И снова дневник. 1983 год. Глава 8. Генри Джеймс и немного рефлексии
Предыдущая глава
Кадр из фильма "Андрокл и лев". Смотрел два года назад, перед этим еще раз читал пьесу, так как напрочь забыл о том, что я ее читал в молодости.
Пойдем дальше. Весной 1983 года я открыл для себя Генри Джеймса - английского писателя американского происхождения, он родился и юность провел в США, но потом перебрался в Старый свет, который был ему ближе ментально и культурно.
Генри Джеймса считаю лучшим англоязычным прозаиком всех времен и народов, такой отточенности стиля, такой блестящей формы, наполненной глубоким содержанием, никто больше достичь не сумел. "Поток сознания", идущий от Джойса, мне нравится значительно меньше. Не люблю разъятую материю.
Очень смешно я писал имя писателя - "Хенри". Выдрючивался! Ну так великий шекспировед Аникст тоже писал по-своему названия шекспировских хроник - "Генри IV", а также Пятый и Шестой. У всех свои причуды.
И про Тургенева я написал полную чушь. Дурак был. Ничего не понимал.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
27 марта 1983 года
Шоу и нотки гуманизма
"Андрокл и лев" Б. Шоу - серьезная тема в фарсовых ситуациях. Не антирелигиозная пьеса, а о том, что служители Бога бесконечно далеки от самого Бога, в чем-то похоже на критику священнослужителей Л. Толстым. Есть мощные по мысли диалоги, но они разряжаются в сцены неглубокого комизма и примитивноватого юмора (Шоу любил фарсовый, ситуационный комизм).
Вопрос мученичества ранних христиан из серьезного регистра переведен в несерьезный. Но странно - есть нотки гуманизма, глубокого понимания христианского учения, чего никак не ожидал от Шоу. Хотя рядом с этим его же парадоксально-дурацкие выверты.
29 марта
Стихия высвобожденной пластики
Балеты Григоровича, что ни говори, великолепны. "Золотой век" матёро, мастерски сделан. Что ни сцена, то яркий характер, конфликт - сразу четко, хотя порой, в связи с ультрасоветским содержанием, слишком тупо.
Лучшее - сцены в нэпмановском ресторане, гротеск, графически острые позы, приемы, но море танца, стихия высвобожденной пластики, завершенный образ эстетически законченного, своеобразного, но обреченного мира. То, что на смену - малодраматургично и антихудожественно.
Типичные роботы, как сказал не я, механические верзилы и отвратные девки в красных платочках, под примитивную музыку на уровне свиридовской симфонии "Время вперед" (вообще-то это гениальная музыка, но я тогда плохо разбирался в теме). Гротесковая музыка Шостаковича тоже тупа, но интересно стилизована и более выразительна.
Failure советского героя
Во главе советского кордебалета Борис - Ирек Мухамедов, толстозадый бугай, могуч, прыгает мощно, но тяжел катастрофически. Бессмертнова сейчас всё еще в расцвете дарования, когда еще есть возможность танцевать и уже есть умение, знание и опыт. Она стоит очень многих эпитетов. Гедиминас Таранда поразителен, особенно в сцене, когда он, раздеваясь, медленно превращается из модного танцора кабаре в бандита. Есть даже психологический рисунок. И потом взвивается в невероятном прыжке.
Т. Голикова - Люська - обольстительна, с сексом, Григорович это умеет. И хорош Деревянко, гнойный педрила, конферансье "Золотого века", это стихия и блеск.
Несмотря на свое содержание, балет, стоящий внимания. И, конечно, полная failure советского положительного героя, как полноценного характера-образа, поучительна.
Несравненный стилист
Хенри Джеймс - ультрапсихологический писатель, несравненный стилист, иронист высшего порядка. Сейчас его читаю. Впечатления потом.
2 апреля
Чужой на кафедре жизни
Всё я сделал неудачно, пошел на ту кафедру (русского театра), где у меня никогда не получится хорошей диссертации, я или вообще не напишу ее, или уж не в срок, или просто плохо, и не защищу. Никак не могу нащупать тему, и так мне это чуждо, и всё наскучило, драматурги надоели, половину не могу прочесть, я разочаровался в них и в себе.
На этой бессмысленной, непутевой кафедре я чужой, это совсем не моё. Не имею ни малейшего представления, что, как, о ком, о чем я буду писать? Последствия будут трагические, а предотвратить нельзя. Перейти на Зарубежную кафедру я не могу, это невозможно даже после армии.
(Потом я прекраснейшим образом перешел на кафедру зарубежного театра, где тоже занялся не тем, чем хотел, но затем началась перестройка, и всё это стало неважно).
Сжатый воздух литературы
Пока приходится отгонять эти мысли и читать изящные короткие повести Генри Джеймса на английском языке. Вот великий психологический писатель, предшественник Джойса и прочих. Но Джеймс с виду более традиционен, с английской иронией, но каждая традиционно и причудливо сконструированная фраза, звучащая и блещущая всеми красками ума и тонкого вкуса, имеет второй план, некое третье измерение и наполнена значением, отчего лаконизм не производит впечатления сухости.
