каждую следующую секунду
сделать из орешечка
решето).
У копов довольно решёток,
у репортёров - эфира,
и это звучит гордо,
прекрасно,
бесспорно,
но почему-то она упорно
всегда отказывалась
фотографироваться.
VIII
Есть порода таких поганцев,
что зовут себя "попаданцы",
и неважно, там они
или тут,
всё равно куда-нибудь
попадут.
А куда попадут,
там становится ух как весело!
Ураган, пожар
и кровавое месиво,
беготня, резня -
ня!
В обычном же состоянии
попаданческого сознания
- заморозка жизни,
режим гибернации -
их беспокойная нация
их героическая харизма
тише становится и невидимее
мерно посапывающего
зрителя.
Локализация - бар,
точка сборки - кресло.
Вместо
мебели - силуэты.
Чернота.
Белеющий центр лба -
одновременно и цель, и средство.
И вот она
утопает в кресле
неузнанная,
неспрошенная.
Глаза - в колени
тяжёлой цепью
радужек разноцветных
(и колени - в пламя
семью цветами,
вдоль позвоночника -
холодный трепет,
"Боже мой!" - так у вас говорят
в минуту ужаса невозможного,
под занесённым ножом
и с чёткостью
необратимой
обречённости?).
Без сомнения,
лучше было бы
убрать глаза куда-нибудь в стол,
но пользы не было бы и в том,
ибо, не забудь, есть ещё -
столешница,
и вот и по ней начинает цвет
расходиться
радугой неизбежною.
Она сдаётся.
И, опустив
веки, делает вид, что пьёт,
щурясь изредка,
приоткрывая,
чтобы не пропустить.
И вот
они
замечают.
IX
Вот они разворачиваются
медленно,
очень плавно
не на голос, не даже на взгляд -
на Виту
самоё,
точно море, ощерившееся,
оскаленное,
готовое обрушиться лавиной.
Вот они точно бритва,
заострившие,
навострившие
бледные круглища глаз.
И от барной стойки
до дальних столиков
стоят, напружинившись слегонца,
самую малую толику,
словно ждут счёта: "три-два-раз",
чтобы начать
двигаться.
Вите
не требуется продолжения.
Вита
сама начинает движение.
Вот, посмотрите,
она встаёт,
встаёт, широко распахивает
своё разноцветное видение,
с плеча отряхивает
несуществующую пылинку,
осторожно отодвигает стул,
сквозь плотную дымку
идёт к выходу.
Пространство
сопротивляется,
каждый шаг -
резинов.
Воздух - материал,
который
растягивается,
не поддаётся.
Но фокус в том, что такое свойство
воздуха -
палка о двух концах,
ах!
а уж в фокусах я мастерица:
Фокус в том, что главное -
не торопиться,
фокус в том, что как бы они ни бежали,
Вита
неизменно
опережает.
... И откуда она вдруг такая большая?
Чтоб понять, сыграй-ка
в её игру:
прозрачневевший
вчера на ветру
сегодня в проём
едва ли вместится.
Вита спускается
вниз по лестнице,
Вита идёт
вперёд.
А они
там, над ней,
перегнувшись через перила.
Вита знает это
и не оглядывается,
Вита вся сжимается
нестерпимо,
нет на ней ни тела
и ни лица.
Вот один пролёт,
два, ещё один,
успокойся, главное,
ноги вынесут
(мне кажется, бар ваш,
он - на вершине,
как минимум, башни
Эйфеля).
Сдрейфила?!
Вот,
они рядом,
рядом,
ближе, ближе,
спасения нет!
В спину дышат,
всё ближе, ближе,
дай им отпор,
ответ!
Дай им ответ,
не дождавшись вопроса.
Вита вынимает
свой первый козырь,
первый суперскилл:
от крутых перил
оттолкнувшись,
откидывается назад,
посылая глаза
вперёд,
в полёт
навстречу ступеням.
Суди, арбитр
мою спортивную
хи-хи-хитрость:
как десять шагов
превратить в одну
большую шажину,
перешагнуть
пролёт одним махом,
в один удар сердца -
достаточно только
опереться
на эти перила,
а воздух, воздух
удержит, поддержит,
всё очень просто
(я вывела это
полезное свойство
из вышеуказанных
предпосылок).
Горло дерёт
издевательский смех,
сдерживаясь, всё же
пора смеяться
не пришла, но как же,
как же - не догадаться?
Всё элементарно - один прыжок,
два, четыре, шесть,
есть!
И дверь маячит
сумрачно и железно,
и, когда она... нет, конечно, "если",
если дверь захлопнется за спиной,
Вита им тогда всем покажет нос.
Но она никогда не покажет нос.
Вита не смешлива
и деловита,
Вита исполняет свой долг,
а долг -
это вам не шутки,
коснуться до
ручки двери, выгадать промежуток...
И теперь уж - всё,
без сомненья, всё.
Вот он, плод терпения и сноровки -
воздух!
Лёгкий!
X
Мы не знаем, сколько минуло лет тому,
когда Вита
скрыто
проникла к нам на планету.
Надо сказать,
сама Вита не помнила этого.
Наверное, очень давно.
Вите даже не было ведомо,
как оно так получилось,
впрочем,
не всё ль равно,
если - закреплено
из века в век обычаем?
Если погоня за мной
так привычна, первична,
необходима,
она не может иметь причины,
кроме себя самой.
И какая Вите, подумай, разница,
войско ли галактическое,
земной ли отряд спецназовский
обнаруживать за спиной?
Вита бежит,
спасая жизнь.
Если б над именем
витиным не лились
крокодиловы слёзы аллегории,
было бы просто горе нам,
ищущим смысла,
где смыслы - вымело,
помелом,
безумия опахалом.
Вита не понимала символов,
и вопроса "зачем?"
для неё не существовало.
Вита -
не искательница приключений,
Вита -
исполняет предназначение,
а её предназначение -
приключение.
Только это, в общем,
уже детали.
Чтобы утвердиться в своём
"я есть!",
Вита
ежедневно проходит
квест.
XI
... Воздух!
Лёгкий! -
Лёгкость
его мне на руку:
в ней легко подвешены
огоньки,
нечто, что оранжево
и фонарно,
нечто, во что очень
легко нырнуть.
Вита это делает,
ищет брешь и
новый, параллельный,
туманный путь.
Арку
на бульваре
образовали
пальцы ив, как змеи,
сплелись, ведь если
разобраться, Вита
много чего умеет,
много чего умеет,
много чего умеет.
Да, Она,
Оранжевость и Фонарность -
есть совсем особенная стезя,
где, как ни пытайся и ни старайся,
Виту совершенно
найти
нельзя.
(Смотрите:
"Она" - есть такая субстанция,
в которой Вите
разрешается
растворяться).
Вита в Ней плывёт
вместе с зыбкой мглистостью
вдоль просёлков,
набережных
ветвится
как метро Нью-Йорка,
а, может, Токио,
шаг за шагом,
невидимая,
лёгкая.
И, войдя в Неё
где-то возле Спасской,
может выйти запросто
в степи канзасской.
Ну, а если вдруг
ненароком, тайно
сыщик её след
даже тут поймает,
на, держи мой джокер
тебе карманный,
пусть он расцветёт
в твоих бледных пальцах,
а я буду сдержанно усмехаться,
удаляясь быстро
в туман и гать...
Дело в том, что Вита
умеет
летать.
XII
Ну и что тут, скажете,
удивительного,
мои всем пресытившиеся
зрители?
Но подумай, друг:
это очень странно -
выше проводов,
ярких букв рекламных,
подниматься выше, врагам назло,
и следить лишь чтобы
не занесло.
Ты представь, никто на Земле,
никтошеньки
не умеет, раскинув
ручонки-ноженьки,
просто так подняться
в легчайшем воздухе
на полсантиметра.
Всё бродим, косные,
костные,
а навык
большой не нужен -
это словно как бы
поплыть лягушкой,
загребая массу к себе воздушную,
если только, только
она послушна
(у Виты с этим порой проблемы:
когда движение тяжелее,
и враг всё ближе, всё ближе, ближе,
хватает за юпитерскую
лодыжку,
но как бы ни было - промахнётся,
напомню:
побег
ей всегда
удаётся,
напомню: летать
как девочка Вита
не может ни муха, ни птица, ни рыба,
тем более ты - мягкомясая глыба,
никто!).
А как это, представьте,
должно быть, здорово:
подставлять себя
порыву, норову
ветра, лететь
как какой-нибудь "ТУ",
сквозь обволакивающую черноту!
Или замедляться
и, поворачиваясь,
нежиться неспешно
в ладонях ласковой
все углы, зазубрины
мягко сглаживающей
ночи, да, должно быть,
приятно очень.
Всё так,
но Вита
своё умение
использует строго
по назначению,
ей чужды романтика
и патетика,
она не купается
в лунном свете
и запрокидывает к небу лицо
лишь только тогда,
когда требуется.
И вот она стоит,
как каменная Ниоба,
на вершине самого высокого небоскрёба,
озирая внизу
клокочущие
своих врагов несчитанные
полчища,
город, уснувший
под жёлтой сеткой,
плотно друг к другу
припаянные острова.
