mysea
in
nicholas_i
Судьба "Ревизора"
Если бы не личная цензура Николая I, сценическая история «Ревизора» была бы гораздо короче.
Обычно пьеса рассматривалась в Третьем отделении от нескольких дней до нескольких недель. За это время выносилось решение - позволить или запретить. В случае необходимости из текста вымарывали «предосудительные» места, чаще всего - простонародные выражения, упоминания Бога, черта и так далее. Иногда пьеса отправлялась к автору на переделку. В случаях, когда цензор сам не мог принять решения, рапорт передавался главному цензору, а уже от него - государю. Один из способов миновать Третье отделение, в котором рассматривались драматические произведения, - сразу обратиться к императору по ходатайству лиц, к нему приближенных. Однако спрогнозировать высочайшие вердикты было невозможно. И дело не только в том, что часто требования драматической цензуры и требования к произведению самого Николая I могли быть прямо противоположными. Важную роль здесь сыграла личность императора, свойства его характера.
Вступление Николая на престол стало случайностью. Будущий государь был предоставлен себе, проводя время в дворцовых передних. «При нем, как при третьем брате, не стеснялись, - писал В. О. Ключевский, - великий князь мог наблюдать людей в том виде, в котором они держались в передней, то есть в удобнейшем для их наблюдения виде. Он здесь узнал отношения, лица, интриги, порядки… Эти мелкие знания очень понадобились ему на престоле… Вот почему он мог заглянуть на существующий порядок с другой стороны, с какой редко удается взглянуть на него монарху. Александр смотрел на Россию сверху, со своей философской политической высоты, а, как мы знаем, на известной высоте реальные очертания или неправильности жизни исчезают. Николай имел возможность взглянуть на существующее снизу, оттуда, откуда смотрят на сложный механизм рабочие, не руководствуясь идеями, не строя планов»
Как становится ясно из дневников, мемуаров современников, из поступков и действий нового государя, он всегда исходил из собственного понимания того или иного вопроса.
Еще в 1918 году это заметил Н. В. Дризен: Николай Павлович «особенно глубоко чувствовал значение гоголевской сатиры»
Личной цензуре Николая I посвятил несколько страниц своего исторического обзора В. П. Погожев: «Император Николай Павлович весьма близко вникал в вопрос ограждения русской сцены от всего того, что он считал вредным в политическом, нравственном, а иногда и в эстетическом отношении. Чрез его непосредственную цензуру проходила масса оригинальных и переводных пьес, предлагавшихся на Императорскую сцену и от самого Императора, по преимуществу, шла инициатива запрещения многих из них»
Вот что писал в своем дневнике цензор А. В. Никитенко: «Комедия Гоголя „Ревизор“ наделала много шуму. Ее беспрестанно дают почти через день. Государь был на первом представлении, хлопал и смеялся. Я попал на третье представление. Была государыня с наследником и великими княжнами. Их эта комедия тоже много тешила. Государь даже велел министрам ехать смотреть „Ревизора“. Впереди меня в креслах сидели князь А. И. Чернышев и граф Е. Ф. Канкрин. Первый выражал свое полное удовольствие, второй только сказал: „Стоило ли ехать смотреть эту глупую фарсу“. Многие полагают, что правительство напрасно одобряет эту пьесу, в которой оно так жестоко порицается»
В написанном десятью днями позже письме к М. С. Щепкину 29 апреля 1836 года Н. В. Гоголь негодовал: «Делайте, что хотите, с моей пьесой, но я не стану хлопотать о ней… Действие, произведенное ею, было большое и шумное. Все против меня. Чиновники, пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня. Бранят и ходят на пьесу; на четвертое представление нельзя достать билетов. Если бы не высокое заступничество государя, пьеса моя не была бы ни за что на сцене, и уже находились люди, хлопотавшие о запрещении ее»
А. И. Вольф, не указывая источника, сообщал: «Гоголю… большого труда стоило добиться до представления своей пьесы. При чтении ее цензура перепугалась и строжайше запретила ее. Оставалось автору апеллировать на такое решение в высшую инстанцию. <…> Жуковский и князь Вяземский, граф Виельгорский решились ходатайствовать за Гоголя, и усилия их увенчались успехом». <…> «Ревизор» был вытребован в Зимний дворец, и графу Виельгорскому поручено было его прочитать. Граф, говорят, читал прекрасно; рассказы Бобчинского и Добчинского и сцена представления чиновников Хлестакову очень понравились, и затем по окончании чтения последовало Высочайшее разрешение играть комедию.
