И снова дневник. 1983 год. Глава 24. Сага о Сладкой жизни. Вторая часть
Двадцать третья глава
Продолжение, оно же окончание - про этот фильм Феллини, будет и про другие.
Похоже, я тогда не знал слова "папарацци". Персонажа такого упоминаю, но только как имя собственное. Причем этим самым папарацци - уже как имени нарицательному - уделено немало места и внимания.
Написано так же сумбурно и бестолково. Ну уж как умел.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
10 июля 1983 года
Паразиты папарацци
Фоторепортеры ползают среди калек и инвалидов, что пришли помолиться об излечении, слепят их прожекторами, берут "интервью", вторгаются во всё, вытаскивают людей из квартир, бесцеремонно фотографируют со всех сторон и отпихивают, как ненужный товар.
От этих грифов западной цивилизации не спасает и смерть. Страшная сцена, когда, перекрестившись, один репортер начинает щелкать объективом над скончавшимся калекой, под молитву священника.
Марчелло среди этой суеты свой, хотя он и отстранён, задумчив. Эмме стыдно и больно. Дети принимают ее за мадонну, кричат "вот она!", Эмма бежит, дети за ней, пытаясь ее найти, за ними фоторепортеры с напряженным вниманием - не упустить, не дать другому снять раньше. Комментатор с наглой, сытой, улыбающейся харей комментирует происходящее, как футбольный матч.
И всё это происходит под ливнем. Святое дерево раздавлено, жадно разорвано, растащено по кускам. Чудо растоптано, оно отлетело от этого мира и в него не вернется.
Далее тема журналистов, которые на всем протяжении фильма действуют, снуют, суетятся, пересекается с темой Стайнера - друга Марчелло.
Обманчивый мир и покой
Стайнер непонятная личность, талантливый человек, что-то вроде востоковеда, умеет играть на органе, живет в семейной идиллии, любит жену, двух прелестных детей. Ему отчего-то страшно, он боится своей спокойной жизни, говорит Марчелло, что в этом покое нет мира и счастья.
Сцена вечеринки у Стайнера - обманчивый мир и покой, хотя гости его тоже странны и эксцентричны, пожилая женщина легкого поведения, какая-то восточная девушка, личности менее яркие, чем в герцогском замке, но занятные.
Потом Стайнер кончает жизнь самоубийством, убив предварительно двух своих прелестных детей. Ему было страшно жить, и он не хотел подвергать своих детей будущим жизненным страданиям. Марчелло бежит к нему домой, вокруг квартиры кишат репортеры, но их не пускают к трупам. Но там - еще хуже - полиция и тупой полицейский комиссар.
Они измеряют длину, ширину, высоту, звучат цифры, странно диссонируя со смертью. Смерть лишена всяческих прав на величие и трагедию, ее не принимают во внимание, она обыденна, как жизнь.
Комиссар полиции начинает задавать тупые, идиотские вопросы, которые комичны по сравнению с интеллектуальной трагедией Стайнера, и Марчелло, который мучительно осмысливает его смерть. Он говорит: "Он сделал это из страха". - "Ему угрожали?" - задает дурацкий вопрос комиссар.
Но кульминация этой темы издевательства над горем и смертью - дальше.
Появляется жена покойного, которая не знает ничего. Ее обсыпают репортеры, щелкая через каждую секунду, так, как они обсыпали, облипали Сильвию и Маддалену. Это гротеск, преувеличение, жена Стайнера - не столь важная птица, но это выглядит страшно.
Комиссар взывает к состраданию, но у репортеров в этот момент нет никаких человеческих чувств, они - исполнительные, равнодушные машины. Хотя в обычное время это славные парни, особенно Папараццо, приятель Марчелло.
Ремесло журналиста таким образом ударило по самому Марчелло, и весьма больно. Но он идет на компромисс, и уж после смерти Стайнера бросает и думать о литературе, обращается к рекламе.
Грубоватый юмор папаши
Между смертью Стайнера и вечером у герцога - эпизод с отцом Марчелло, приехавшим в Рим. Отец колоритный, цветущий мужчина (актер похож на М. Львова, такой же тип), он любит пожить, особенно вырвавшись из глуши в столицу.
Они идут в ресторан "Чак-чак". Здесь совсем ненадолго возникает тема клоунов, цирка, которая, как известно, на определенном отрезке времени имела важное значение для Феллини. Старый клоун с воздушными шарами, появляющийся на минуту под пронизывающую мелодию его дудки, встречается глазами с Марчелло, и тому становится пусто, страшно, он вдруг сам чем-то становится похож на клоуна, мнящего себя героем. Но это - минута, и клоун уходит, а за ним, шелестя, улетают послушно воздушные шарики.
