Трагедия Государя-Рыцаря.
Вряд ли теперь можно даже предположить, каким было бы царствование Николая I, если бы не произошло восстание декабристов.
Однако, что случилось, случилось, и императору пришлось делать хорошую мину при плохой игре.
Нужно было найти образ, который позволял бы время от времени делать не одобряемые русским и европейским обществом по¬ступки,
например жестоко наказать декабристов, не поступаясь при этом званием благородного человека.
Защищающий от всевозможных нападок образ требовался еще и потому, что в придворных кругах, да и во всем российском благородном сословии,
продолжали витать слухи о том, что отцом Николая Павловича был не Павел I, а граф Уваров.
Рыцарская эпоха в то время еще не превратилась в замшелую архаику, и потому Николай I стал последователь¬но доказывать всем и вся, что он
везде и во всем следует рыцарским канонам.
К примеру, во внешне¬политических делах не собирается ни на йоту отходить от того курса, которому следовал его брат и предшественник
Александр I, будет бесконечно верен всем обещаниям, данным усопшим монархом. А также союзам, созданным Александром Благословенным.
Священный союз, правда, давно уже существовал только на бумаге, и никто из множества европейских монархов, присоединившихся к нему,
не собирался руководствоваться в своей политике принципами справедливости.
Но союз трех монархов, Австрии, Пруссии и России, несмотря на разнообразные трения между партнерами, продолжал существовать.
И русский государь-рыцарь с первых дней царствования подтвердил, что не собирается ничего менять.
В беседе с австрийским послом 26 мая 1826 года (здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, даты даются по старому стилю) Николай I
сказал:
"Вы можете смело уверить его императорское величество, что как только он испытает нужду в моей помощи, силы мои будут постоянно в его
распоряжении, как то было при покойном брате. Император Франц всегда найдет во мне усердного и верного союзника и искреннего друга".
Принципов союза трех монархов русский император демонстративно придерживался и в последующие годы, считая их основой основ порядка в Европе.
Он прочно стоял за незыблемость всех подписанных прежде трактатов, нерушимость границ и подавление любых бунтов, ведущих к насильственной
смене царствующих особ.
При этом вся Европа знала, что государь-рыцарь остается верным этим принципам при любых обстоятельствах.
К примеру, когда в 1830 году произошло восстание в Бельгии, переданной по решению Венского конгресса 1815 года под управление Голландии,
русский император предложил без промедления отправить туда свои войска.
Но после признания Европой независимости Бельгии он столь же твердо защищал Бельгию, которую пыталась поглотить Франция.
Некоторые наблюдатели, однако, замечали, что, прикрываясь рыцарской верность принципам, Николай I временами ведет себя по отношению
к союзникам далеко не благородно.
"Охраняя и защищая этот порядок,- писал русский дипломат С.С. Татищев, - император Николай тем самым обеспечивал и существенные
политические интересы своей империи.
Действительно, порядок этот был как нельзя более выгоден для нас, ставя нас относительно прочих государств в такое положение,
что ни одно не угрожало нам, а все в нас нуждались, тогда как мы легко обходились и без них...
В Германии соблюдено было исконное правило русской политики, поддержанием равновесия между австрийским и бранденбургским домами,
из которых ни тот, ни другой не бы-ли достаточно сильны, чтобы поработить второстепенные германские государства и, осуществив
в свою пользу объединение Германии, создать в нашем не¬посредственном соседстве сильную державу в виде постоянной угрозы нашим
окраинам прибалтийским и привислинским... Соединение приэльбских герцогств (Шлезвиг и Гольштейн) с Данией оставляло в руках послед¬ней
Зундский проход в Балтийское море и препятствовало развитию в последнем морских сил Пруссии, способных оспаривать у нас преобладание
в этих водах. Утверждение австрийской власти в Венгрии обеспечивало нам спокойное обладание Царством Польским и не допускало непосредственного соприкосновения его со враждебным нам Западом.
Самое занятие Австрией ломбардо-венецианского королевства и распространение ее влияния на всю Италию отвлекали внимание и силы венского
двора от балканского полуострова, на котором всякое поступательное движение австрийцев могло произойти лишь в ущерб, как нашему влиянию
и значению, так и самостоятельному развитию населяющих его и исповедующих православие народностей".
Твердое следование принципам давало и еще одну немалую выгоду.
Совместная защита тронов предполагала взаимную выдачу антиправительственных элементов.
Потому российские вольнодумцы предпочитали селиться подальше от Пруссии и Австрии, предпочитая Англию, Францию или Швейцарию.
Следуя собственным интересам, Николай I временами несколько отступал от декларируемых годами принципов, особенно если это
укрепляло его положение в Европе.
Так, в 1848 году он не только спокойно отнесся к избранию президентом Франции принца Людовика Наполеона, племянника первого императора
французов, но в 1850 году позволил его войскам занять Рим.
С одной стороны, таким путем восстанавливалась власть папы в его землях, а с другой - создавалась угроза австрийским интересам в Италии
и росла зависимость Австрии от России.
Проблема заключалась в том, что, досконально освоив эту большую политическую игру, русский император почувствовал себя корифеем
и гуру.
И начал со¬ответствующим образом вести себя с монархами и главами государств.
Николай I, например, не придал значения тому, президента Наполеона активно поддерживали французские военные.
А с их помощью принц организовал в 1851 году переворот, когда законодатели отказались изменить конституцию и разрешить ему избираться
президентом во второй раз. И стал президентом вновь.
Возможно, свою роль сыграло обстоятельство, о котором упоминали историки и биографы Николая I:
"Император Николай, - писал А. М. Зайончковский, - отличался большим доверием к своим приближенным, которое он сохранял до тех
редких случаев, когда несомненные факты убеждали его в ошибке.