Недосягаемая,
Вита смотрит на всё на это,
не испытывая ни страха,
ни торжества.
XIII
"Вита, Вита, Вита" -
на клавикорде
(на клавиатуре)
четыре кнопки
продавились
точно и очевидно:
"Вита, Вита, Вита-та, Вита, Вита".
Он сидит за столиком,
за конторкой,
смотрит в око зоркое
монитора.
Присмотрись: лицо его
нам знакомо,
правда, с той поры он
чуть-чуть получше
выглядит: подстрижен
и галстук гладок,
словно путь его
по служебной лестнице:
из радистов -
в церемонейместеры.
Помогли подняться
судьба и случай,
получил хорошее
повышение -
прямиком в отряд
особого назначения
(здесь, заметим, кстати,
неплохо платят),
но организация
мероприятий -
дело столь унылое
и утомительное,
что порой он судьбой
бы сменялся с витиной...
Снова эта Вита!
Всё лезет в голову,
неотвязна, словно зубная боль.
Вита, Вита, где ты,
и что с тобой?
Я агентом здесь - уж четыре года как,
я ищу тебя - уж не помню, сколько лет,
каждый факт и намёк на факт -
непрерывно, постыло нов,
ты меняешься, как
картинка в калейдоскопе,
ты встречаешься мне
то в Австралии, то в Европе,
то - под паранджой
ты угрюма, темноволоса,
то со сцены весь мир
ослепляешь улыбкой звёздной,
и бессмыслен доклад,
и бессмыслен и вечен поиск,
как бессмысленны снег или дождь,
или солнце там, за окном.
Только имя твоё,
что рябит в глазах,
в каждой строчке
донесения, имя твоё,
что пишу на полях
машинально,
всегда одно.
Вита, Вита, а домой так ужасно хочется.
Вита, Вита, когда это всё
закончится?
Мировой океан
непрерывно и грозно качаем
мановениями
неведомого ветра,
и летит всё к чертям,
а, в особенности, ночами,
в водовороте космической пыли,
песка и щебня.
Вита, иногда мне кажется, мы - на гребне,
просто гребень волны,
чуть поболее остальных.
Вита, но ведь как-то так получается,
что на гребне - одновременно
как-то так получились
мы?
Вита, слушай: кажется, чушь всё это.
Вита! Только миг, а потом мы уйдём в песок.
Рассмотри этот приступ радиста,
горячки, бреда,
чтоб потом раствориться
совсем
во всём.
Вита.
Я тебя никогда не видел.
Я тебя совершенно
никак не могу представить.
Только имя твоё
гудит в трубе,
обрывает ставни,
только имя твоё.
Вита, странно:
ты для меня реальнее
этого моргающего экрана.
Вита -
спецзадание, цель и жизнь моя,
Вита, Вита, где ты, и что с тобой?
Вита, Вита, Виточка, я люблю тебя.
Мысли о тебе - как зубная боль.
Разве столько мыслей -
не есть любовь?
Нет, не буду я
направлять по следам твоим
разъярённые орды боемашин.
Нет, не буду я
бояться тебя,
восхищаться силой твоей.
Пиши
ручка, кнопки, давитесь
вместо!
Мысль, играй мне на
клавикордах сердца!
Я придумал лучше.
Послушай,
Вита:
я найду тебя,
но тебя не выдам.
Вита, бросим всё,
убежим, убежим с тобой
далеко от этих и тех,
ну, куда-нибудь там к Центавре,
от размякшей Земли
и юпитерского режима,
Вита, знаешь, все,
они все - неправы.
Правы только мы,
а точнее - наш миг,
Мы построим новый,
настоящий мир.
Ты - девчонка бойкая и с характером,
ты захочешь на смежные нам галактики
набегать расчётливо и пиратски,
я буду с тобой,
целовать твои глазки.
Правда - только в этой
невидимой прочим ниточке
между нами,
моя родная,
цветноглазая Виточка.
Так, измаявшись донельзя,
исфантазировавшись,
он идёт на боковую,
сходя с орбиты.
И бессонное око
на столе беспокойно зыркает
по углам, словно бы обнаружив...
XIV
Вита!
Что мне делать с тобою, что?
И кого теперь
привести на помощь -
и в чём спасение?
Вита, скажи, каково тебе,
барышне моей
тесейной?
Вита,
это я - твой мучитель,
как будто нити
протянулись от пальцев твоих
к проводам, городам,
и ужас
холоднее и цепче,
чем больше ты бьёшься,
с каждым,
с каждым новым рывком
запутываясь всё глубже.
Вита!
Нити!
Ты - в лабиринте.
Посмотри иногда
от скуки и для потехи
фантасмагоричное
превращение:
как чуть видный краешек
единственной и спасительной
подымается на дыбы,
раздувая брыли,
и в голодном, праведном возмущении
- ш-ш-ш! -
кидается,
клацает пастью,
обвивает туго твои запястья,
ни громам, ни молниям,
ни Юпитеру
не разбить её.
Вита, ко всему человек привыкнет,
только ты-то,
ты-то -
не человек.
Вита, есть ещё один способ выйти,
есть ещё одна,
волшебная дверь.
Ты седлаешь ветер - но кто посылает ветер?
Ты сгущаешь мглу - но где её генератор?
Вита, ты прошла все ступени бегства,
квеста,
дальше только,
дальше - только
автор.
Вита!
Видишь - над безысходным сводом,
над марионеткой
тень кукловода?
XV
Э-ге-гей!
От пояса астероидов
до самой рассеянной
периферии!
Эй!
От человека до гуманоида!
Слушайте, внемлите,
рабы, цари ли!
Слушайте, ни слова не пропустите:
это историческое событие,
это грандиознейшее открытие,
что положит начало, и без сомнения,
дружественным взаимоотношениям...
В общем,
всё бросай и беги скорее
на Межпланетную Ассамблею,
равной которой, поистине, не было
вот уже сколько лет -
на Великий Парад планет.
Вот мы и на месте,
где нас приветствует
лазерное шоу
лучей космических,
в пространстве между
строго подвешены
остановившиеся
тысячи станций
(порою многоэтажных),
все стоят и ждут,
приготовясь к маршу:
хмурые, поджарые кексы с Марса
на доисторических плоскодонках,
вот венерианки, темны и томны,
озирают всё из своих огромных
(но при этом малофункциональных)
медленных машин;
вот провинциалы
с Хами; их, вообще-то, позвать забыли,
а они, гляди,
всё равно явились.
Непонятно лопочущие
гости из Антарес,
Наконец, новички -
земляне на МКС.
Всех мне не увидеть и не упомнить.
Но одну
сияющую колонну
невниманием точно
нельзя обидеть:
вот стоят линкоры
царя
Юпитера.
Грозные,
осанистые,
боевые,
неприступность глыбы,
ни взять, ни дать,
укрощённая мощь
и направленная стихия,
ибо как же иначе:
чуть-чуть -
и звезда.
В их иллюминаторах
видим издалека
сквозь потоки Солнца
и прочих плазм:
быстроту сухих разноцветных глаз,
хищный блеск
подозрительности диктатора,
красную жилку,
бьющуюся у зрачка.
Их могущественные вассалы -
ганимедовцы, европейцы,
вдоль колонны идут по флангам,
взад-вперёд курсируют хантеры -
охранители правопорядка,
и на каждом корабле,
что пришёл на Ассамблею, -
по юпитерскому отряду.
Кто из нас усомнится,
зрители?
То они - всего устроители,
это им - все восторги и возгласы
со всего сопредельного Космоса.
И, блюдя имперскую мерку,
их встречают - вместо фейерверков
ликующие без передышки
далёкие вспышки
квазаров.
Всё готово.
Все ждут.
Ждут Парад планет.
Но Парада
нет.
XVI
Но Парада - нету!
Организатор
(а, точней, один из)
бездумно и беспредметно
мечется туда и сюда по залу,
что мне, вот скажите, ну что мне
делать?
- Да, этот корабль стартовать бы должен
час назад, но он стартовать не может.
Почему?
Да как бы сказать вам: видите ли,
он, корабль, привязан неукоснительно
к вашей-то линялой
земной орбите.
Но шалит эклиптика,
нет Парада,
и Земля всё там же,
на том же месте,
здесь я не могу вам помочь, ну честно,
не было команды,
ну извините,
а ещё шампанского не хотите ли?
Вот бокальчик!
Пот с него льётся градом.
Но он стойко держится:
- Хау а ю?
Данке шён!
Взгляните пока превью,
вон там, на экране,
превью парада,
вон, планеты в ряд...
видите? Увидите!
Обещаю вам!
Как идут рядком
параллельно им
корабли их жителей,
соответственно, наш...
Ля-ля-ля-ля-ля.
Он идёт, разбрасывая слова,
расчищая дорогу в толпе землян,
объяснить им что-либо
так непросто,
ты им - довод,
они тебе - сразу три,
и к тому же поглядывают нервозно
на отряд, расположившийся
у двери,
на блестящие ярко мундиры их.
Будто нет у нас и задач других,
кроме как отлавливать и отстреливать
жирноплечих жёнок миллиардеров,
физиков, не выпадывающих из детств,
и прочих
к ним примазавшихся зевак.
Его ладонь
сворачивается в кулак.