есть немало фактов, свидетельствующих о том, что император имел обыкновение самолично знакомиться с произведениями тех авторов, которых опекал. Показательна в этом смысле переписка шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа и Николая I по поводу А. С. Пушкина, изданная в 1903 году. Из нее следует, что Николай не только тщательнейшим образом знакомился с произведениями своего подопечного, но и оберегал его от нападок критики. Так, в 1830 году Николай сообщал Бенкендорфу: «Я забыл вам сказать, любезный друг, что в сегодняшнем номере Пчелы находится опять несправедливейшая и пошлейшая статья, направленная против Пушкина… поэтому предлагаю Вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какие бы то ни были критики на литературные произведения, и если возможно, запретить его журнал». История имела продолжение. Бенкендорф встретился с Булгариным и запретил ему писать про пушкинского «Онегина». Однако в ответной записке Николаю он указывает, что в данной критике нет ничего личного против самого Пушкина. В то же время, считал Бенкендорф, есть необходимость защитить от нападок самого Булгарина, которого беспощадно ругают за «Дмитрия Самозванца». «Если бы Ваше Величество прочли это сочинение, - писал он, - вы бы нашли в нем много очень интересного и в особенности монархического, а также победу легитимизма». Николая литературный спор по поводу Пушкина и Булгарина заинтересовал не на шутку. «Я внимательно прочитал критику на Самозванца, - отвечал Николай I, - и должен вам сознаться, что я не мог пока прочесть более двух томов и только сегодня начал третий, то про себя или в себе размышлял точно так же… Напротив того, в критике на Онегина только факты и очень мало смысла, хотя я совсем не извиняю автора, который сделал бы гораздо лучше, если бы не предавался исключительно этому весьма забавному, но гораздо менее благородному виду литературы, чем его Полтава». Литературные дебаты не защитили произведений Булгарина, не изменилось мнение императора и по поводу критики пушкинского «Онегина». Николай даже грозился Бенкендорфу запретить литературную критику вообще. Однако эта переписка ясно показывает, что повод для запрещения или разрешения зависел единственно от мнения императора, которое формировалось в процессе тщательного изучения материала. То же можно сказать и о произведениях Гоголя: Николай был способен не только прочесть «Ревизора», но и понять его и вынести вполне объективное суждение.
Благодаря личной цензуре Николая I пьеса игралась на сцене петербургских и московских театров на протяжении многих лет и имела громадный успех, равный премьерному: «Публика хохотала до упаду и осталась очень довольна исполнителями. Государь, уезжая, сказал: „Тут всем досталось, а более всего мне“. Несмотря на то, запрещения комедии не последовало и она игралась беспрестанно». Об успехе «Ревизора» свидетельствовал и тот факт, что со дня премьеры до 1845 года он прошел шестьдесят раз.
Странными кажутся высказывания, что Николай I пропустил пьесу случайно или не понял истинного смысла сатиры Н. В. Гоголя. Письмо Николая I к сыну, будущему императору Александру II, свидетельствует об обратном. Отвечая на какое-то замечание сына по поводу провинциальных чиновников, с которыми пришлось столкнуться цесаревичу во время путешествия по России, Николай писал: «Не одного, а многих увидишь подобных лицам „Ревизора“, но остерегись и не показывай при людях, что смешными тебе кажутся, иной смешон по наружности, но зато хорош по другим важнейшим достоинствам, в этом надо быть крайне осторожным».
Отношения Н. В. Гоголя со своим личным цензором, Николаем I, можно назвать идиллическими. Гоголевские пьесы, по большей части, были допущены к представлению, сам Гоголь на протяжении нескольких лет жил на деньги, которые выплачивал ему Николай. В 1837 году, уехав в Италию, писатель поделился с В. А. Жуковским своими денежными проблемами: «Я думал, думал, и ничего не мог придумать лучше, как прибегнуть к государю. Он милостив, мне памятно до гроба то внимание, которое он оказал к моему „Ревизору“». И вот Гоголь нашел причину обращения к Государю. Просьба его к В. А. Жуковскому такова: «Найдите случай и средство указать как-нибудь Государю на мои повести „Старосветские помещики“ и „Тарас Бульба“. Это те две счастливые повести, которые нравились совершенно всем вкусам и всем темпераментам… Если бы их прочел Государь! Он же так расположен ко всему, где есть теплота чувств и что пишется прямо от души… О, меня что-то уверяет, что он бы прибавил ко мне участия».