Этой отличительной чертой государя многие пользовались, и она была причиной тому, что истинное положение дел до государя не
доходило; все отрасли государственной жизни ему представлялись в гораздо лучшем виде, чем они были в действительности.
Доверенные лица государя очень часто не имели гражданского мужества сознаться в непорядках подведомственных им частей, и редко
доходило до государя слово правды".
То же самое относилось и к внешнеполитическим делам.
Русского императора осторожно предупреждали, что Людовик Наполеон, переживший за свою жизнь немало гонений, крайне обидчив и
отличается мстительностью.
Однако Николай I прислушался к своим приближенным, которые уверяли, что французский президент слабохарактерный и нерешительный.
Собственно, происходившие события сами собой подталкивали его к такому выводу.
Президент Франции решил объявить себя императором и начал осторожный зондаж настроений европейских дворов.
В Англии, например, гораздо лучше были осведомлены, насколько сильна французская армия, закаленная в постоянных войнах в Африке.
А потому решили признать нового императора.
Австрийцы, чьим интересам угрожала Франция, также не хотели обострять отношения.
Однако русский император был непреклонен.
Выскочка, претендующий на трон и титул свергнутого в 1814 году выскочки, - это было уже слишком.
После долгих переговоров Николай I соглашался признать нового Наполеона без права создавать династию.
Но тут возникла новая проблема.
Французский император желал именоваться Наполеоном III, поскольку в 1815 году, после возвращения Наполеона I с Эльбы, битвы при
Ватерлоо и второго отречения, императором восемь дней считался его сын Наполеон II.
Эту претензию русский император счел уже совершенной наглостью.
Ведь Венский конгресс в 1815 году навсегда запретил Наполеону и его потомкам претендовать на власть.
Кроме того, Наполеон хотел именоваться королем Алжира и защитником Святых мест - титулом, которым издавна пользовались французские монархи.
Но защитником Святых мест считал себя именно Николай I.
Мало того, в его рыцарском отношении к нерушимости границ и монархий существовало одно исключение - Османская империя.
Он твердо полагал, что Турция - зона исключительных интересов России.
А раз Святая земля входила в турецкие владения, то и она тоже.
Масло в огонь подлило еще и то, что принц-президент отправил к пребывавшему в Берлине Николаю I в качестве специального посланника
барона Геккерена, больше известного в России под фамилией Дантес.
Того самого, которого русский император за дуэль с Пушкиным разжаловал в рядовые и выслал из пределов Российской Империи.
Николай I был вынужден пойти на уступки лишь после того, как Наполеона III решили признать все дворы.
Но даже после этого он в своих посланиях обращался к новому императору, именуя его не "брат мой", как полагалось между царствующими
особами, а "друг мой".
И этого Наполеон III ему не простил.
Французский император, имевший особые отношения и с римским первосвященником, и с турецким султаном Абдул-Меджидом, которому он помог
усмирить египетских подданных, настоятельно попросил восстановить действие Капитуляции 1740 года, согласно которой французским
католикам в Святой земле предоставлялись самые широкие права.
Отказать в просьбе Наполеона III султан не смог бы при всем желании.
Французы утратили особые права в годы революции и последующих катаклизмов. А особые права православных, занявших их место, не были
оформлены столь же внушительным документом.
Сказать, что Николай I был уязвлен, значило ничего не сказать.
По совету своего министра иностранных дел он решил отправить в Турцию специальное посольство во главе со светлейшим князем А.С. Меншиковым,
которому, напут-ствуя, приказал быть с турками максимально жестким.
16 февраля 1853 года посольство при¬было в Константинополь.
Через день произошло событие, потрясшее дипломатический мир: на прием к великому визирю - главе правительства адмирал Меншиков приехал
не в полной парад¬ной форме, как полагалось по протоколу, а во фраке, да еще и с пальто, перекинутым через руку.
Потом Меншиков говорил, что его просто введи в заблуждение, и он полагал, что аудиенция будет частной, а не официальной.
Но дипломаты в Константинополе ему не поверили.
Ведь он объявил, что в Петербурге счита¬ют виновником конфликта турецкого министра иностранных дел Фуада-эфенди и потребовал назначить
для переговоров другое лицо.
"Мое заявление, - писал в своем дневнике адмирал, - смутило визиря; по выходе же от него, я, желая подтвердить свои слова действием и показать,
как мало ценю Фуада-эфенди, не сделал ему обычного визита вежливости.
Это про¬извело большое впечатление и вызвало неудовольствие Порты, а Фуад подал в отставку».
Это, в свою очередь, произвело неизгладимое впечатление на английских дипломатов, традиционно считавших любую русскую активность в
Азии угрозой своим интересам.
К тому же Николай I как-то сказал английскому послу в Санкт-Петербурге, что Османская империя уже почти труп и нужно подготовиться
к ее кончине.
Дополнительным осложнением миссии адмирала Меншикова оказалось то, что английский посол в Турции Редклифф имел собственный зуб на Россию.
Он отличался огромными знаниями, железной волей, но имел крайне неуживчивый характер.
И его постоянно пытались отправить из Лондона послом в какую-либо страну.
Когда его предложили назначить послом в Россию, Николай I, наслышанный о его норове, довольно невежливо отказал.
Так что Редклифф приложил максимум усилий для того, чтобы все требования Меншикова были отклонены, хотя турецкое правительство
первоначально готово было найти компромиссное решение.
Поскольку и Англия, и Франция готовы были поддержать Турцию военной силой, Николаю I оставалось или смириться с униженным положением,
в котором он оказался, или пытаться отстоять свои права силой.
Вопрос был лишь в том, имела ли Россия достаточно сил.
Текст: Е. Жирнов.
.