Отец Марчелло пытается провести ночь с танцовщицей из кабаре, но ему становится плохо с сердцем. И веселая, полная грубоватого юмора сцена снова обретает драматические черты. Мы видим усталые и добрые глаза Фанни, танцовщицы, и отец Марчелоо оказывается слабым стариком, крепящимся из последних сил.
Эротический дух с извращенными оттенками
После этого вечер у герцога. А потом финальная оргия, страшная, надрывающая душу, навеваюшая ощущение сна, кошмара, бреда, чего-то фантастического и потустороннего.
То, что творится в ней, ужасно. Это окончательная степень упадка, падения, нравственного, философского и пр. Жена или постоянная любовница, у меня впечатление, будто в фильме вообще нет семейных пар, совершает стриптиз на глазах у компании Марчелло, странной и страшной: беспутных шлюх, педерастов в женских костюмах, лесбиянок и черт знает кого.
Стриптиз как символ полного духовного обнажения, раздевания, когда оказывается, что под одеждой или маской, "персоной" Юнга у них пустота.
От сцены впервые в фильме веет и эротическим духом с извращенными оттенками, как одна из граней общей картины падения современного мира.
Итак, действующие лица этой мучительной оргии: Марчелло, трое педерастов - двое переодетые женщинами, один в мужском, две проститутки, женщина, совершающая стриптиз, ее муж или любовник, некий полуголый молодой здоровяк, пожилая шлюха и еще кое-кто.
Они напиваются, сцепляются, оскорбляют друг друга. Марчелло долго измазывает одну из проституток в чем-то липком, потом осыпает ее перьями, под неестественную музыку смерти и упадка, как всегда написанную Нино Рота.
Я забыл странную, уродливую, выразительную фигуру некой не то балерины, не то мимессы, она мимирует как бы в унисон с происходящим.
Ангел на фоне нереальности
Но самый финал фильма мрачен не до конца. Под уже более явственную, затягивающую, повторяющуюся музыку они бегут на пляж, к морю. Сзади идут Марчелло и педик. Из моря вытаскивают чудовище, по-моему, осьминога, и его огромные глаза смотрят на присмиревших гуляк.
А на другой стороне залива стоит очаровательная девочка, похожая на ангела, которая была одним из светлых воспоминаний у Марчелло. Она машет, но Марчелло, обняв одну из проституток, удаляется.
В этом финальном кадре еще усилено ощущение нереальности и сна. Но в смысловом отношении он завершает линию Марчелло, присоединившегося к упадку мира и гибнущего вместе с ним.
Сцена из фильма и финальный эпизод
Мои дневники
И снова дневник. 1983 год
Продолжение, оно же окончание - про этот фильм Феллини, будет и про другие.
Похоже, я тогда не знал слова "папарацци". Персонажа такого упоминаю, но только как имя собственное. Причем этим самым папарацци - уже как имени нарицательному - уделено немало места и внимания.
Написано так же сумбурно и бестолково. Ну уж как умел.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
10 июля 1983 года
Паразиты папарацци
Фоторепортеры ползают среди калек и инвалидов, что пришли помолиться об излечении, слепят их прожекторами, берут "интервью", вторгаются во всё, вытаскивают людей из квартир, бесцеремонно фотографируют со всех сторон и отпихивают, как ненужный товар.
От этих грифов западной цивилизации не спасает и смерть. Страшная сцена, когда, перекрестившись, один репортер начинает щелкать объективом над скончавшимся калекой, под молитву священника.
Марчелло среди этой суеты свой, хотя он и отстранён, задумчив. Эмме стыдно и больно. Дети принимают ее за мадонну, кричат "вот она!", Эмма бежит, дети за ней, пытаясь ее найти, за ними фоторепортеры с напряженным вниманием - не упустить, не дать другому снять раньше. Комментатор с наглой, сытой, улыбающейся харей комментирует происходящее, как футбольный матч.
И всё это происходит под ливнем. Святое дерево раздавлено, жадно разорвано, растащено по кускам. Чудо растоптано, оно отлетело от этого мира и в него не вернется.
Далее тема журналистов, которые на всем протяжении фильма действуют, снуют, суетятся, пересекается с темой Стайнера - друга Марчелло.
Обманчивый мир и покой
Стайнер непонятная личность, талантливый человек, что-то вроде востоковеда, умеет играть на органе, живет в семейной идиллии, любит жену, двух прелестных детей. Ему отчего-то страшно, он боится своей спокойной жизни, говорит Марчелло, что в этом покое нет мира и счастья.
Сцена вечеринки у Стайнера - обманчивый мир и покой, хотя гости его тоже странны и эксцентричны, пожилая женщина легкого поведения, какая-то восточная девушка, личности менее яркие, чем в герцогском замке, но занятные.
Потом Стайнер кончает жизнь самоубийством, убив предварительно двух своих прелестных детей. Ему было страшно жить, и он не хотел подвергать своих детей будущим жизненным страданиям. Марчелло бежит к нему домой, вокруг квартиры кишат репортеры, но их не пускают к трупам. Но там - еще хуже - полиция и тупой полицейский комиссар.