Государь действительно «прибавил участия», и Гоголь жил в Италии на деньги, присланные ему по распоряжению Николая I. Кроме того, проблем прохождения пьес через цензуру у Гоголя практически не существовало. Так, в 1842 году он отправил в III отделение «Женитьбу», предназначенную для постановки в Москве. Пьеса цензурным правилам не вполне соответствовала, но имя автора сыграло свою роль - рапорт с пересказом содержания комедии был отправлен Бенкендорфу. После этого цензор М. А. Гедеонов написал: «Граф Бенкендорф отозваться изволил, что: „пьеса сия может быть пропущена только в том случае, ежели уничтожены будут бранные, в ней написанные слова, которые при хорошем обществе не могут и не должны быть произносимы“. В следствии этой резолюции пьеса по возможности очищена от всякой брани, и имя пехотного офицера Анучкина заменено другим». На это последовала резолюция Л. В. Дубельта: «Так можно»38, и пьеса прошла цензуру.
Генерал Л. В. Дубельт, рассматривая «Игроков», обратился за помощью к А. Х. Бенкендорфу. В данном случае смысл обращения ясен: если судьба автора не интересует Николая, то пьесу запретят на общих основаниях, если же Гоголь не забыт государем - основания для запрещения должны быть очень вескими. Бенкендорф, прочитав рапорт, а может быть, и саму пьесу, вынес благоприятный для автора приговор. Резолюция Дубельта гласила: «Граф Бенкендорф приказал пропустить, но с тем, чтобы грязные выражения, по возможности, были очищены». Заметим, никакого нажима, приказного тона. «По возможности, очищены» - значит, аккуратно, без больших купюр, только бранные слова. И это пьеса Гоголя, который, по мнению историков театра, пострадал от цензурного террора!
Петербургский театральный журнал.
Обычно пьеса рассматривалась в Третьем отделении от нескольких дней до нескольких недель. За это время выносилось решение - позволить или запретить. В случае необходимости из текста вымарывали «предосудительные» места, чаще всего - простонародные выражения, упоминания Бога, черта и так далее. Иногда пьеса отправлялась к автору на переделку. В случаях, когда цензор сам не мог принять решения, рапорт передавался главному цензору, а уже от него - государю. Один из способов миновать Третье отделение, в котором рассматривались драматические произведения, - сразу обратиться к императору по ходатайству лиц, к нему приближенных. Однако спрогнозировать высочайшие вердикты было невозможно. И дело не только в том, что часто требования драматической цензуры и требования к произведению самого Николая I могли быть прямо противоположными. Важную роль здесь сыграла личность императора, свойства его характера.
Вступление Николая на престол стало случайностью. Будущий государь был предоставлен себе, проводя время в дворцовых передних. «При нем, как при третьем брате, не стеснялись, - писал В. О. Ключевский, - великий князь мог наблюдать людей в том виде, в котором они держались в передней, то есть в удобнейшем для их наблюдения виде. Он здесь узнал отношения, лица, интриги, порядки… Эти мелкие знания очень понадобились ему на престоле… Вот почему он мог заглянуть на существующий порядок с другой стороны, с какой редко удается взглянуть на него монарху. Александр смотрел на Россию сверху, со своей философской политической высоты, а, как мы знаем, на известной высоте реальные очертания или неправильности жизни исчезают. Николай имел возможность взглянуть на существующее снизу, оттуда, откуда смотрят на сложный механизм рабочие, не руководствуясь идеями, не строя планов»
Как становится ясно из дневников, мемуаров современников, из поступков и действий нового государя, он всегда исходил из собственного понимания того или иного вопроса.
