Динамика этнической самоидентификации населения Беларуси в ХІХ - начале ХХ вв.
С.М. Токть "ДИНАМИКА ЭТНИЧЕСКОЙ САМОИДЕНТИФИКАЦИИ НАСЕЛЕНИЯ БЕЛАРУСИ в ХІХ - начале ХХ вв."
"Понятие "идентичность" в социальных науках обозначает фундаментальное сходство между членами социальной группы. Это сходство может восприниматься как объективно, так и субъективно. Оно проявляется в солидарности, общих диспозициях и коллективных действиях индивидов. Под самоидентификацией принято понимать отождествление личности с определенной группой, с ее характерными чертами и особенностями. Это понятие очень близко, а часто взаимозаменяемо с терминами самосознание и самотождественность...
Известный этнограф Михаил Федоровский отметил на просторах белорусско-польского языкового этнического пограничья, что польскоязычные крестьяне называли своих белорусскоязычных соседей католического вероисповедания "русинами", а те их в свою очередь - "мазурами" [Federowski M. Lud bialoruski na Rusi Litewskiej. T. I. Krakow, 1897. S. 232-233; T. III. Cz. II. Krakow, 1903. S. 195]. В данном случае "русины" не были самоназванием белорусскоязычных католиков, которые, чтобы отличать своих от мазуров, обычно употребляли определение "наш человек". На пространстве белорусско-украинского языкового пограничья бытовали этнонимы "полешуки" и "литвины". Причем, как выяснил Ю. Обрембский в 1920-х годах, сами крестьяне отказывались, например, признавать себя полешуками, утверждая, например, что полешуки живут в следующей деревне, а там исследователь сталкивался с таким же ответом [Obrebski J. Problem etniczny Polesia. Warszawa, 1936. S. 10-11.]. Тут мы снова имеем дело скорее не с самоназванием, а с определением других, которые ничем не отличаются от своих...
Помещица из Минщины Е.Еленская отмечала в своих воспоминаниях, что местные крестьяне считали отдаленные страны целиком похожими на свою страну: "По их убеждению крестьянин-мужик во всем мире похож на них, говорит по-белорусски, по-простому и исповедует такую же православную веру" [Radzik R. Miedzy zbiorowoscia etniczna a wspolnota narodowa… S. 183]... Замечательный белорусский историк Николай Улащик упоминал о том, что когда в 1915 г. в околицах его деревни появились беженцы из Ломжинской губернии, то местные жители были удивлены тем, что беженцы - такие же крестьяне, как и они - говорили на польском языке, который местные "поляки" - местечковая шляхта - плохо понимали...
Крестьяне соседнего локального сообщества были уже как бы чужие, но одновременно такие же мужики, с которыми можно было родниться. В то же время местный мелкий шляхтич был не столько чужим, сколько своим-другим. Таким же другим-своим являлся еврей-корчмарь и даже пан-наследник дедовского имения или эконом... Р. Радик утверждал, что те люди, которые не относились к деревенской общине, воспринимались крестьянами не только сквозь призму их этнической принадлежности, а в первую очередь через категории состояния, класса, профессии, или сочетания названия народа и профессии, отождествлением внешнего вида человека и состоятельной принадлежности и т.д. [Radzik R. Miedzy zbiorowoscia etniczna a wspolnota narodowa… S. 178]. Причем особенно важными маркерами были язык и одежда или, если брать шире, внешний вид человека...
Особенно значительную роль в социокультурной жизни белорусской деревни в первой половине ХІХ в. играл польский язык. Его крестьяне слышали на панском дворе, на городской или местной ярмарке, на этом языке звучали сказания в униатской церкви и римско-католическом костеле. Как мы уже отмечали выше, до 1860-х годов польский язык был языком молитвы большинства белорусских сельчан, как римо-католиков, так и православных (бывших униатов). Причем крестьянин слышал польщизну обычно из уст человека, который занимал более высокий социальный статус. Поэтому польский язык в глазах белорусского сельчанина был в первую очередь панским языком, или языком элиты местного, еще, по сущности, феодального общества. С одной стороны, крестьяне ненавидели все, что было связано с панским миром, с другой же, часто стремились наследовать примеры поведения шляхты, в том числе и ее язык...
