"Дедушка Корней" и вопросы сталинизма
Для начала несколько цитат из "Дневника" Корнея Чуковского
1930 год
Через десять лет вся тысячелетняя крестьянская Русь будет совершенно иной, переродится магически, и у нее настанет такая счастливая жизнь, о которой народники даже не смели мечтать, и всё это благодаря колхозам... К 1950 году производительность колхозной деревни повысится вчетверо....
Вечером был у Тынянова. Говорил ему свои мысли о колхозах. Он говорит: я думаю то же. Я историк. И восхищаюсь Сталиным как историк. В историческом аспекте Сталин как автор колхозов, величайший из гениев, перестраивавших мир. Если бы он, кроме колхозов, ничего не сделал, он и тогда был бды достоин назваться гениальнейшим человеком эпохи.
1935 год
Очень волнует меня дело Зиновьева, Каменева и других. Оказывается, для этих людей литература была дымовая завеса, которой они прикрывали свои убогие политические цели. А я-то верил, что Каменев и вправду волнуется по поводу переводов Шекспира, озабочен юбилеем Пушкина, хлопочет о журнале Пушкинского дома... Мне казалось, что он сам убедился, что в политике он ломаный грош и искренне ушел в литературу... И все это, оказывается, было ширмой для него, как для политического авантюриста. Так ли это? Не знаю. Похоже, что так.
1936 год.
Самый знаменитый фрагмент
Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое.
Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его - просто видеть - для всех нас было счастьем. К нему все время обращалась с каким-то разговорами Демченко. И мы все ревновали, завидовали... Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я не считал себя способным на такие чувства... Пастернак шептал мне все время о нем восторженные слова... Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью.
Проще всего было бы отмахнуться: мол, это Чуковский писал специально, на всякий случай, время было суровое, и он не мог не учитывать, что дневник могут найти ГПУшники. Не случайно же он об арестах знакомых и близких, например, мужа родной дочери, упоминает в неопределенно зашифрованном виде.
Но это была бы лишь часть правды!
Строки, посвященные Сталину - отнюдь не дежурные и натужные восторги. Чуковский верил в то, что писал. Точнее и вернее, всячески старался убедить себя, что он в это верил, а отсюда полшага до самообмана, того самого "нас возвышающего" обмана, только не других, а самого себя. Особенно заметны эти усилия самовнушения в пассаже про Каменева, с которым Чуковский много и плотно работал в издательстве, который выпускал и его книги, и книги разных авторов с предисловиями Чуковского...
И несчастный интеллигент начинает сам себя уговаривать, что на самом деле Каменев - "враг", "волк в овечьей шкуре" и прочую фигню. А если в это не верить, то совсем было страшно жить - наверное. Возникала дикая сшибка.
Ну и, наконец, слишком много существует свидетельств того, что Сталин магически действовал даже на самых продвинутых своих подданных, даже на расстоянии.
И Чуковский искренне обожал вождя в 1936 году. Как и Пастернак. Потом это прошло. Но Чуковский не стал задним числом вымарывать эти строки из дневника, что лишний раз подтверждает подлинность его чувств во время их написания.
Вот так всё сложно. А демшиза с утлыми мозгами этого не понимает
1930 год
Через десять лет вся тысячелетняя крестьянская Русь будет совершенно иной, переродится магически, и у нее настанет такая счастливая жизнь, о которой народники даже не смели мечтать, и всё это благодаря колхозам... К 1950 году производительность колхозной деревни повысится вчетверо....
Вечером был у Тынянова. Говорил ему свои мысли о колхозах. Он говорит: я думаю то же. Я историк. И восхищаюсь Сталиным как историк. В историческом аспекте Сталин как автор колхозов, величайший из гениев, перестраивавших мир. Если бы он, кроме колхозов, ничего не сделал, он и тогда был бды достоин назваться гениальнейшим человеком эпохи.
1935 год
Очень волнует меня дело Зиновьева, Каменева и других. Оказывается, для этих людей литература была дымовая завеса, которой они прикрывали свои убогие политические цели. А я-то верил, что Каменев и вправду волнуется по поводу переводов Шекспира, озабочен юбилеем Пушкина, хлопочет о журнале Пушкинского дома... Мне казалось, что он сам убедился, что в политике он ломаный грош и искренне ушел в литературу... И все это, оказывается, было ширмой для него, как для политического авантюриста. Так ли это? Не знаю. Похоже, что так.
1936 год.
Самый знаменитый фрагмент
Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое.
Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его - просто видеть - для всех нас было счастьем. К нему все время обращалась с каким-то разговорами Демченко. И мы все ревновали, завидовали... Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я не считал себя способным на такие чувства... Пастернак шептал мне все время о нем восторженные слова... Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью.
Проще всего было бы отмахнуться: мол, это Чуковский писал специально, на всякий случай, время было суровое, и он не мог не учитывать, что дневник могут найти ГПУшники. Не случайно же он об арестах знакомых и близких, например, мужа родной дочери, упоминает в неопределенно зашифрованном виде.
Но это была бы лишь часть правды!
Строки, посвященные Сталину - отнюдь не дежурные и натужные восторги. Чуковский верил в то, что писал. Точнее и вернее, всячески старался убедить себя, что он в это верил, а отсюда полшага до самообмана, того самого "нас возвышающего" обмана, только не других, а самого себя. Особенно заметны эти усилия самовнушения в пассаже про Каменева, с которым Чуковский много и плотно работал в издательстве, который выпускал и его книги, и книги разных авторов с предисловиями Чуковского...
И несчастный интеллигент начинает сам себя уговаривать, что на самом деле Каменев - "враг", "волк в овечьей шкуре" и прочую фигню. А если в это не верить, то совсем было страшно жить - наверное. Возникала дикая сшибка.
Ну и, наконец, слишком много существует свидетельств того, что Сталин магически действовал даже на самых продвинутых своих подданных, даже на расстоянии.
И Чуковский искренне обожал вождя в 1936 году. Как и Пастернак. Потом это прошло. Но Чуковский не стал задним числом вымарывать эти строки из дневника, что лишний раз подтверждает подлинность его чувств во время их написания.
Вот так всё сложно. А демшиза с утлыми мозгами этого не понимает