Он-то,
он-то знает,
зачем он здесь.
Он-то и подал
руководству идею:
она непременно
явится на Ассамблею,
вместе со всеми,
как миленькая, придёт.
Но почему?
Да как бы сказать вам: видите ли...
Он замирает.
Оборачивается.
Узнаёт.
XVII
Да, она опять
изменила внешность.
Да, глаза бесцветны,
и облик бледен.
Да, заметить трудно её,
конечно.
Боже!
Как же, как её
не заметить?
Прямо перед носом
у гарнизона,
мимо патруля,
мимо зорких хантеров
как прошла, серьёзная и спокойная,
важно ли?
Нет.
Важно пройти
обратно.
Он поплыл
уклончивым поплавком
в чёрном море
боа, сюртуков, жакетов,
раздвигая их
дрожащей (слегка),
рукой.
он петляет, след
запутывая бесследно.
Наконец,
за чьей-то спиной,
волной
плотно, несомненно, надёжно скрытый,
он, набравши воздуха,
шепчет:
- Вита!
Говорит ей:
- Вита!
Пойдём со мной!
И, рывок безумный предвосхищая,
он - откуда сила? -
хватает за руку:
- Полно, Вита,
я тебя
похищаю,
там, снаружи, ждёт нас
космическая байдарка,
вслед идёт за станцией
на буксире.
Виточка, конечно,
оно опасно,
но доверься мне: я всё так спланировал,
что, когда начнётся великий праздник,
нас из тьмы
не высветит даже лазер,
будем далеко,
убежим за границу мира,
только ты и я,
куда-нибудь к гесперидам,
например...
Не смотри так, Вита!
Я тебя
никому
не выдам.
Шепчутся.
Стоят.
И звенят бокалы,
нужен для веселья ли повод, праздник?
По стенам - танцующий заяц красный,
отблеск чьих-то глаз...
И свет
гаснет.
Сквозь протяжный визг,
схожий только с сигнализацией,
сквозь задрапированную чернотой
пустоту
пространство
сопротивляется
тут и там,
и там - так же, как и тут,
если ты один,
но во тьме, в сумятице
двое
намечают себе маршрут.
Путь свободен.
Хантеры - врассыпную
в поисках источника неполадки.
В поднятой тревоге,
в сплошной оглядке
ручка, дверь, ручаюсь,
ко сну...
Коснуться.
Озареньем облома,
позолотой мундира
в светлоте проёма -
тень Командира.
- Это что, дружочек, за беготня? -
ляжет на плечо
мрачно-вкрадчивая клешня.
- Это кто и откуда она взялась? -
высверком пронизывающих глаз.
Я - не я.
Что важно? Опередить:
- Честь имею
(честь - есть!),
мой командир.
Мы... я только что
направлялся к вам...
Стрункой,
отчеканивая слова
чётко, исполняя свой долг,
а долг -
это вам не шутки,
как всё, что "до"
долга - ниже долга,
слабей призвания -
в свете коридора
и осознания
жалким, самовыдуманным героем
несравнимо большей,
высокой
Роли,
выдохнул
с бесстрастностью
нарочитой:
- Я нашёл её.
Я привёл вам
Виту.
XVIII
Гром ли?
Скрежет?
Бешеный, дикий хруст?
- Шелест
размыкающихся
рук.
Завертевшийся
по орбите
ад?
- Быстрый шаг,
ещё и ещё -
назад.
Вспыхнул свет,
и лязнул, ворча, засов.
Вот и всё, и всё,
вот и всё, и всё.
Вдоль стены, у двери
заслоном плотным
встали -
удалась
на сей раз
охота -
избранным составом
подразделения,
получив ещё одно
подкрепление,
зарядивши бластеры
до отказа,
озирая глазками
разномастными
место действия
этой санта-барбары,
а, точнее, её
последней части:
вот огромный зал,
восемьсот подсвечников,
синие экраны грозящей смерти,
нависают дамокловые кронштейны
над землянами
у противной стеночки,
что сгрудились, смятые и всклокоченные,
смыться поскорей нестерпимо хочущие,
ломкие, беспомощные, как спички...
Вита, впрочем, прячется
по привычке -
оттянуть минуту прощальных титров -
и размышляет:
с таким количеством
невозможно сладить,
нельзя уйти.
Меж массивной
всхлипывающей дамой
и другой, затянутой,
сухопарой,
Вита с ноги на ногу
переступает.
Ждёт.
- Внимание,
Земной Народ! -
раздаётся из громкоговорителя
голос официального представителя,
самого блестящего среди прочих
в звёздами и бархатом отороченных
сапогах:
- Прослушайте
информацию!
Среди вас на данный момент скрывается
та, что в преступлении обвиняется
столь бесстыдном, низком, наитягчайшем,
что нельзя за него покарать иначе,
кроме как заслуженно-смертной казнью,
та, что неподвластна нам и опасна,
та, кого мы ищем уж сколько лет -
Вита -
Неуправляемый
Элемент.
К нашему огромному сожалению,
мощь её и скилл юпитерианский
не были направлены изначально
ни на укрепление Цивилизации,
ни на поддержание всемирной Жизни,
в ней неистребимо укоренился
эскапизма, индивидуализма
грех - иначе, просто угроза хаосом,
и, угрозы этой во избежание,
дружественный,
добрый Земной Народ,
выведите сами
её вперёд.
Ропот.
Сквозь толпу - словно ток,
волна
(вееры, смотри, до сих пор колышет),
мигом растревожена тишина:
шепчут,
переглядываются,
ищут.
Но проходит пять минут или час:
нет ни у кого
разноцветных глаз.
- Что же, -
представитель
с улыбкой хищной:
- Что же, хорошо,
хорошо,
отлично!
Наша цель опять извернулась ловко,
жаль, что ловкость больше
ей ни к чему.
Стройся!
Оружие на изготовку:
будем расстреливать
по одному.
Как сквозь плотность
ваты, как бы сквозь сон,
она
слышит всё,
но странно
и отстранённо:
да, я натворила каких-то дел,
да, сейчас начнут убивать людей,
интересно было бы посмотреть,
кстати, а какой у сограждан нынче,
интересно, способ какой убийства?
И равнодушие в ней граничит
с каким-то вежливым любопытством.
Почему, однако, всё так размыто?
Даже лица рядом едва ли видно.
А видней намного -
лицо другое,
плавающее
перед ней, как в море,
то туда, то сюда,
и слышней металла
в голосе из громкого говорителя,
сколько слов?
Забыла.
Опять считает.
"Вита,
я тебя
никому не выдам".
Почему-то она уже в центре зала
и не помнит, как же
здесь оказалась,
почему-то идёт сквозь упругий воздух,
останавливается,
говорит им:
- Вот я,
Вита,
я здесь.
И ещё:
- Не троньте их,
нет.
Так говорит
и слышит свой голос,
как будто звучащий
извне.
XIX
Что случилось
в долю миллисекунды?
Что внезапно,
ярко
произошло?
Мутное
непроницаемое
стекло
словно стало прозрачней,
светлей как будто.
За стеклом же
оторопело - тени
точно пятна тёмные
глубь и гладь...
Вращение.
Перемещение.
Не достать.
А затем
яснеет.
Вита смотрит
- откуда? -
обозревает:
нечто
помещено
в помещение,
из нечта,
бывшего
сгустком бесформенной,
чёрной массы
выделились лица,
одежды,
расы.
На что же, однако
они глядят так?
Фигурка ли тёмная
ли, колонна?
Или другой неодушевлённый
кто-то?
Нет, фигурка
вполне
живая.
В обрамлении чёрных
волос, как кофе -
гордый,
вострый
(ястреб?)
и бледный профиль.
Встрёпанная.
Маленькая.
Тонкая.
Нет, скорей испуганный
воронёнок.
Нет, скорей фигурка была -
ребёнок.
Доля мига:
луч не достигнет глаз.
Звук отключен.
Плавает точка сборки.
Кривится пространство, смеясь, змеясь.
С непонятным (волны и свет) восторгом -
мысль,
иероглиф,
знание:
Это -
я.
Колыхание мысли
всего,
всего лишь - и:
"Я киваю там своей головою".
Лёгкий трепет, и:
"Как бы намереваясь
защититься,
вытянула - я! -
руку".
Тихо.
Тишина - как начало звука.
Это всё
неважно.
Совсем неважно.
Дальше!
Дальше!
Дальше!
Быстрее! Вот
вырос корабля необъятный борт,
много кораблей,
их искусственная симметрия...
Дальше!
Миллион-другой
километров.
Бешеную скорость мне!
От которой
голова...
а где сейчас - голова? -
несравнимую с темпом любого бегства...
Свет дневной.
Откуда же света столько?
Может, парадоксит
какой-нибудь новый Ольберс?
... Разверзнувшиеся
световые дыры,
лопасти.
Вспышки.
Выше!
И Вита чуть не смеётся.
Слушай мой хохот, предвечная пустота!
Это всего лишь, всего одна
небольшая
и застенчивая звезда.
И однако - как так? -
и всё ж она -
необъятное море
алящегося огня.
Нырнув,
искупавшись в его перекат...
Ах!
Вита щурится.
Глаза
привыкают.
Тишина.