Отсюда расширялась традиция пробовать говорить с панами или подпанками на их панском языке. Безусловно, что если бы крестьянин попробовал так заговорить со своими односельчанами, то был бы тут же жестоко высмеян ими, поскольку такая попытка воспринималась как стремление незаслуженно возвыситься. Однако, в определенных моментах польский язык употреблялся и в крестьянской жизни. Например, на деревенской свадьбе звучали на этом языке торжественные выступления... Паны могли употреблять белорусский язык и из исключительно практичных изображений, и под влиянием романтизма и просветительских идей. Тут нужно подчеркнуть и еще один очень важный момент. Польский язык рассматривался крестьянами именно как язык панов, а не как язык другого народа...
Несомненно, что очень важную роль в самоидентификации крестьян сыграла конфессиональная принадлежность... Но отличия между униатской и римо-католической конфессиями в первой половине ХІХ в. в деревенской среде не были существенными, о чем свидетельствует большое количество смешанных браков... Правда, в сознании крестьян римо-католичество ассоциировалось в первую очередь с панской верой, поскольку почти все паны были римо-католиками, а уния - с крестьянской или мужицкой верой. Причем униатская церковь не противопоставлялась римо-католической, а воспринималась как ее своеобразный мужицкий вариант... После отменения унии в 1839 году такая ситуация российскими властями рассматривалась уже как нетерпимая...
Один из корреспондентов этнографа Павла Шейна писал из Витебской губернии про самотождественность здешних крестьян католического исповедания: "Зовут себя белоруссы наськими, тутейшами, русскими же или белоруссами - никогда. Раскольников зовут москалями, панов и мелкую шляхту - поляками, на вопрос же: какой он веры? Отвечают - панской веры (имеется в виду католичество - С.Т.)..." [Шейн П.В. Материалы для изучения быта и языка русскаго населения северо-западного края. Т.2. Санкт-Петербург, 1902. С. 21]. Другой корреспондент П. Шейна Иван Карский отмечал практически тоже самое относительно крестьян Гродненщины: "Крестьяне нашей губернии не называют себя ни русскими, ни белоруссами. Некоторые считают себя литвинами... Вообще о себе и о своей стране они выражаются так: мы тутейшые, наша страна ни руска, ни польска, але забраны край! (...) Великоруссов крестьяне называют казаками, москалями и русаками. Поляков они не любят вообще, помещиков же польских просто ненавидят" [Шейн П.В. Материалы для изучения быта и языка… С. 21]...
Шляхетские элиты Беларуси и после вхождения в Российскую империю считали поделенную соседями и пропавшую с карты Европы Речь Посполитую своим отечеством. Постепенно борьба за контроль над крестьянскими массами края между имперской администрацией и местной шляхетской элитой становится важнейшим фактором политической и культурной жизни на восточных просторах Речи Посполитой. Целью каждой из соперничающих сторон являлось воспитание выгодного для себя самосознания деревенских жителей, которые составляли абсолютное большинство населения...
В первой половине ХІХ в. Беларусью современники называли прежде всего просторы Витебской и Могилевской губерний. Такая локализация в значительной степени была образованием политики властей Российской империи. Две обозначенные губернии, значительная часть территории которых вошла в состав империи еще после первого раздела Речи Посполитой 1772 г., официально назывались Белорусскими. Существовали еще Белорусские униатские и православные епархии, Белорусская учебная округа, также часто называли белорусским генерал-губернаторство с центром в Витебске... С 1860-х гг. под Беларусью российские власти, а также российские и местные интеллектуальные элиты, начинают понимать не только Витебскую и Могилевскую губернию, а и ту территорию, где большинство населения разговаривает на белорусском языке...
Католическое деревенское население в начале ХХ в. в большинстве считало себя поляками или людьми "польской веры". Найсильнейшей польская самоидентификация являлась среди бывшей шляхты, которая, однако, вела уже крестьянский образ жизни: "Обычно такая шляхта была католического вероисповедания и называла себя поляками, хотя по-польски такие "поляки" в лучшем случае пробовали говорить только по праздникам, причем со знатью и в первую очередь с ксендзом … с нешляхтичами она не союзничала, в гости к ним не ходила и роднилась только между собой. Всех нешляхтичей, людей православного вероисповедания, она считала и называла мужиками"..."