Пастушок и рыцарь
Еще не открыв глаза, я вспоминал что-то последнее, что было до того, как я выпал из сознания. И я вспомнил. Красный круг медного солнца, расплавлено растекавшийся на полнеба и раскидывавший свой кровавый отблеск на клубы царственных туч. Или это пролитая кровь испарялась от жаркой битвы, устремлялась к прародителю-солнцу и застывала, не пройдя и половины пути? Мы попали в засаду. Капкан своими жадными створами захлопнулся и поймал зверя, но не за лапу, нет! Зверь сам вложил свою голову в него, да так, чтоб сошлись эти створы прямо на шее. Только теперь, когда позади эта кровавая пляска, цепочка событий раскрывала одно своё звено за другим: я вспомнил вчерашнюю гадкую ухмылку канцлера и его напутственные слова, вспомнил случайный разговор с хорунжим три дня назад, в котором он обмолвился о своем нечаянном свидетельстве доставки в пригород крупной партии оружия и доспехов…
- Эй! Ты как там?
В оглушающей тишине голос мальчонки показался неожиданно громким. Я молниеносно повернул голову на вырвавший меня из размышлений вопрос, но глаза не успели перестроиться с темноты на резкий свет, и я невольно зажмурился.
- Ты кто такой?
Мой голос неестественно прохрипел и скорее походил на звериный рык, чем на человеческую речь, но мальчонка не испугался. Когда глаза примирились с исходящим от облаков, затянувших плотным покровом все небо, белесым светом, я смог как следует его рассмотреть.
- А ты…
- Да. Кто какой желает, так и являюсь.
Чумазый пастушок, с озорной травинкой во рту и свирелькой в кармане местами подлатанной, но справной рубахи, висевшей мешком на костлявом тельце. Русые волосы и любознательные серые глаза в хитром прищуре. Теплые брючки, состоявшие, на первый взгляд, из сплошных заплат, и обладавшие неопределенным из-за обилия грязных пятен цветом.
- Да я эта… Нууу.. Так.
- Так? Имя что ль такое?
- Да неее. - Широкая улыбка обнажила удивительно белые ровные зубы. - Я эта. Местный.
Я попробовал подняться. О том, чтобы встать на ноги не могло быть и речи, голова кружилась как после недельной попойки, но мне надо было хотя бы сесть. Чувствовал я свое тело так, как должно быть чувствовало свое набитое цыплячьим пухом чучело лисицы из коллекции нашего инквизитора. Ох и страстный коллекционер этот наш инквизитор, у него разве только заспиртованного рога дьявола не было в коллекции. Так и сделал бы из него самого, выродка, чучело потрошеное. Левая рука не двигалась вопреки всем моим тщетным усилиям и мысленным приказам, но я все равно подтянулся на правой и оперся спиной о ствол какого-то дерева, а это было весьма нелегко, учитывая превышающую мой собственный вес броню, сковавшую движения и придавившую к земле.
«Дуб? Но ведь в нашей области дубы в помине не росли, а до ближайшей из вероятных три дня пути галопом…»
Я осмотрелся вокруг. Еще и рассвета не было, а все равно светло. Чистый ровный свет. Высокую траву утопил широкой лентой белый туман, который с теплыми лучами солнца скрутится у нее на стеблях алмазной росой. Паренек этот рядом, не побоявшийся вида открытой раны и торчащих из нее белых костей, а ведь придворные служаки от одного вида только лишь соплей грозятся в обморок свалиться. Было странно, что я не чувствовал дикой боли от раскромсанной на лоскуты руки, но, видимо, пройдет еще чуть-чуть времени, окончательно придет сознание, а с ним и боль. При взгляде на впившиеся в мясо кольца раскуроченной кольчуги у меня где-то противно засвербило и я поспешил перевести взгляд в сторону. Поодаль топтался мой серый в яблоках коняга, мерно похрапывая и щипля траву. На его грациозной шее ярким огромным пятном выделялась запекшаяся кровь. Интересно, чья?
- Мой батя грит, что хорошая лошадь воинская завсегда своего седока вывезет, живого аль мертвого, не убежит без него. - Паренек сорвал новый зеленый и сочный на вид стебель, мастерски откусил корешок и звучно сплюнул его в сторону.
- Зачем же ты?
- Интересно было, изучала тебя. Проверяла.
- Прав твой батя. А сам он у тебя вояка?
- Неа. Старый он. А вот брат воюет. Он еще в начале войны ушел, так и не вернулся еще. Командовать хде-нито остался.
«И не вернется, значит, братец твой. Крестьянских сразу после войны по домам распустили, хозяйство восстанавливать.»
- А ты - рыцарь, да?