Есть воздух внутри предложения, в котором ни одного лишнего слова, но это сжатый воздух. И порой, даже поняв лингвистически фразу, приходится перечитывать и постигать оттенки, а иногда и весь смысл, зашифрованный в символах и метафорах, но всегда логически стройный.
Джеймс - рационалист, хотя есть у него и таинственные произведения, с загадочными событиями, но и в них мысль остается четкой и постижимой, пусть не с налёту, но после вдумчивого чтения. Хочется прочесть романы Джеймса! Хоть один (прочитал потом почти все).
Мой вклад в семантику
Моя теория детектива - есть два вида структур: открытая и замкнутая (вот и мой вклад в структурный анализ и семантику).
Открытая: когда поиск преступника происходит по цепочке, все новые и новые подозреваемые, один отпадает, возникает другой, и так очень долго.
Замкнутая: есть ограниченное число подозреваемых, тесный кружок, ограниченный в том числе и пространственно. Предпочтительнее и труднее - второй тип, в коем преуспела Агата Кристи.
И аналитик, и поэт
Джеймс кроме того и поэт, с аллитерациями, ритмом, поэтическими образами. И аналитик, исследователь душ и психологий, сугубо интеллектуальный писатель, ни одного пейзажа, ни одного описания внешности, только диалоги и анализ мыслей, событий, фактов, да и те сведены до минимума. Удивительный, уникальный автор, что-то родственное есть у Т. Уайлдера, но в другом роде.
Это Генри Джеймс
3 апреля
"Война и мир" в миниатюре
"Хаджи-Мурат" Л. Толстого - странная штука, конспективно, "Война и мир" в миниатюре, очень кинематографично: Кавказ - деревня - Николай I - Шамиль, беглые кадры, ирония над властителями.
Странная симпатия к главному герою, совсем не толстовцу. То ли симпатия к непокорности и гордости, то ли просто любознательный интерес к одному из человеческих типов.
Живая связь с ранними кавказскими повестями, но на новом пороге осмысления жизни и особенно смерти.
Но почему Толстой в конце жизни вернулся к этой кавказской теме - я толком не понимаю.
Что ни говори, а Тургенев рядом с Л. Толстым - легкомысленный мальчик, жалкий летун-зарисовщик, неглубокий, хотя и мастеровитый и с опытным глазом.
Мои дневники
И снова дневник. 1983 год
Кадр из фильма "Андрокл и лев". Смотрел два года назад, перед этим еще раз читал пьесу, так как напрочь забыл о том, что я ее читал в молодости.
Пойдем дальше. Весной 1983 года я открыл для себя Генри Джеймса - английского писателя американского происхождения, он родился и юность провел в США, но потом перебрался в Старый свет, который был ему ближе ментально и культурно.
Генри Джеймса считаю лучшим англоязычным прозаиком всех времен и народов, такой отточенности стиля, такой блестящей формы, наполненной глубоким содержанием, никто больше достичь не сумел. "Поток сознания", идущий от Джойса, мне нравится значительно меньше. Не люблю разъятую материю.
Очень смешно я писал имя писателя - "Хенри". Выдрючивался! Ну так великий шекспировед Аникст тоже писал по-своему названия шекспировских хроник - "Генри IV", а также Пятый и Шестой. У всех свои причуды.
И про Тургенева я написал полную чушь. Дурак был. Ничего не понимал.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
27 марта 1983 года
Шоу и нотки гуманизма
"Андрокл и лев" Б. Шоу - серьезная тема в фарсовых ситуациях. Не антирелигиозная пьеса, а о том, что служители Бога бесконечно далеки от самого Бога, в чем-то похоже на критику священнослужителей Л. Толстым. Есть мощные по мысли диалоги, но они разряжаются в сцены неглубокого комизма и примитивноватого юмора (Шоу любил фарсовый, ситуационный комизм).
Вопрос мученичества ранних христиан из серьезного регистра переведен в несерьезный. Но странно - есть нотки гуманизма, глубокого понимания христианского учения, чего никак не ожидал от Шоу. Хотя рядом с этим его же парадоксально-дурацкие выверты.
29 марта
Стихия высвобожденной пластики
Балеты Григоровича, что ни говори, великолепны. "Золотой век" матёро, мастерски сделан. Что ни сцена, то яркий характер, конфликт - сразу четко, хотя порой, в связи с ультрасоветским содержанием, слишком тупо.
Лучшее - сцены в нэпмановском ресторане, гротеск, графически острые позы, приемы, но море танца, стихия высвобожденной пластики, завершенный образ эстетически законченного, своеобразного, но обреченного мира. То, что на смену - малодраматургично и антихудожественно.
