ТВОРЕЦ и РЕВОЛЮЦИЯ
...и вот я поняла, что профессию свою выбрала все-таки правильно. Потому что настоящая литература способна просто и прямо ответить на вопрос, над которым мучаешься годами. Я прочла ЭТО и совершенно точно про себя поняла, что я ... Бомарше!!! Хотя в революцию душа так и рвется.
****
Своё имя он носил, как корону, на гордо поднятой голове. Бомарше!
Я - Бомарше! И открыты все двери, распахнуты все сердца. Он думал, что так будет вечно. Но Франция сходила с ума и впадала в беспамятство.
А в конце августа 1793 года Париж окончательно обезумел. Бомарше бродил по пыльным улицам, увязал в потных толпах. Его затирали в какие-то злобствующие сборища; едва не побили… Город метался в бредовых подозрениях, в пароксизме страха…
В жизни Пьера много чего бывало. При старом режиме он несколько дней провёл в Сен-Лазар, самой вонючей и вшивой из парижских тюрем. Зато вышел оттуда триумфатором. Тогда на каждом парижском углу орали его имя, понося произвол двора. Это делали те же люди, что теперь толкали его локтями, оскорбляли, высмеивали за изящный костюм, дорогие духи, вежливую речь.
Бомарше чуть не заплакал от обиды, когда ему треснули кулаком по спине, а потом ещё и залепили вдогонку грязью.
Sic transit gloria mundi? Так проходит слава мира. Но у поэтов сердца, как канарейки: обмерев, упадут и не поют больше.
Из фиакра ему торопливо махнул рукой прокурор Коммуны Манюэль, премилый человек, к тому же, собрат по перу:
- Бомарше, дружеский совет: уезжайте из Парижа сегодня, слышите, сегодня же, - быстро проговорил он, почти не разжимая улыбающихся губ. - Не этой ночью, так следующей будет большая резня.
- Но вы прокурор, - отпрянул Бомарше.
- Бе-ги-те!..
И точно в подтверждение этих слов прокурора раздались за спиной Бомарше дребезжание и скрип: шесть чёрных полицейских карет с закрытыми окнами цепью тянулись от ратуши в сторону тюрьмы аббатства. По пять человек в каждой - это тридцать не присягнувших священников медленно перемещались к месту своего заключения.
Сопровождающий кареты людской поток всё уплотнялся, вытягивался, всасывая случайных прохожих. И Бомарше пришлось ползти в этом змеящемся хвосте, который, вильнув у площади Грев, наконец, растёкся, дав простор рукам и глоткам добровольных, но бдительных стражей. Священников ругали; женщины слали им проклятья, как величайшим грешникам, обзывали «служителями Вельзевула»; к окнам карет тянулись пудовые кулаки мужчин.
Первый священник кулём вывалился в дорожную пыль; за ним - второй, третий… На каждую черную сутану слеталось по стае тех, кто осилил к ним пробиться - пинают, топчут увесистую плоть, рвут и терзают ненавистные рясы…
Бомарше почувствовал, как и его распирает, душит непознанное прежде чувство. Его башмак оказался слишком близко от перекошенного человеческого рта, надувающего кровавый пузырь… И Пьер ... отшатнулся. Он втянул голову и, выставив острые плечи, побежал, маневрируя между телами.
Потом он потерял сознание. А когда очнулся, над ним склонился прокурор Манюэль:
- Как вы неосторожны, мой друг! Бегите, бегите из Парижа…
- Куда мне бежать?! Я - Бомарше. Я призвал революцию. Я создал Фигаро…
- Ваш Фигаро - холуй. Революция холуев закончена. Теперь пришел гунн. Теперь вы никто.
Перед глазами всё ещё висел желтый туман, и всё надувался и надувался кровавый пузырь возле его башмака...
- Я никто? Неправда! - И Бомарше вдруг улыбнулся прокурору своей прежней улыбкой триумфатора, - Я … не ударил. Я Бомарше!
Анна Шталь
****
(Анна Шталь -кто это? Если кто знает,скажите )
****
Своё имя он носил, как корону, на гордо поднятой голове. Бомарше!
Я - Бомарше! И открыты все двери, распахнуты все сердца. Он думал, что так будет вечно. Но Франция сходила с ума и впадала в беспамятство.
А в конце августа 1793 года Париж окончательно обезумел. Бомарше бродил по пыльным улицам, увязал в потных толпах. Его затирали в какие-то злобствующие сборища; едва не побили… Город метался в бредовых подозрениях, в пароксизме страха…
В жизни Пьера много чего бывало. При старом режиме он несколько дней провёл в Сен-Лазар, самой вонючей и вшивой из парижских тюрем. Зато вышел оттуда триумфатором. Тогда на каждом парижском углу орали его имя, понося произвол двора. Это делали те же люди, что теперь толкали его локтями, оскорбляли, высмеивали за изящный костюм, дорогие духи, вежливую речь.
Бомарше чуть не заплакал от обиды, когда ему треснули кулаком по спине, а потом ещё и залепили вдогонку грязью.
Sic transit gloria mundi? Так проходит слава мира. Но у поэтов сердца, как канарейки: обмерев, упадут и не поют больше.
Из фиакра ему торопливо махнул рукой прокурор Коммуны Манюэль, премилый человек, к тому же, собрат по перу:
- Бомарше, дружеский совет: уезжайте из Парижа сегодня, слышите, сегодня же, - быстро проговорил он, почти не разжимая улыбающихся губ. - Не этой ночью, так следующей будет большая резня.
- Но вы прокурор, - отпрянул Бомарше.
- Бе-ги-те!..
И точно в подтверждение этих слов прокурора раздались за спиной Бомарше дребезжание и скрип: шесть чёрных полицейских карет с закрытыми окнами цепью тянулись от ратуши в сторону тюрьмы аббатства. По пять человек в каждой - это тридцать не присягнувших священников медленно перемещались к месту своего заключения.
Сопровождающий кареты людской поток всё уплотнялся, вытягивался, всасывая случайных прохожих. И Бомарше пришлось ползти в этом змеящемся хвосте, который, вильнув у площади Грев, наконец, растёкся, дав простор рукам и глоткам добровольных, но бдительных стражей. Священников ругали; женщины слали им проклятья, как величайшим грешникам, обзывали «служителями Вельзевула»; к окнам карет тянулись пудовые кулаки мужчин.
Первый священник кулём вывалился в дорожную пыль; за ним - второй, третий… На каждую черную сутану слеталось по стае тех, кто осилил к ним пробиться - пинают, топчут увесистую плоть, рвут и терзают ненавистные рясы…
Бомарше почувствовал, как и его распирает, душит непознанное прежде чувство. Его башмак оказался слишком близко от перекошенного человеческого рта, надувающего кровавый пузырь… И Пьер ... отшатнулся. Он втянул голову и, выставив острые плечи, побежал, маневрируя между телами.
Потом он потерял сознание. А когда очнулся, над ним склонился прокурор Манюэль:
- Как вы неосторожны, мой друг! Бегите, бегите из Парижа…
- Куда мне бежать?! Я - Бомарше. Я призвал революцию. Я создал Фигаро…
- Ваш Фигаро - холуй. Революция холуев закончена. Теперь пришел гунн. Теперь вы никто.
Перед глазами всё ещё висел желтый туман, и всё надувался и надувался кровавый пузырь возле его башмака...
- Я никто? Неправда! - И Бомарше вдруг улыбнулся прокурору своей прежней улыбкой триумфатора, - Я … не ударил. Я Бомарше!
Анна Шталь
****
(Анна Шталь -кто это? Если кто знает,скажите )