- Да. Ты со мной повежливей общаться должен, ты мне не родственник все же, это я к тебе могу на «ты». - Я мысленно одернул себя за вылезшую дурную и никчемную грубость, но мальчонка на слова даже глазом не моргнул, и я поспешил сменить тон на более приветливый. - А как догадался то?
- Так эта… Вона скока у вас золота в одежде, и даже у коня в сбруе. И меч там вон в траве валяется агромадный.
- И что теперь? Потом?
- Ничего. Ничего…
- Соображаешь. - Странный взгляд у него какой-то. - А где стадо твое?
- Там. - Он неопределенно махнул за спину рукой, досадливо сморщив нос. - Да никуда они не денутся.
Как мне хотелось в эти минуты отречься от всего своего: от титулов, обязанностей, интриг, всего-всего, и стать таким вот беззаботным пастушком.
- А кто тебя ранил?
- В стычке. Битве.
Крики, повсюду ужасные предсмертные крики. Казавшиеся нечеловеческими. Лязг мечей, брони, кони, люди, их отдельные части в кровавой каше. Сбоку. Руби. С другой. Отбей. Колющий выпад. Некогда ужасаться. Удар. Больше силы. Сбоку. Режь. Другой. Удар. Сбоку. Другой. Некогда. Нет больше сил. Удар.
- Эй! Ты как там?
Я посмотрел на него, ожидая увидеть в глазах издевку. У него серьезный суровый взгляд и… глубокие серые глаза, полные недетской мудрости.
- Пошли, некогда больше. - Он встал на ноги, немного отряхнул штаны. - Пора уже.
- Где мы? - Теперь у меня детское изумление.
- А ты где думаешь? Давай поднимайся, засиделись уже.
Неожиданно это или вполне объяснимо, но мной овладела бурлящая злость, я резко вскочил на ноги, уже начал заносить руку назад для затрещины, но чуть не свалился обратно себе на зад и лишь удивленно смотрел на пастушка. Я, который не мог минуту назад нормально опереться о дерево, вскочил на ноги, да еще и с козлиной прытью! И рука левая не болит.
- Хватит. Наболелась уже, - он развернулся ко мне спиной и пробурчал себе под нос, - при жизни. Нам вон туда, по этой длиннющей дороге, а она идет еще дальше, за горизонт.
И ни единого звука вокруг. Оглушающая тишина. Вероятно, сработали мои воинские рефлексы, подчинившись приказному тону мальчонки, и, несмотря на то, что сознание мое до сих пор застыло удивленным столбняком, отказываясь воспринимать действительность, ноги сами собой зашаркали в сторону меча.
- Да оставь ты его. И коня тоже. Тебе теперь ничего не нужно.
Мой мозг упорно сопротивлялся. Нужно, еще как нужно. Столько дел, столько встреч, и месть за капкан, и надо предупредить, и надо попрощаться.
Его маленькая холодная ручка обхватила несколько моих пальцев и потянула в сторону бесконечной дороги.
- Идем. Не бойся.
Ведь нет больше ничего. И я не боялся.
- Эй! Ты как там?
В оглушающей тишине голос мальчонки показался неожиданно громким. Я молниеносно повернул голову на вырвавший меня из размышлений вопрос, но глаза не успели перестроиться с темноты на резкий свет, и я невольно зажмурился.
- Ты кто такой?
Мой голос неестественно прохрипел и скорее походил на звериный рык, чем на человеческую речь, но мальчонка не испугался. Когда глаза примирились с исходящим от облаков, затянувших плотным покровом все небо, белесым светом, я смог как следует его рассмотреть.
- А ты…
- Да. Кто какой желает, так и являюсь.
Чумазый пастушок, с озорной травинкой во рту и свирелькой в кармане местами подлатанной, но справной рубахи, висевшей мешком на костлявом тельце. Русые волосы и любознательные серые глаза в хитром прищуре. Теплые брючки, состоявшие, на первый взгляд, из сплошных заплат, и обладавшие неопределенным из-за обилия грязных пятен цветом.
- Да я эта… Нууу.. Так.
- Так? Имя что ль такое?
- Да неее. - Широкая улыбка обнажила удивительно белые ровные зубы. - Я эта. Местный.
Я попробовал подняться. О том, чтобы встать на ноги не могло быть и речи, голова кружилась как после недельной попойки, но мне надо было хотя бы сесть. Чувствовал я свое тело так, как должно быть чувствовало свое набитое цыплячьим пухом чучело лисицы из коллекции нашего инквизитора. Ох и страстный коллекционер этот наш инквизитор, у него разве только заспиртованного рога дьявола не было в коллекции. Так и сделал бы из него самого, выродка, чучело потрошеное. Левая рука не двигалась вопреки всем моим тщетным усилиям и мысленным приказам, но я все равно подтянулся на правой и оперся спиной о ствол какого-то дерева, а это было весьма нелегко, учитывая превышающую мой собственный вес броню, сковавшую движения и придавившую к земле.