В тишине нарастает гул
- значит, слышать, тоже могу -
и это
древнее
разрушительное эхо
или монотонный протяжный цокот,
тихий рокот
пикирующих кентавров.
По спирали
грузно плывут планеты,
и шипит Звезда,
огрызаясь,
плавясь...
Пляшут тени,
падают на лицо -
Фобос или Деймос? -
мешают
всё.
Невозможно скоро,
мучительно медленно
время.
И мало пространство,
и так огромно.
Здесь всё помнит.
Они - всё помнят.
Кроноса, Урана,
Рею.
Вита слышит их.
Она слышит стоны,
плач о Целом сломанного обломка,
жаждущего страстно
прильнуть обратно
к брату...
- Беспросветная участь
части!
Вита ищет.
Нащупывает
связи.
Да.
Возможно.
Если протянешь руку,
ощутишь лучи и тепло, которым
каждое нащупывает дорогу,
каждое стремится одно к другому.
Да, ещё вот это:
из пальцев витиных
пробиваются, как льняные нити,
мягкие, сияющие потоки,
тянутся, касаются,
гладят ласково
тело, плоть небесную,
тесную
каждого, безудержно вопрошающего,
каждого, молящего горячо...
Вита не чувствует
ни глаз, ни щёк,
но отчего-то знает:
она
плачет.
Вита смотрит
не издали и не близко -
Вита отчего-то
просто видит:
устремляясь взглядом к планете красной,
изморозь
двуокиси водорода,
кристаллики на проржавевших камнях;
танец холодный
снежинок метановых
на поверхности величественного Титана.
Если приглядеться,
то видно лестницу:
ступени радиации;
разобраться
если - электроновое движение,
преображение
в кристаллической решётке
материи.
Медленно распахиваются двери.
Всё, всё проницаемо
глазами витиными,
всё, сквозь что проходит
огромный взгляд,
возвращается к ней
лучами,
нитями,
силами,
добавочными секундами.
Вита понимает:
они
ждут её.
И она отвечает им,
всем небесным,
стягивая нити
вместе.
XX
Доля мига бешеного напряжения -
и система приходит
в движение.
В тетради Вселенной
фиолетовой -
гигантская схема
молекулы,
замороженная,
неповоротливая -
черепаха Лого -
обдумывает,
развёртывается.
Наконец решается.
Пара градусов,
максимальное натяжение нитей.
Планеты,
глухо ворча, подрагивают,
устремляясь друг к другу
по эклиптике.
Аккуратно
выстраиваются в ряд -
Парад.
Вита смотрит Парад.
Но не только это:
Вита видит
всюду кривые цвета,
проницающие
каждый атом Космоса,
звучные,
слышишь их, слышишь возгласы?
Нарастающий хор
ликующих голосов?
Мир на Парад
нарядился франтом.
И сквозь бесчисленных спектр цветов
важно шествуют
газовые гиганты.
Вот Юпитер яркий,
разнополосый,
вот Меркурий,
близостью гордый звёздной,
Вот Венера
в своём атмосферном платье,
вот Сатурн со братия.
Неуклонно движутся к высшей Цели
высшей Волей.
Звучит всё сильней и громче,
и ясней - божественная симфония.
Врубите, пожалуйста, стерео.
Феерия.
И не забудьте утром зайти за мной.
Буйство музык,
безмолвие благодати,
скрип волшебных - настежь -
дверей.
Смотри:
мир цветной,
цветной,
цветной.
О Создатель!
Такой, каким Ты его
сотворил.
_________
На корабле
все прильнули к иллюминаторам,
завороженные,
забывшие
о беглянке, дружбе миров, банкете -
обо всём на свете,
кроме плывущей межзвёздно крыши.
Вита вспоминает,
что уже знает:
пора
обратно.
Ей,
открывшей дверь
и сбежавшей
в автора,
видно всё, что так
хитроумно спрятано:
нет ни тех, ни этих,
и все - неправы,
неправа Земля,
и неправ Юпитер,
неправа воронёнок-девчушка...
Вите
ясно: нет охотника или жертвы,
есть лишь равновесие
элементов.
Но неотменимо противоборье:
как белкам, чтоб пересоздать живое,
требуется гибнуть и разрушаться,
как планеты снова войдут в орбиты -
Вита
должна оставаться Витой,
колесо должно
продолжать вращаться.
Та, что в центре стояла,
шевелит ногой,
неуверенно делает
шаг-другой,
от иллюминаторов отникают
лица - нитки дёргаются в руках у
кукловода.
И назад подаются лица.
Им, понимаете ли,
приходится расступиться,
пропустить.
Как пропустит её мой стих.
А она-то уж знает,
куда идти,
направление чётко
обрисовано,
всё сложилось дивно-простым
узором,
чуть рисуясь
насмешницей и бунтаркой,
отвязывает космическую
байдарку,
быстро справляется
с управлением
(шарканье подошв -
подымаются с кресел зрители)
и - куда-то в сторону Водолея,
только мы её
и видели.
Nihil Net
июль 2015
I
Полицейское отделение,
наднебесная жандармерия,
не павлинья элита - знать,
то есть, знай:
элитарней нет,
от костей до седин
дослужившая,
заслужившая,
вседержители космоса,
эйдоса,
кармы, камней, комет,
вот уже столько лет,
световых или нет,
производит свой розыск
вдоль Млечной большой дороги,
где, как будто всю жизнь,
колобродит, кружит
то, что здесь называют
"снег".
Внимание, господа!
И, конечно же, да...
"... лицейская жандармерия
(наднебесное отделение)
вся такая,
сверкая
золотом эполет,
повелители квантов,
гармонии стройной квинты
ищут,
ищут
неуправляемый элемент.
Ну, а если точнее:
девчушку
по имени Вита.
Ищут девочку Виту
без особых примет.
II
Растопыренно-лягушачьим
почерком
докладывает уполномоченный:
"На прочёсанном нами участке
обнаружили мальчика,
плакал, просился к маме,
из казённой собственности
утешения в качестве
было выдано:
нагрудная звездочка
в цветную полосочку
и один носовой платок.
Что касается девочки, то
девочки Виты
в упор не видели".
И приписка:
"Уж извините".
Приложение "Витокэтчер"
мигает на
зелёном экранчике:
"Мальчик сумел
добраться до мамочки".
А, в общем, ведёт себя гаджет
загадочно
и даже не думает
мыслить структурно,
пишет:
"Не буду
и всё".
Повсюду,
точно гроздья тяжёлые
рассыпана агентура.
Всюду - и там, и тут
по ангажементу:
дворники,
депутаты
и диссиденты,
пьющие каждое утро
снадобье
от разноцветности глаз.
Агентура боролась, рвалась
к цели, только в последний раз
мы слыхали историю,
своим развитием
будто бы похожую на витину,
на голубо-белой Планете,
где-то, в общем, на её территории,
когда был ещё жив
последний свидетель
появления Виты на свет.
В общем, как бы мы с вами, друзья, ни пытались,
нас с пораженьем смирила старость:
Виты - нет,
простыл и след,
вот и всё, что нам
осталось.
III
Но вот
летят
от степей дунайских
до Марса, басков и Гондураса,
летят
ликующие сигналы:
"На след напали,
на след напали!".
В заметке
(стр. 25)
журнала
для духовидцев
и маргиналов
был упомянут
чудесный случай.
- Чудо!
Значит, туда!
По рации
идёт команда:
"Не расслабляться!",
идут воздушные
в ночь линкоры
с антилазерной изоляцией.
Стремят носы
в тамошнюю синь,
на борту солдаты
обмениваются взглядами
тревожными,
радостными.
Каждый считает должным
поделиться с другими частицей
своей восторженной,
нетерпеливой дрожи...
- Стоять!
На якорь!
Тревога ложная.
_____
Швартуемся
вон к тому
удобно-пологому
облаку.
IV
От неё ожидали
чего угодно.
Говорили, такие
раз в тысячу лет рождаются,
говорили, такие
не то чтобы очень славятся
присущей избранной
цивилизации
истинно царственной
жадностью
и до радости,
и до печали.
Говорили, такие
ужасно черствы и гадостны.
Но всё больше молчали.
А где её ни искали!
Листали
даже светские хроники,
брезгливо стрясая
их пыль с чересчур
безупречных пальцев,
как пыльцу одуванчика.
Кто-то говорил - промышляет циркачкою
(там-то и там-то плюс битый URL).
Кто-то не раз намекал понуро:
нашей-де неуловимой Вите
достался влиятельный покровитель,
некий гурман, явно любящий пантомиму,
и, похоже, не более уловимый.
На самом-то деле,
собственно, Виты,
они ни разу в жизни не видели,
но так, как они,
не знали её,
даже, пожалуй,
собственные родители.
V
И вновь от Коломбо
теперь до Нальчика
летят настойчивые сигнальчики.
В будке радист
вяло просит: "потише",
наливает ещё двадцать граммов местной
водки, что синюшна невыносимо,
охает, ахает
и в глазах у него
плавает по синей и белой льдине,
мёртвые кусочки, два хладных трупа,
всё никак не свыкнется, это глупо:
всё, что здесь цветно,
ему соответственно
либо бело, либо голубо.