Типичные роботы, как сказал не я, механические верзилы и отвратные девки в красных платочках, под примитивную музыку на уровне свиридовской симфонии "Время вперед" (вообще-то это гениальная музыка, но я тогда плохо разбирался в теме). Гротесковая музыка Шостаковича тоже тупа, но интересно стилизована и более выразительна.
Failure советского героя
Во главе советского кордебалета Борис - Ирек Мухамедов, толстозадый бугай, могуч, прыгает мощно, но тяжел катастрофически. Бессмертнова сейчас всё еще в расцвете дарования, когда еще есть возможность танцевать и уже есть умение, знание и опыт. Она стоит очень многих эпитетов. Гедиминас Таранда поразителен, особенно в сцене, когда он, раздеваясь, медленно превращается из модного танцора кабаре в бандита. Есть даже психологический рисунок. И потом взвивается в невероятном прыжке.
Т. Голикова - Люська - обольстительна, с сексом, Григорович это умеет. И хорош Деревянко, гнойный педрила, конферансье "Золотого века", это стихия и блеск.
Несмотря на свое содержание, балет, стоящий внимания. И, конечно, полная failure советского положительного героя, как полноценного характера-образа, поучительна.
Несравненный стилист
Хенри Джеймс - ультрапсихологический писатель, несравненный стилист, иронист высшего порядка. Сейчас его читаю. Впечатления потом.
2 апреля
Чужой на кафедре жизни
Всё я сделал неудачно, пошел на ту кафедру (русского театра), где у меня никогда не получится хорошей диссертации, я или вообще не напишу ее, или уж не в срок, или просто плохо, и не защищу. Никак не могу нащупать тему, и так мне это чуждо, и всё наскучило, драматурги надоели, половину не могу прочесть, я разочаровался в них и в себе.
На этой бессмысленной, непутевой кафедре я чужой, это совсем не моё. Не имею ни малейшего представления, что, как, о ком, о чем я буду писать? Последствия будут трагические, а предотвратить нельзя. Перейти на Зарубежную кафедру я не могу, это невозможно даже после армии.
(Потом я прекраснейшим образом перешел на кафедру зарубежного театра, где тоже занялся не тем, чем хотел, но затем началась перестройка, и всё это стало неважно).
Сжатый воздух литературы
Пока приходится отгонять эти мысли и читать изящные короткие повести Генри Джеймса на английском языке. Вот великий психологический писатель, предшественник Джойса и прочих. Но Джеймс с виду более традиционен, с английской иронией, но каждая традиционно и причудливо сконструированная фраза, звучащая и блещущая всеми красками ума и тонкого вкуса, имеет второй план, некое третье измерение и наполнена значением, отчего лаконизм не производит впечатления сухости.
Есть воздух внутри предложения, в котором ни одного лишнего слова, но это сжатый воздух. И порой, даже поняв лингвистически фразу, приходится перечитывать и постигать оттенки, а иногда и весь смысл, зашифрованный в символах и метафорах, но всегда логически стройный.
Джеймс - рационалист, хотя есть у него и таинственные произведения, с загадочными событиями, но и в них мысль остается четкой и постижимой, пусть не с налёту, но после вдумчивого чтения. Хочется прочесть романы Джеймса! Хоть один (прочитал потом почти все).
Мой вклад в семантику
Моя теория детектива - есть два вида структур: открытая и замкнутая (вот и мой вклад в структурный анализ и семантику).
Открытая: когда поиск преступника происходит по цепочке, все новые и новые подозреваемые, один отпадает, возникает другой, и так очень долго.
Замкнутая: есть ограниченное число подозреваемых, тесный кружок, ограниченный в том числе и пространственно. Предпочтительнее и труднее - второй тип, в коем преуспела Агата Кристи.
И аналитик, и поэт
Джеймс кроме того и поэт, с аллитерациями, ритмом, поэтическими образами. И аналитик, исследователь душ и психологий, сугубо интеллектуальный писатель, ни одного пейзажа, ни одного описания внешности, только диалоги и анализ мыслей, событий, фактов, да и те сведены до минимума. Удивительный, уникальный автор, что-то родственное есть у Т. Уайлдера, но в другом роде.
Это Генри Джеймс
3 апреля
"Война и мир" в миниатюре
"Хаджи-Мурат" Л. Толстого - странная штука, конспективно, "Война и мир" в миниатюре, очень кинематографично: Кавказ - деревня - Николай I - Шамиль, беглые кадры, ирония над властителями.
Странная симпатия к главному герою, совсем не толстовцу. То ли симпатия к непокорности и гордости, то ли просто любознательный интерес к одному из человеческих типов.
Живая связь с ранними кавказскими повестями, но на новом пороге осмысления жизни и особенно смерти.
Но почему Толстой в конце жизни вернулся к этой кавказской теме - я толком не понимаю.
Что ни говори, а Тургенев рядом с Л. Толстым - легкомысленный мальчик, жалкий летун-зарисовщик, неглубокий, хотя и мастеровитый и с опытным глазом.
Мои дневники
И снова дневник. 1983 год