Они измеряют длину, ширину, высоту, звучат цифры, странно диссонируя со смертью. Смерть лишена всяческих прав на величие и трагедию, ее не принимают во внимание, она обыденна, как жизнь.
Комиссар полиции начинает задавать тупые, идиотские вопросы, которые комичны по сравнению с интеллектуальной трагедией Стайнера, и Марчелло, который мучительно осмысливает его смерть. Он говорит: "Он сделал это из страха". - "Ему угрожали?" - задает дурацкий вопрос комиссар.
Но кульминация этой темы издевательства над горем и смертью - дальше.
Появляется жена покойного, которая не знает ничего. Ее обсыпают репортеры, щелкая через каждую секунду, так, как они обсыпали, облипали Сильвию и Маддалену. Это гротеск, преувеличение, жена Стайнера - не столь важная птица, но это выглядит страшно.
Комиссар взывает к состраданию, но у репортеров в этот момент нет никаких человеческих чувств, они - исполнительные, равнодушные машины. Хотя в обычное время это славные парни, особенно Папараццо, приятель Марчелло.
Ремесло журналиста таким образом ударило по самому Марчелло, и весьма больно. Но он идет на компромисс, и уж после смерти Стайнера бросает и думать о литературе, обращается к рекламе.
Грубоватый юмор папаши
Между смертью Стайнера и вечером у герцога - эпизод с отцом Марчелло, приехавшим в Рим. Отец колоритный, цветущий мужчина (актер похож на М. Львова, такой же тип), он любит пожить, особенно вырвавшись из глуши в столицу.
Они идут в ресторан "Чак-чак". Здесь совсем ненадолго возникает тема клоунов, цирка, которая, как известно, на определенном отрезке времени имела важное значение для Феллини. Старый клоун с воздушными шарами, появляющийся на минуту под пронизывающую мелодию его дудки, встречается глазами с Марчелло, и тому становится пусто, страшно, он вдруг сам чем-то становится похож на клоуна, мнящего себя героем. Но это - минута, и клоун уходит, а за ним, шелестя, улетают послушно воздушные шарики.
Отец Марчелло пытается провести ночь с танцовщицей из кабаре, но ему становится плохо с сердцем. И веселая, полная грубоватого юмора сцена снова обретает драматические черты. Мы видим усталые и добрые глаза Фанни, танцовщицы, и отец Марчелоо оказывается слабым стариком, крепящимся из последних сил.
Эротический дух с извращенными оттенками
После этого вечер у герцога. А потом финальная оргия, страшная, надрывающая душу, навеваюшая ощущение сна, кошмара, бреда, чего-то фантастического и потустороннего.
То, что творится в ней, ужасно. Это окончательная степень упадка, падения, нравственного, философского и пр. Жена или постоянная любовница, у меня впечатление, будто в фильме вообще нет семейных пар, совершает стриптиз на глазах у компании Марчелло, странной и страшной: беспутных шлюх, педерастов в женских костюмах, лесбиянок и черт знает кого.
Стриптиз как символ полного духовного обнажения, раздевания, когда оказывается, что под одеждой или маской, "персоной" Юнга у них пустота.
От сцены впервые в фильме веет и эротическим духом с извращенными оттенками, как одна из граней общей картины падения современного мира.
Итак, действующие лица этой мучительной оргии: Марчелло, трое педерастов - двое переодетые женщинами, один в мужском, две проститутки, женщина, совершающая стриптиз, ее муж или любовник, некий полуголый молодой здоровяк, пожилая шлюха и еще кое-кто.
Они напиваются, сцепляются, оскорбляют друг друга. Марчелло долго измазывает одну из проституток в чем-то липком, потом осыпает ее перьями, под неестественную музыку смерти и упадка, как всегда написанную Нино Рота.
Я забыл странную, уродливую, выразительную фигуру некой не то балерины, не то мимессы, она мимирует как бы в унисон с происходящим.
Ангел на фоне нереальности
Но самый финал фильма мрачен не до конца. Под уже более явственную, затягивающую, повторяющуюся музыку они бегут на пляж, к морю. Сзади идут Марчелло и педик. Из моря вытаскивают чудовище, по-моему, осьминога, и его огромные глаза смотрят на присмиревших гуляк.
А на другой стороне залива стоит очаровательная девочка, похожая на ангела, которая была одним из светлых воспоминаний у Марчелло. Она машет, но Марчелло, обняв одну из проституток, удаляется.
В этом финальном кадре еще усилено ощущение нереальности и сна. Но в смысловом отношении он завершает линию Марчелло, присоединившегося к упадку мира и гибнущего вместе с ним.
Сцена из фильма и финальный эпизод
Click to viewМои дневники
И снова дневник. 1983 год