Поэтому, сонный,
он распускал
шнурки сначала,
а после - губы
заодно,
потом от обиды
спал
(или же от рифмы)
и видел,
видел
витражи
и пару разочков - Виту
самоё,
а, может быть, лишь её
отраженье
(там у нас
нет зеркал),
а, впрочем, к чертям обоих,
потому что на
облетевший лес
опустился луч,
перст отца-Юпитера.
Спите, да?
И спите себе.
А тут
небо - не водица,
а всё - цветное.
Эй, гляди, что тут
у меня, вот тут,
эдакое,
вот такое!
- Тень как тень и что же?
- Отца,
Юпитера.
Жуткая,
сладкая,
длительная.
Но куда, куда же, куда же?
Стой!
(голос:
"те-ни,
пом-нишь,
теперь на опыте
знаешь")
У!
У!
У!
Да к чёрту всю вашу оптику,
вашего кудрявого шарлатана,
из-под яблони да "к чёрту",
так - говорят?
Так, не отпирайся, узнал на опыте!
К чёрту вас!
Не ведать вам "больше-дальше".
К чёрту вас!
И всю заодно вот эту
безнадёжно вылинявшую
Планету.
VI
Будучи, как уже говорилось,
без единой особой приметы,
на голубо-белой Планете
она не могла мечтать, разумеется,
о какой-нибудь там карьере
телеведущей, фотомодели,
волооко-кудрявой пери,
или одной из тех,
с вечно ласковыми руками
и волокнами мягких волос:
"ещё чаю?".
Странно звучит,
но она, кажется, правда не знала,
каков цвет её глаз, каковы её рот и нос.
Люди как бы смотрели сквозь.
Её наружность не подходила
даже для рок-звезды
(выйди она на сцену, её бы просто
не замечали).
Ни туды ни сюды -
заметай следы.
И я сам,
одержимый идеей-фикс -
как представить вам героиню,
собственно, и впервые
показать её во весь рост,
вижу одни
расползающиеся кривые
световые
и переменных "икс"
искры, сноп разноцветных звёзд,
знаки "вопрос"
водяные
(в них она не смыслила,
кстати говоря,
ни шиша,
доллары, евро, франки
текли у неё сквозь пальцы).
Может, ей
благотворительностью заняться?
Организацией
фондов взаимопомощи
во имя благих идей?
Но вряд ли она умела
душевно любить людей
(я сомневаюсь, была ли вообще
у неё какая-нибудь душа).
В общем,
пытаясь найти ей поприще,
достойное происхождения,
я рассматривал даже
уединение.
Ну, а что?
Тихий дом на большой реке,
никакой суеты, беготни, чепухи,
раз в полгода пройдёт запоздалый жнец
стихнуть вдалеке
в голубых лугах.
Она могла бы, пожалуй,
писать стихи,
но у неё есть дело
ещё важней:
с самого начала
и вновь, опять
Вите надо прятаться,
убегать.
VII
Скрыться, потом
замести следы,
чтобы никто
не вспомнил, не понял, не думал, кто ты.
Вита прикидывает, размышляет:
если её поймают,
то непременно запрут.
А там, как бы ты ни был крут,
где прутья - железные вертикали,
взгляд обречённо по ним стекает,
в тени от них
продолженно обретаясь...
- Не сделаете ли одолжение?
эксклюзивно и в качестве исключения
Вите с Юпитера
дайте попить, а?
Мерси, господа,
а то я тут, видите ли,
подыхаю.
Теперь ты, я думаю, понимаешь,
зачем Вите нужно было так низко
на лоб на её юпитерский
с силой натягивать капюшон,
шествуя мимо, украдкой, лесом,
как мимикрирующий под груздь без кузова
или что там ещё есть невкусного,
трюфель.
Кто это здесь прошёл
словно средневековый витязь,
забрало - вниз, приготовясь к бою?
(если забыл, я тебе напомню:
"с антилазерной изоляцией").
Теперь доступны понятию
вцепившиеся друг в друга пальцы
до синяков и вмятин
платиновых
на эскалаторе
возле названых братьев,
что могут легко узнать тебя?
(Вот что я думаю:
здесь слишком много ментов
на один квадратный сантиметр метро,
они прячут руки в карманах пальто,
нет, различаю:
совсем не пальто,
и вовсе и даже не руки, а что?
- оптика
подводит,
слово
тундра -
... а вовсе и даже двустволки, готовые
в каждую следующую секунду
сделать из орешечка
решето).
У копов довольно решёток,
у репортёров - эфира,
и это звучит гордо,
прекрасно,
бесспорно,
но почему-то она упорно
всегда отказывалась
фотографироваться.
VIII
Есть порода таких поганцев,
что зовут себя "попаданцы",
и неважно, там они
или тут,
всё равно куда-нибудь
попадут.
А куда попадут,
там становится ух как весело!
Ураган, пожар
и кровавое месиво,
беготня, резня -
ня!
В обычном же состоянии
попаданческого сознания
- заморозка жизни,
режим гибернации -
их беспокойная нация
их героическая харизма
тише становится и невидимее
мерно посапывающего
зрителя.
Локализация - бар,
точка сборки - кресло.
Вместо
мебели - силуэты.
Чернота.
Белеющий центр лба -
одновременно и цель, и средство.
И вот она
утопает в кресле
неузнанная,
неспрошенная.
Глаза - в колени
тяжёлой цепью
радужек разноцветных
(и колени - в пламя
семью цветами,
вдоль позвоночника -
холодный трепет,
"Боже мой!" - так у вас говорят
в минуту ужаса невозможного,
под занесённым ножом
и с чёткостью
необратимой
обречённости?).
Без сомнения,
лучше было бы
убрать глаза куда-нибудь в стол,
но пользы не было бы и в том,
ибо, не забудь, есть ещё -
столешница,
и вот и по ней начинает цвет
расходиться
радугой неизбежною.
Она сдаётся.
И, опустив
веки, делает вид, что пьёт,
щурясь изредка,
приоткрывая,
чтобы не пропустить.
И вот
они
замечают.
IX
Вот они разворачиваются
медленно,
очень плавно
не на голос, не даже на взгляд -
на Виту
самоё,
точно море, ощерившееся,
оскаленное,
готовое обрушиться лавиной.
Вот они точно бритва,
заострившие,
навострившие
бледные круглища глаз.
И от барной стойки
до дальних столиков
стоят, напружинившись слегонца,
самую малую толику,
словно ждут счёта: "три-два-раз",
чтобы начать
двигаться.
Вите
не требуется продолжения.
Вита
сама начинает движение.
Вот, посмотрите,
она встаёт,
встаёт, широко распахивает
своё разноцветное видение,
с плеча отряхивает
несуществующую пылинку,
осторожно отодвигает стул,
сквозь плотную дымку
идёт к выходу.
Пространство
сопротивляется,
каждый шаг -
резинов.
Воздух - материал,
который
растягивается,
не поддаётся.
Но фокус в том, что такое свойство
воздуха -
палка о двух концах,
ах!
а уж в фокусах я мастерица:
Фокус в том, что главное -
не торопиться,
фокус в том, что как бы они ни бежали,
Вита
неизменно
опережает.
... И откуда она вдруг такая большая?
Чтоб понять, сыграй-ка
в её игру:
прозрачневевший
вчера на ветру
сегодня в проём
едва ли вместится.
Вита спускается
вниз по лестнице,
Вита идёт
вперёд.
А они
там, над ней,
перегнувшись через перила.
Вита знает это
и не оглядывается,
Вита вся сжимается
нестерпимо,
нет на ней ни тела
и ни лица.
Вот один пролёт,
два, ещё один,
успокойся, главное,
ноги вынесут
(мне кажется, бар ваш,
он - на вершине,
как минимум, башни
Эйфеля).
Сдрейфила?!
Вот,
они рядом,
рядом,
ближе, ближе,
спасения нет!
В спину дышат,
всё ближе, ближе,
дай им отпор,
ответ!
Дай им ответ,
не дождавшись вопроса.
Вита вынимает
свой первый козырь,
первый суперскилл:
от крутых перил
оттолкнувшись,
откидывается назад,
посылая глаза
вперёд,
в полёт
навстречу ступеням.
Суди, арбитр
мою спортивную
хи-хи-хитрость:
как десять шагов
превратить в одну
большую шажину,
перешагнуть
пролёт одним махом,
в один удар сердца -
достаточно только
опереться
на эти перила,
а воздух, воздух
удержит, поддержит,
всё очень просто
(я вывела это
полезное свойство
из вышеуказанных
предпосылок).
Горло дерёт
издевательский смех,
сдерживаясь, всё же
пора смеяться
не пришла, но как же,
как же - не догадаться?
Всё элементарно - один прыжок,
два, четыре, шесть,
есть!
И дверь маячит
сумрачно и железно,
и, когда она... нет, конечно, "если",
если дверь захлопнется за спиной,
Вита им тогда всем покажет нос.
Но она никогда не покажет нос.
Вита не смешлива
и деловита,
Вита исполняет свой долг,
а долг -
это вам не шутки,
коснуться до
ручки двери, выгадать промежуток...
И теперь уж - всё,
без сомненья, всё.
Вот он, плод терпения и сноровки -
воздух!
Лёгкий!