«Дуб? Но ведь в нашей области дубы в помине не росли, а до ближайшей из вероятных три дня пути галопом…»
Я осмотрелся вокруг. Еще и рассвета не было, а все равно светло. Чистый ровный свет. Высокую траву утопил широкой лентой белый туман, который с теплыми лучами солнца скрутится у нее на стеблях алмазной росой. Паренек этот рядом, не побоявшийся вида открытой раны и торчащих из нее белых костей, а ведь придворные служаки от одного вида только лишь соплей грозятся в обморок свалиться. Было странно, что я не чувствовал дикой боли от раскромсанной на лоскуты руки, но, видимо, пройдет еще чуть-чуть времени, окончательно придет сознание, а с ним и боль. При взгляде на впившиеся в мясо кольца раскуроченной кольчуги у меня где-то противно засвербило и я поспешил перевести взгляд в сторону. Поодаль топтался мой серый в яблоках коняга, мерно похрапывая и щипля траву. На его грациозной шее ярким огромным пятном выделялась запекшаяся кровь. Интересно, чья?
- Мой батя грит, что хорошая лошадь воинская завсегда своего седока вывезет, живого аль мертвого, не убежит без него. - Паренек сорвал новый зеленый и сочный на вид стебель, мастерски откусил корешок и звучно сплюнул его в сторону.
- Зачем же ты?
- Интересно было, изучала тебя. Проверяла.
- Прав твой батя. А сам он у тебя вояка?
- Неа. Старый он. А вот брат воюет. Он еще в начале войны ушел, так и не вернулся еще. Командовать хде-нито остался.
«И не вернется, значит, братец твой. Крестьянских сразу после войны по домам распустили, хозяйство восстанавливать.»
- А ты - рыцарь, да?
- Да. Ты со мной повежливей общаться должен, ты мне не родственник все же, это я к тебе могу на «ты». - Я мысленно одернул себя за вылезшую дурную и никчемную грубость, но мальчонка на слова даже глазом не моргнул, и я поспешил сменить тон на более приветливый. - А как догадался то?
- Так эта… Вона скока у вас золота в одежде, и даже у коня в сбруе. И меч там вон в траве валяется агромадный.
- И что теперь? Потом?
- Ничего. Ничего…
- Соображаешь. - Странный взгляд у него какой-то. - А где стадо твое?
- Там. - Он неопределенно махнул за спину рукой, досадливо сморщив нос. - Да никуда они не денутся.
Как мне хотелось в эти минуты отречься от всего своего: от титулов, обязанностей, интриг, всего-всего, и стать таким вот беззаботным пастушком.
- А кто тебя ранил?
- В стычке. Битве.
Крики, повсюду ужасные предсмертные крики. Казавшиеся нечеловеческими. Лязг мечей, брони, кони, люди, их отдельные части в кровавой каше. Сбоку. Руби. С другой. Отбей. Колющий выпад. Некогда ужасаться. Удар. Больше силы. Сбоку. Режь. Другой. Удар. Сбоку. Другой. Некогда. Нет больше сил. Удар.
- Эй! Ты как там?
Я посмотрел на него, ожидая увидеть в глазах издевку. У него серьезный суровый взгляд и… глубокие серые глаза, полные недетской мудрости.
- Пошли, некогда больше. - Он встал на ноги, немного отряхнул штаны. - Пора уже.
- Где мы? - Теперь у меня детское изумление.
- А ты где думаешь? Давай поднимайся, засиделись уже.
Неожиданно это или вполне объяснимо, но мной овладела бурлящая злость, я резко вскочил на ноги, уже начал заносить руку назад для затрещины, но чуть не свалился обратно себе на зад и лишь удивленно смотрел на пастушка. Я, который не мог минуту назад нормально опереться о дерево, вскочил на ноги, да еще и с козлиной прытью! И рука левая не болит.
- Хватит. Наболелась уже, - он развернулся ко мне спиной и пробурчал себе под нос, - при жизни. Нам вон туда, по этой длиннющей дороге, а она идет еще дальше, за горизонт.
И ни единого звука вокруг. Оглушающая тишина. Вероятно, сработали мои воинские рефлексы, подчинившись приказному тону мальчонки, и, несмотря на то, что сознание мое до сих пор застыло удивленным столбняком, отказываясь воспринимать действительность, ноги сами собой зашаркали в сторону меча.
- Да оставь ты его. И коня тоже. Тебе теперь ничего не нужно.
Мой мозг упорно сопротивлялся. Нужно, еще как нужно. Столько дел, столько встреч, и месть за капкан, и надо предупредить, и надо попрощаться.
Его маленькая холодная ручка обхватила несколько моих пальцев и потянула в сторону бесконечной дороги.
- Идем. Не бойся.
Ведь нет больше ничего. И я не боялся.