Еще в 1918 году это заметил Н. В. Дризен: Николай Павлович «особенно глубоко чувствовал значение гоголевской сатиры»
Личной цензуре Николая I посвятил несколько страниц своего исторического обзора В. П. Погожев: «Император Николай Павлович весьма близко вникал в вопрос ограждения русской сцены от всего того, что он считал вредным в политическом, нравственном, а иногда и в эстетическом отношении. Чрез его непосредственную цензуру проходила масса оригинальных и переводных пьес, предлагавшихся на Императорскую сцену и от самого Императора, по преимуществу, шла инициатива запрещения многих из них»
Вот что писал в своем дневнике цензор А. В. Никитенко: «Комедия Гоголя „Ревизор“ наделала много шуму. Ее беспрестанно дают почти через день. Государь был на первом представлении, хлопал и смеялся. Я попал на третье представление. Была государыня с наследником и великими княжнами. Их эта комедия тоже много тешила. Государь даже велел министрам ехать смотреть „Ревизора“. Впереди меня в креслах сидели князь А. И. Чернышев и граф Е. Ф. Канкрин. Первый выражал свое полное удовольствие, второй только сказал: „Стоило ли ехать смотреть эту глупую фарсу“. Многие полагают, что правительство напрасно одобряет эту пьесу, в которой оно так жестоко порицается»
В написанном десятью днями позже письме к М. С. Щепкину 29 апреля 1836 года Н. В. Гоголь негодовал: «Делайте, что хотите, с моей пьесой, но я не стану хлопотать о ней… Действие, произведенное ею, было большое и шумное. Все против меня. Чиновники, пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня. Бранят и ходят на пьесу; на четвертое представление нельзя достать билетов. Если бы не высокое заступничество государя, пьеса моя не была бы ни за что на сцене, и уже находились люди, хлопотавшие о запрещении ее»
А. И. Вольф, не указывая источника, сообщал: «Гоголю… большого труда стоило добиться до представления своей пьесы. При чтении ее цензура перепугалась и строжайше запретила ее. Оставалось автору апеллировать на такое решение в высшую инстанцию. <…> Жуковский и князь Вяземский, граф Виельгорский решились ходатайствовать за Гоголя, и усилия их увенчались успехом». <…> «Ревизор» был вытребован в Зимний дворец, и графу Виельгорскому поручено было его прочитать. Граф, говорят, читал прекрасно; рассказы Бобчинского и Добчинского и сцена представления чиновников Хлестакову очень понравились, и затем по окончании чтения последовало Высочайшее разрешение играть комедию.
есть немало фактов, свидетельствующих о том, что император имел обыкновение самолично знакомиться с произведениями тех авторов, которых опекал. Показательна в этом смысле переписка шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа и Николая I по поводу А. С. Пушкина, изданная в 1903 году. Из нее следует, что Николай не только тщательнейшим образом знакомился с произведениями своего подопечного, но и оберегал его от нападок критики. Так, в 1830 году Николай сообщал Бенкендорфу: «Я забыл вам сказать, любезный друг, что в сегодняшнем номере Пчелы находится опять несправедливейшая и пошлейшая статья, направленная против Пушкина… поэтому предлагаю Вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какие бы то ни были критики на литературные произведения, и если возможно, запретить его журнал». История имела продолжение. Бенкендорф встретился с Булгариным и запретил ему писать про пушкинского «Онегина». Однако в ответной записке Николаю он указывает, что в данной критике нет ничего личного против самого Пушкина. В то же время, считал Бенкендорф, есть необходимость защитить от нападок самого Булгарина, которого беспощадно ругают за «Дмитрия Самозванца». «Если бы Ваше Величество прочли это сочинение, - писал он, - вы бы нашли в нем много очень интересного и в особенности монархического, а также победу легитимизма». Николая литературный спор по поводу Пушкина и Булгарина заинтересовал не на шутку. «Я внимательно прочитал критику на Самозванца, - отвечал Николай I, - и должен вам сознаться, что я не мог пока прочесть более двух томов и только сегодня начал третий, то про себя или в себе размышлял точно так же… Напротив того, в критике на Онегина только факты и очень мало смысла, хотя я совсем не извиняю автора, который сделал бы гораздо лучше, если бы не предавался исключительно этому весьма забавному, но гораздо менее благородному виду литературы, чем его Полтава». Литературные дебаты не защитили произведений Булгарина, не изменилось мнение императора и по поводу критики пушкинского «Онегина». Николай даже грозился Бенкендорфу запретить литературную критику вообще. Однако эта переписка ясно показывает, что повод для запрещения или разрешения зависел единственно от мнения императора, которое формировалось в процессе тщательного изучения материала. То же можно сказать и о произведениях Гоголя: Николай был способен не только прочесть «Ревизора», но и понять его и вынести вполне объективное суждение.