X
Мы не знаем, сколько минуло лет тому,
когда Вита
скрыто
проникла к нам на планету.
Надо сказать,
сама Вита не помнила этого.
Наверное, очень давно.
Вите даже не было ведомо,
как оно так получилось,
впрочем,
не всё ль равно,
если - закреплено
из века в век обычаем?
Если погоня за мной
так привычна, первична,
необходима,
она не может иметь причины,
кроме себя самой.
И какая Вите, подумай, разница,
войско ли галактическое,
земной ли отряд спецназовский
обнаруживать за спиной?
Вита бежит,
спасая жизнь.
Если б над именем
витиным не лились
крокодиловы слёзы аллегории,
было бы просто горе нам,
ищущим смысла,
где смыслы - вымело,
помелом,
безумия опахалом.
Вита не понимала символов,
и вопроса "зачем?"
для неё не существовало.
Вита -
не искательница приключений,
Вита -
исполняет предназначение,
а её предназначение -
приключение.
Только это, в общем,
уже детали.
Чтобы утвердиться в своём
"я есть!",
Вита
ежедневно проходит
квест.
XI
... Воздух!
Лёгкий! -
Лёгкость
его мне на руку:
в ней легко подвешены
огоньки,
нечто, что оранжево
и фонарно,
нечто, во что очень
легко нырнуть.
Вита это делает,
ищет брешь и
новый, параллельный,
туманный путь.
Арку
на бульваре
образовали
пальцы ив, как змеи,
сплелись, ведь если
разобраться, Вита
много чего умеет,
много чего умеет,
много чего умеет.
Да, Она,
Оранжевость и Фонарность -
есть совсем особенная стезя,
где, как ни пытайся и ни старайся,
Виту совершенно
найти
нельзя.
(Смотрите:
"Она" - есть такая субстанция,
в которой Вите
разрешается
растворяться).
Вита в Ней плывёт
вместе с зыбкой мглистостью
вдоль просёлков,
набережных
ветвится
как метро Нью-Йорка,
а, может, Токио,
шаг за шагом,
невидимая,
лёгкая.
И, войдя в Неё
где-то возле Спасской,
может выйти запросто
в степи канзасской.
Ну, а если вдруг
ненароком, тайно
сыщик её след
даже тут поймает,
на, держи мой джокер
тебе карманный,
пусть он расцветёт
в твоих бледных пальцах,
а я буду сдержанно усмехаться,
удаляясь быстро
в туман и гать...
Дело в том, что Вита
умеет
летать.
XII
Ну и что тут, скажете,
удивительного,
мои всем пресытившиеся
зрители?
Но подумай, друг:
это очень странно -
выше проводов,
ярких букв рекламных,
подниматься выше, врагам назло,
и следить лишь чтобы
не занесло.
Ты представь, никто на Земле,
никтошеньки
не умеет, раскинув
ручонки-ноженьки,
просто так подняться
в легчайшем воздухе
на полсантиметра.
Всё бродим, косные,
костные,
а навык
большой не нужен -
это словно как бы
поплыть лягушкой,
загребая массу к себе воздушную,
если только, только
она послушна
(у Виты с этим порой проблемы:
когда движение тяжелее,
и враг всё ближе, всё ближе, ближе,
хватает за юпитерскую
лодыжку,
но как бы ни было - промахнётся,
напомню:
побег
ей всегда
удаётся,
напомню: летать
как девочка Вита
не может ни муха, ни птица, ни рыба,
тем более ты - мягкомясая глыба,
никто!).
А как это, представьте,
должно быть, здорово:
подставлять себя
порыву, норову
ветра, лететь
как какой-нибудь "ТУ",
сквозь обволакивающую черноту!
Или замедляться
и, поворачиваясь,
нежиться неспешно
в ладонях ласковой
все углы, зазубрины
мягко сглаживающей
ночи, да, должно быть,
приятно очень.
Всё так,
но Вита
своё умение
использует строго
по назначению,
ей чужды романтика
и патетика,
она не купается
в лунном свете
и запрокидывает к небу лицо
лишь только тогда,
когда требуется.
И вот она стоит,
как каменная Ниоба,
на вершине самого высокого небоскрёба,
озирая внизу
клокочущие
своих врагов несчитанные
полчища,
город, уснувший
под жёлтой сеткой,
плотно друг к другу
припаянные острова.
Недосягаемая,
Вита смотрит на всё на это,
не испытывая ни страха,
ни торжества.
XIII
"Вита, Вита, Вита" -
на клавикорде
(на клавиатуре)
четыре кнопки
продавились
точно и очевидно:
"Вита, Вита, Вита-та, Вита, Вита".
Он сидит за столиком,
за конторкой,
смотрит в око зоркое
монитора.
Присмотрись: лицо его
нам знакомо,
правда, с той поры он
чуть-чуть получше
выглядит: подстрижен
и галстук гладок,
словно путь его
по служебной лестнице:
из радистов -
в церемонейместеры.
Помогли подняться
судьба и случай,
получил хорошее
повышение -
прямиком в отряд
особого назначения
(здесь, заметим, кстати,
неплохо платят),
но организация
мероприятий -
дело столь унылое
и утомительное,
что порой он судьбой
бы сменялся с витиной...
Снова эта Вита!
Всё лезет в голову,
неотвязна, словно зубная боль.
Вита, Вита, где ты,
и что с тобой?
Я агентом здесь - уж четыре года как,
я ищу тебя - уж не помню, сколько лет,
каждый факт и намёк на факт -
непрерывно, постыло нов,
ты меняешься, как
картинка в калейдоскопе,
ты встречаешься мне
то в Австралии, то в Европе,
то - под паранджой
ты угрюма, темноволоса,
то со сцены весь мир
ослепляешь улыбкой звёздной,
и бессмыслен доклад,
и бессмыслен и вечен поиск,
как бессмысленны снег или дождь,
или солнце там, за окном.
Только имя твоё,
что рябит в глазах,
в каждой строчке
донесения, имя твоё,
что пишу на полях
машинально,
всегда одно.
Вита, Вита, а домой так ужасно хочется.
Вита, Вита, когда это всё
закончится?
Мировой океан
непрерывно и грозно качаем
мановениями
неведомого ветра,
и летит всё к чертям,
а, в особенности, ночами,
в водовороте космической пыли,
песка и щебня.
Вита, иногда мне кажется, мы - на гребне,
просто гребень волны,
чуть поболее остальных.
Вита, но ведь как-то так получается,
что на гребне - одновременно
как-то так получились
мы?
Вита, слушай: кажется, чушь всё это.
Вита! Только миг, а потом мы уйдём в песок.
Рассмотри этот приступ радиста,
горячки, бреда,
чтоб потом раствориться
совсем
во всём.
Вита.
Я тебя никогда не видел.
Я тебя совершенно
никак не могу представить.
Только имя твоё
гудит в трубе,
обрывает ставни,
только имя твоё.
Вита, странно:
ты для меня реальнее
этого моргающего экрана.
Вита -
спецзадание, цель и жизнь моя,
Вита, Вита, где ты, и что с тобой?
Вита, Вита, Виточка, я люблю тебя.
Мысли о тебе - как зубная боль.
Разве столько мыслей -
не есть любовь?
Нет, не буду я
направлять по следам твоим
разъярённые орды боемашин.
Нет, не буду я
бояться тебя,
восхищаться силой твоей.
Пиши
ручка, кнопки, давитесь
вместо!
Мысль, играй мне на
клавикордах сердца!
Я придумал лучше.
Послушай,
Вита:
я найду тебя,
но тебя не выдам.
Вита, бросим всё,
убежим, убежим с тобой
далеко от этих и тех,
ну, куда-нибудь там к Центавре,
от размякшей Земли
и юпитерского режима,
Вита, знаешь, все,
они все - неправы.
Правы только мы,
а точнее - наш миг,
Мы построим новый,
настоящий мир.
Ты - девчонка бойкая и с характером,
ты захочешь на смежные нам галактики
набегать расчётливо и пиратски,
я буду с тобой,
целовать твои глазки.
Правда - только в этой
невидимой прочим ниточке
между нами,
моя родная,
цветноглазая Виточка.
Так, измаявшись донельзя,
исфантазировавшись,
он идёт на боковую,
сходя с орбиты.
И бессонное око
на столе беспокойно зыркает
по углам, словно бы обнаружив...
XIV
Вита!
Что мне делать с тобою, что?
И кого теперь
привести на помощь -
и в чём спасение?
Вита, скажи, каково тебе,
барышне моей
тесейной?
Вита,
это я - твой мучитель,
как будто нити
протянулись от пальцев твоих
к проводам, городам,
и ужас
холоднее и цепче,
чем больше ты бьёшься,
с каждым,
с каждым новым рывком
запутываясь всё глубже.
Вита!
Нити!
Ты - в лабиринте.
Посмотри иногда
от скуки и для потехи
фантасмагоричное
превращение:
как чуть видный краешек
единственной и спасительной
подымается на дыбы,
раздувая брыли,
и в голодном, праведном возмущении
- ш-ш-ш! -
кидается,
клацает пастью,
обвивает туго твои запястья,
ни громам, ни молниям,
ни Юпитеру
не разбить её.
Вита, ко всему человек привыкнет,
только ты-то,
ты-то -
не человек.