Благодаря личной цензуре Николая I пьеса игралась на сцене петербургских и московских театров на протяжении многих лет и имела громадный успех, равный премьерному: «Публика хохотала до упаду и осталась очень довольна исполнителями. Государь, уезжая, сказал: „Тут всем досталось, а более всего мне“. Несмотря на то, запрещения комедии не последовало и она игралась беспрестанно». Об успехе «Ревизора» свидетельствовал и тот факт, что со дня премьеры до 1845 года он прошел шестьдесят раз.
Странными кажутся высказывания, что Николай I пропустил пьесу случайно или не понял истинного смысла сатиры Н. В. Гоголя. Письмо Николая I к сыну, будущему императору Александру II, свидетельствует об обратном. Отвечая на какое-то замечание сына по поводу провинциальных чиновников, с которыми пришлось столкнуться цесаревичу во время путешествия по России, Николай писал: «Не одного, а многих увидишь подобных лицам „Ревизора“, но остерегись и не показывай при людях, что смешными тебе кажутся, иной смешон по наружности, но зато хорош по другим важнейшим достоинствам, в этом надо быть крайне осторожным».
Отношения Н. В. Гоголя со своим личным цензором, Николаем I, можно назвать идиллическими. Гоголевские пьесы, по большей части, были допущены к представлению, сам Гоголь на протяжении нескольких лет жил на деньги, которые выплачивал ему Николай. В 1837 году, уехав в Италию, писатель поделился с В. А. Жуковским своими денежными проблемами: «Я думал, думал, и ничего не мог придумать лучше, как прибегнуть к государю. Он милостив, мне памятно до гроба то внимание, которое он оказал к моему „Ревизору“». И вот Гоголь нашел причину обращения к Государю. Просьба его к В. А. Жуковскому такова: «Найдите случай и средство указать как-нибудь Государю на мои повести „Старосветские помещики“ и „Тарас Бульба“. Это те две счастливые повести, которые нравились совершенно всем вкусам и всем темпераментам… Если бы их прочел Государь! Он же так расположен ко всему, где есть теплота чувств и что пишется прямо от души… О, меня что-то уверяет, что он бы прибавил ко мне участия».
Государь действительно «прибавил участия», и Гоголь жил в Италии на деньги, присланные ему по распоряжению Николая I. Кроме того, проблем прохождения пьес через цензуру у Гоголя практически не существовало. Так, в 1842 году он отправил в III отделение «Женитьбу», предназначенную для постановки в Москве. Пьеса цензурным правилам не вполне соответствовала, но имя автора сыграло свою роль - рапорт с пересказом содержания комедии был отправлен Бенкендорфу. После этого цензор М. А. Гедеонов написал: «Граф Бенкендорф отозваться изволил, что: „пьеса сия может быть пропущена только в том случае, ежели уничтожены будут бранные, в ней написанные слова, которые при хорошем обществе не могут и не должны быть произносимы“. В следствии этой резолюции пьеса по возможности очищена от всякой брани, и имя пехотного офицера Анучкина заменено другим». На это последовала резолюция Л. В. Дубельта: «Так можно»38, и пьеса прошла цензуру.
Генерал Л. В. Дубельт, рассматривая «Игроков», обратился за помощью к А. Х. Бенкендорфу. В данном случае смысл обращения ясен: если судьба автора не интересует Николая, то пьесу запретят на общих основаниях, если же Гоголь не забыт государем - основания для запрещения должны быть очень вескими. Бенкендорф, прочитав рапорт, а может быть, и саму пьесу, вынес благоприятный для автора приговор. Резолюция Дубельта гласила: «Граф Бенкендорф приказал пропустить, но с тем, чтобы грязные выражения, по возможности, были очищены». Заметим, никакого нажима, приказного тона. «По возможности, очищены» - значит, аккуратно, без больших купюр, только бранные слова. И это пьеса Гоголя, который, по мнению историков театра, пострадал от цензурного террора!
Петербургский театральный журнал.