Вита, есть ещё один способ выйти,
есть ещё одна,
волшебная дверь.
Ты седлаешь ветер - но кто посылает ветер?
Ты сгущаешь мглу - но где её генератор?
Вита, ты прошла все ступени бегства,
квеста,
дальше только,
дальше - только
автор.
Вита!
Видишь - над безысходным сводом,
над марионеткой
тень кукловода?
XV
Э-ге-гей!
От пояса астероидов
до самой рассеянной
периферии!
Эй!
От человека до гуманоида!
Слушайте, внемлите,
рабы, цари ли!
Слушайте, ни слова не пропустите:
это историческое событие,
это грандиознейшее открытие,
что положит начало, и без сомнения,
дружественным взаимоотношениям...
В общем,
всё бросай и беги скорее
на Межпланетную Ассамблею,
равной которой, поистине, не было
вот уже сколько лет -
на Великий Парад планет.
Вот мы и на месте,
где нас приветствует
лазерное шоу
лучей космических,
в пространстве между
строго подвешены
остановившиеся
тысячи станций
(порою многоэтажных),
все стоят и ждут,
приготовясь к маршу:
хмурые, поджарые кексы с Марса
на доисторических плоскодонках,
вот венерианки, темны и томны,
озирают всё из своих огромных
(но при этом малофункциональных)
медленных машин;
вот провинциалы
с Хами; их, вообще-то, позвать забыли,
а они, гляди,
всё равно явились.
Непонятно лопочущие
гости из Антарес,
Наконец, новички -
земляне на МКС.
Всех мне не увидеть и не упомнить.
Но одну
сияющую колонну
невниманием точно
нельзя обидеть:
вот стоят линкоры
царя
Юпитера.
Грозные,
осанистые,
боевые,
неприступность глыбы,
ни взять, ни дать,
укрощённая мощь
и направленная стихия,
ибо как же иначе:
чуть-чуть -
и звезда.
В их иллюминаторах
видим издалека
сквозь потоки Солнца
и прочих плазм:
быстроту сухих разноцветных глаз,
хищный блеск
подозрительности диктатора,
красную жилку,
бьющуюся у зрачка.
Их могущественные вассалы -
ганимедовцы, европейцы,
вдоль колонны идут по флангам,
взад-вперёд курсируют хантеры -
охранители правопорядка,
и на каждом корабле,
что пришёл на Ассамблею, -
по юпитерскому отряду.
Кто из нас усомнится,
зрители?
То они - всего устроители,
это им - все восторги и возгласы
со всего сопредельного Космоса.
И, блюдя имперскую мерку,
их встречают - вместо фейерверков
ликующие без передышки
далёкие вспышки
квазаров.
Всё готово.
Все ждут.
Ждут Парад планет.
Но Парада
нет.
XVI
Но Парада - нету!
Организатор
(а, точней, один из)
бездумно и беспредметно
мечется туда и сюда по залу,
что мне, вот скажите, ну что мне
делать?
- Да, этот корабль стартовать бы должен
час назад, но он стартовать не может.
Почему?
Да как бы сказать вам: видите ли,
он, корабль, привязан неукоснительно
к вашей-то линялой
земной орбите.
Но шалит эклиптика,
нет Парада,
и Земля всё там же,
на том же месте,
здесь я не могу вам помочь, ну честно,
не было команды,
ну извините,
а ещё шампанского не хотите ли?
Вот бокальчик!
Пот с него льётся градом.
Но он стойко держится:
- Хау а ю?
Данке шён!
Взгляните пока превью,
вон там, на экране,
превью парада,
вон, планеты в ряд...
видите? Увидите!
Обещаю вам!
Как идут рядком
параллельно им
корабли их жителей,
соответственно, наш...
Ля-ля-ля-ля-ля.
Он идёт, разбрасывая слова,
расчищая дорогу в толпе землян,
объяснить им что-либо
так непросто,
ты им - довод,
они тебе - сразу три,
и к тому же поглядывают нервозно
на отряд, расположившийся
у двери,
на блестящие ярко мундиры их.
Будто нет у нас и задач других,
кроме как отлавливать и отстреливать
жирноплечих жёнок миллиардеров,
физиков, не выпадывающих из детств,
и прочих
к ним примазавшихся зевак.
Его ладонь
сворачивается в кулак.
Он-то,
он-то знает,
зачем он здесь.
Он-то и подал
руководству идею:
она непременно
явится на Ассамблею,
вместе со всеми,
как миленькая, придёт.
Но почему?
Да как бы сказать вам: видите ли...
Он замирает.
Оборачивается.
Узнаёт.
XVII
Да, она опять
изменила внешность.
Да, глаза бесцветны,
и облик бледен.
Да, заметить трудно её,
конечно.
Боже!
Как же, как её
не заметить?
Прямо перед носом
у гарнизона,
мимо патруля,
мимо зорких хантеров
как прошла, серьёзная и спокойная,
важно ли?
Нет.
Важно пройти
обратно.
Он поплыл
уклончивым поплавком
в чёрном море
боа, сюртуков, жакетов,
раздвигая их
дрожащей (слегка),
рукой.
он петляет, след
запутывая бесследно.
Наконец,
за чьей-то спиной,
волной
плотно, несомненно, надёжно скрытый,
он, набравши воздуха,
шепчет:
- Вита!
Говорит ей:
- Вита!
Пойдём со мной!
И, рывок безумный предвосхищая,
он - откуда сила? -
хватает за руку:
- Полно, Вита,
я тебя
похищаю,
там, снаружи, ждёт нас
космическая байдарка,
вслед идёт за станцией
на буксире.
Виточка, конечно,
оно опасно,
но доверься мне: я всё так спланировал,
что, когда начнётся великий праздник,
нас из тьмы
не высветит даже лазер,
будем далеко,
убежим за границу мира,
только ты и я,
куда-нибудь к гесперидам,
например...
Не смотри так, Вита!
Я тебя
никому
не выдам.
Шепчутся.
Стоят.
И звенят бокалы,
нужен для веселья ли повод, праздник?
По стенам - танцующий заяц красный,
отблеск чьих-то глаз...
И свет
гаснет.
Сквозь протяжный визг,
схожий только с сигнализацией,
сквозь задрапированную чернотой
пустоту
пространство
сопротивляется
тут и там,
и там - так же, как и тут,
если ты один,
но во тьме, в сумятице
двое
намечают себе маршрут.
Путь свободен.
Хантеры - врассыпную
в поисках источника неполадки.
В поднятой тревоге,
в сплошной оглядке
ручка, дверь, ручаюсь,
ко сну...
Коснуться.
Озареньем облома,
позолотой мундира
в светлоте проёма -
тень Командира.
- Это что, дружочек, за беготня? -
ляжет на плечо
мрачно-вкрадчивая клешня.
- Это кто и откуда она взялась? -
высверком пронизывающих глаз.
Я - не я.
Что важно? Опередить:
- Честь имею
(честь - есть!),
мой командир.
Мы... я только что
направлялся к вам...
Стрункой,
отчеканивая слова
чётко, исполняя свой долг,
а долг -
это вам не шутки,
как всё, что "до"
долга - ниже долга,
слабей призвания -
в свете коридора
и осознания
жалким, самовыдуманным героем
несравнимо большей,
высокой
Роли,
выдохнул
с бесстрастностью
нарочитой:
- Я нашёл её.
Я привёл вам
Виту.
XVIII
Гром ли?
Скрежет?
Бешеный, дикий хруст?
- Шелест
размыкающихся
рук.
Завертевшийся
по орбите
ад?
- Быстрый шаг,
ещё и ещё -
назад.
Вспыхнул свет,
и лязнул, ворча, засов.
Вот и всё, и всё,
вот и всё, и всё.
Вдоль стены, у двери
заслоном плотным
встали -
удалась
на сей раз
охота -
избранным составом
подразделения,
получив ещё одно
подкрепление,
зарядивши бластеры
до отказа,
озирая глазками
разномастными
место действия
этой санта-барбары,
а, точнее, её
последней части:
вот огромный зал,
восемьсот подсвечников,
синие экраны грозящей смерти,
нависают дамокловые кронштейны
над землянами
у противной стеночки,
что сгрудились, смятые и всклокоченные,
смыться поскорей нестерпимо хочущие,
ломкие, беспомощные, как спички...
Вита, впрочем, прячется
по привычке -
оттянуть минуту прощальных титров -
и размышляет:
с таким количеством
невозможно сладить,
нельзя уйти.
Меж массивной
всхлипывающей дамой
и другой, затянутой,
сухопарой,
Вита с ноги на ногу
переступает.
Ждёт.
- Внимание,
Земной Народ! -
раздаётся из громкоговорителя
голос официального представителя,
самого блестящего среди прочих
в звёздами и бархатом отороченных
сапогах:
- Прослушайте
информацию!
Среди вас на данный момент скрывается
та, что в преступлении обвиняется
столь бесстыдном, низком, наитягчайшем,
что нельзя за него покарать иначе,
кроме как заслуженно-смертной казнью,
та, что неподвластна нам и опасна,
та, кого мы ищем уж сколько лет -
Вита -
Неуправляемый
Элемент.
К нашему огромному сожалению,
мощь её и скилл юпитерианский
не были направлены изначально
ни на укрепление Цивилизации,
ни на поддержание всемирной Жизни,
в ней неистребимо укоренился
эскапизма, индивидуализма
грех - иначе, просто угроза хаосом,
и, угрозы этой во избежание,
дружественный,
добрый Земной Народ,
выведите сами
её вперёд.
Ропот.
Сквозь толпу - словно ток,
волна
(вееры, смотри, до сих пор колышет),
мигом растревожена тишина:
шепчут,
переглядываются,
ищут.
Но проходит пять минут или час:
нет ни у кого
разноцветных глаз.
- Что же, -
представитель
с улыбкой хищной:
- Что же, хорошо,
хорошо,
отлично!
Наша цель опять извернулась ловко,
жаль, что ловкость больше
ей ни к чему.
Стройся!
Оружие на изготовку:
будем расстреливать
по одному.
Как сквозь плотность
ваты, как бы сквозь сон,
она
слышит всё,
но странно
и отстранённо:
да, я натворила каких-то дел,
да, сейчас начнут убивать людей,
интересно было бы посмотреть,
кстати, а какой у сограждан нынче,
интересно, способ какой убийства?
И равнодушие в ней граничит
с каким-то вежливым любопытством.
Почему, однако, всё так размыто?
Даже лица рядом едва ли видно.
А видней намного -
лицо другое,
плавающее
перед ней, как в море,
то туда, то сюда,
и слышней металла
в голосе из громкого говорителя,
сколько слов?
Забыла.
Опять считает.
"Вита,
я тебя
никому не выдам".
Почему-то она уже в центре зала
и не помнит, как же
здесь оказалась,
почему-то идёт сквозь упругий воздух,
останавливается,
говорит им:
- Вот я,
Вита,
я здесь.
И ещё:
- Не троньте их,
нет.
Так говорит
и слышит свой голос,
как будто звучащий
извне.
XIX
Что случилось
в долю миллисекунды?
Что внезапно,
ярко
произошло?
Мутное
непроницаемое
стекло
словно стало прозрачней,
светлей как будто.
За стеклом же
оторопело - тени
точно пятна тёмные
глубь и гладь...
Вращение.
Перемещение.
Не достать.
А затем
яснеет.
Вита смотрит
- откуда? -
обозревает:
нечто
помещено
в помещение,
из нечта,
бывшего
сгустком бесформенной,
чёрной массы
выделились лица,
одежды,
расы.
На что же, однако
они глядят так?
Фигурка ли тёмная
ли, колонна?
Или другой неодушевлённый
кто-то?
Нет, фигурка
вполне
живая.
В обрамлении чёрных
волос, как кофе -
гордый,
вострый
(ястреб?)
и бледный профиль.
Встрёпанная.
Маленькая.
Тонкая.
Нет, скорей испуганный
воронёнок.
Нет, скорей фигурка была -
ребёнок.
Доля мига:
луч не достигнет глаз.
Звук отключен.
Плавает точка сборки.
Кривится пространство, смеясь, змеясь.
С непонятным (волны и свет) восторгом -
мысль,
иероглиф,
знание:
Это -
я.
Колыхание мысли
всего,
всего лишь - и:
"Я киваю там своей головою".
Лёгкий трепет, и:
"Как бы намереваясь
защититься,
вытянула - я! -
руку".
Тихо.
Тишина - как начало звука.
Это всё
неважно.
Совсем неважно.
Дальше!
Дальше!
Дальше!
Быстрее! Вот
вырос корабля необъятный борт,
много кораблей,
их искусственная симметрия...
Дальше!
Миллион-другой
километров.
Бешеную скорость мне!
От которой
голова...
а где сейчас - голова? -
несравнимую с темпом любого бегства...
Свет дневной.
Откуда же света столько?
Может, парадоксит
какой-нибудь новый Ольберс?
... Разверзнувшиеся
световые дыры,
лопасти.
Вспышки.
Выше!
И Вита чуть не смеётся.
Слушай мой хохот, предвечная пустота!
Это всего лишь, всего одна
небольшая
и застенчивая звезда.
И однако - как так? -
и всё ж она -
необъятное море
алящегося огня.
Нырнув,
искупавшись в его перекат...
Ах!
Вита щурится.
Глаза
привыкают.
Тишина.
В тишине нарастает гул
- значит, слышать, тоже могу -
и это
древнее
разрушительное эхо
или монотонный протяжный цокот,
тихий рокот
пикирующих кентавров.
По спирали
грузно плывут планеты,
и шипит Звезда,
огрызаясь,
плавясь...
Пляшут тени,
падают на лицо -
Фобос или Деймос? -
мешают
всё.
Невозможно скоро,
мучительно медленно
время.
И мало пространство,
и так огромно.
Здесь всё помнит.
Они - всё помнят.
Кроноса, Урана,
Рею.
Вита слышит их.
Она слышит стоны,
плач о Целом сломанного обломка,
жаждущего страстно
прильнуть обратно
к брату...
- Беспросветная участь
части!
Вита ищет.
Нащупывает
связи.
Да.
Возможно.
Если протянешь руку,
ощутишь лучи и тепло, которым
каждое нащупывает дорогу,
каждое стремится одно к другому.
Да, ещё вот это:
из пальцев витиных
пробиваются, как льняные нити,
мягкие, сияющие потоки,
тянутся, касаются,
гладят ласково
тело, плоть небесную,
тесную
каждого, безудержно вопрошающего,
каждого, молящего горячо...
Вита не чувствует
ни глаз, ни щёк,
но отчего-то знает:
она
плачет.
Вита смотрит
не издали и не близко -
Вита отчего-то
просто видит:
устремляясь взглядом к планете красной,
изморозь
двуокиси водорода,
кристаллики на проржавевших камнях;
танец холодный
снежинок метановых
на поверхности величественного Титана.
Если приглядеться,
то видно лестницу:
ступени радиации;
разобраться
если - электроновое движение,
преображение
в кристаллической решётке
материи.
Медленно распахиваются двери.
Всё, всё проницаемо
глазами витиными,
всё, сквозь что проходит
огромный взгляд,
возвращается к ней
лучами,
нитями,
силами,
добавочными секундами.
Вита понимает:
они
ждут её.
И она отвечает им,
всем небесным,
стягивая нити
вместе.
XX
Доля мига бешеного напряжения -
и система приходит
в движение.
В тетради Вселенной
фиолетовой -
гигантская схема
молекулы,
замороженная,
неповоротливая -
черепаха Лого -
обдумывает,
развёртывается.
Наконец решается.
Пара градусов,
максимальное натяжение нитей.
Планеты,
глухо ворча, подрагивают,
устремляясь друг к другу
по эклиптике.
Аккуратно
выстраиваются в ряд -
Парад.
Вита смотрит Парад.
Но не только это:
Вита видит
всюду кривые цвета,
проницающие
каждый атом Космоса,
звучные,
слышишь их, слышишь возгласы?
Нарастающий хор
ликующих голосов?
Мир на Парад
нарядился франтом.
И сквозь бесчисленных спектр цветов
важно шествуют
газовые гиганты.
Вот Юпитер яркий,
разнополосый,
вот Меркурий,
близостью гордый звёздной,
Вот Венера
в своём атмосферном платье,
вот Сатурн со братия.
Неуклонно движутся к высшей Цели
высшей Волей.
Звучит всё сильней и громче,
и ясней - божественная симфония.
Врубите, пожалуйста, стерео.
Феерия.
И не забудьте утром зайти за мной.
Буйство музык,
безмолвие благодати,
скрип волшебных - настежь -
дверей.
Смотри:
мир цветной,
цветной,
цветной.
О Создатель!
Такой, каким Ты его
сотворил.
_________
На корабле
все прильнули к иллюминаторам,
завороженные,
забывшие
о беглянке, дружбе миров, банкете -
обо всём на свете,
кроме плывущей межзвёздно крыши.
Вита вспоминает,
что уже знает:
пора
обратно.
Ей,
открывшей дверь
и сбежавшей
в автора,
видно всё, что так
хитроумно спрятано:
нет ни тех, ни этих,
и все - неправы,
неправа Земля,
и неправ Юпитер,
неправа воронёнок-девчушка...
Вите
ясно: нет охотника или жертвы,
есть лишь равновесие
элементов.
Но неотменимо противоборье:
как белкам, чтоб пересоздать живое,
требуется гибнуть и разрушаться,
как планеты снова войдут в орбиты -
Вита
должна оставаться Витой,
колесо должно
продолжать вращаться.
Та, что в центре стояла,
шевелит ногой,
неуверенно делает
шаг-другой,
от иллюминаторов отникают
лица - нитки дёргаются в руках у
кукловода.
И назад подаются лица.
Им, понимаете ли,
приходится расступиться,
пропустить.
Как пропустит её мой стих.
А она-то уж знает,
куда идти,
направление чётко
обрисовано,
всё сложилось дивно-простым
узором,
чуть рисуясь
насмешницей и бунтаркой,
отвязывает космическую
байдарку,
быстро справляется
с управлением
(шарканье подошв -
подымаются с кресел зрители)
и - куда-то в сторону Водолея,
только мы её
и видели.
Nihil Net
июль 2015