Обыкновенный антифашизм: мухи, кровь и плач женщин, которых перед смертью насиловали перед ямами
20 мая 1945 года в городе Вараждине Тито пообещал окончательно рассчитаться с «хорватским смрадом»
Грозная речь Тито в Вараждине, куда он приехал из Белграда, была произнесена в присутствии двух военных преступников из Сербии: Александра Ранковича и Косты Надя. В своей речи, стоя на трибуне вместе с двумя военными преступниками, Тито пообещал «поквитаться с хорватским смрадом».
20 мая 1945 года на Капуцинской площади хорватского города Вараждина новый глава югославского государства и шеф коммунистической партии Иосип Броз Тито произнёс перед хорватским гражданами, собранными на площади тайной полицией OZNA, геноцидную речь. Во время этой речи рядом с Тито стояли два партизанских генерала из Сербии - Александр Ранкович, шеф тайной полиции и военный преступник Коста Надь, участник гражданской войны в Испании, который позже сбежал из трудового лагеря Дессау в Германии и нелегально проник на территорию бывшей Югославии.
В своей речи Тито, обращаясь к хорватам, а также будущим поколениям хорватов, заявил следующее: «В Вараждин я прибыл неофициально и не для того, чтобы говорить о политике, я инспектирую Югославскую армию, которая в окрестностях вашего города выполняет важные задачи по окончательному добиванию хорватского смрада».
Далее для всех противников своего режима он сделал грозное заявление, что «в новом коммунистическом государстве они будут видеть свет лишь до того момента, пока продолжится их путь до ближайшей ямы». Газета от 25 мая 1945 года пишет, что Тито сказал следующее: «Мы больше никогда не позволим отдельным людям воспользоваться плодами гигантской борьбы народа. Мы должны проветрить наш дом, чтобы навсегда избавится от того смрада, который больше не должен проникнуть в наш общий дом - свободную федеративную Югославию».
Как убивали злодеи из 26-й далматинской дивизии (исповедь партизана Ивана Гугича: Мухи, кровь и плач женщин, которых перед смертью насиловали перед ямами...)
О партизанских преступлениях не раз проговаривались и сами югославские партизаны. Никто и никогда не был привлечён к ответственности за бойню в Кочевском Роге и за аналогичные преступления.
Признание Ивана Гугича, партизана 26-й Далматинской дивизии, в котором он раскрывает подробности того, как происходила резня хорватских пленников под Любляной и в районе Кочевского Рога.
«Это, безусловно, правда что людей выносили из вагонов без сознания и что некоторые люди в этих вагонах сходили с ума, другие же от слабости и жажды спотыкались и падали по дороге. Таких людей добивал конвой. Убийства совершались на обрыве ямы, как правило жертвам стреляли в затылок, а некоторые из пленников сами прыгали в яму глубиной по-меньшей мере 50 метров. Многие умирали не сразу и из ямы доносились страшные стоны, после чего партизаны время от времени бросали в яму гранаты. От станции до казармы люди шли пешком и ещё одетыми, зная, что их ведут на смерть. Некоторые из пленных громко протестовали и говорили убийцам, что для них наступит день праведной мести. Другие же постоянно плакали».
Я родился в 1925 году в Вела Луке на острове Корчула. Во время войны я оставался со своими родителями дома, пока 10 сентября 1943 года меня насильно не мобилизовали партизаны. Я был зачислен в 26-ю далматинскую партизанскую дивизию и определён работать в английскую больницу на острове Висе, потому что был несовершеннолетним. В марте 1945 года под Госпичем, после падения этого города, я был приписан к XI далматинской бригаде. Оттуда я отправился сражаться под Триест, а после падения Триеста далее - через всю долину реки Соча до села Краньска Гора, куда мы прибыли 15 или 16 мая 1945 года. Там я оставался со своим подразделением один день, в течении которого нам сдавалась одна немецкая рота (это были власовцы в немецкой форме). В Каринтии (Австрия) я пробыл 6 дней, находясь в Клагенфурте и его окрестностях. Я лично наблюдал как английские подразделения передавали хорватских солдат с их семьями, жёнами и детьми силам Тито. Перед этим хорваты доверились англичанам, а те их разоружили и выдали коммунистам. После этого нас поездом, через туннель в Есенице, отправили в Югославию, так как союзники больше не позволяли нам оставаться в Каринтии. Через день мы пешим порядком прибыли в словенский город Крань (это было 24 или 25 мая). В Кране, а точнее в Примсково, мы снова остановились на один день. В этот момент в штаб XI далматинской бригады пришёл приказ из штаба 26-й дивизии, который гласил, что из состава всей бригады, которая насчитывала 4 батальона, должны быть отобраны самые надёжные коммунисты, как офицеры, так и солдаты, для выполнения какого-то секретного задания. Из отобранных партизан сформировали особую роту. Сразу после этого доверявший мне мой земляк, подпоручик Д. Й., сказал, что людей отобрали для убийства взятых в плен хорватских, словенских и немецких военных и гражданских лиц. Моей третьей роте (и мне лично) было поручено сопровождать и охранять это недавно сформированное подразделение, которое насчитывало около семидесяти человек. Ими командовал капитан Никола Маршич из окрестностей Макарски, когда-то заместитель командира 2-го батальона, а комиссаром роты был черногорец Иван Бокеж. Всей операцией руководил начальник оперативного отдела штаба IV армии майор Симо Дубайич из села Кистанье под Шибеником. На следующий день, 25 или 26 мая 1945 года, эта рота убийц в сопровождении нашей 3-й роты 3-го батальона отправилась в Любляну, где мы высадились из грузовика в лагере, расположенном напротив Любляны, с деревянными бараками. В лагере была масса заключенных - как солдат, так и мирных жителей, в том числе женщины и целые семьи. Я узнал, что лагерь назывался Святой Вид: на территории лагеря была огороженная проволокой епископальная гимназия.
Нам не разрешалось контактировать с пленными, но отборная рота убийц входила в лагерь и отбирала у пленников часы, авторучки, кольца, золото и т.д. Мы знали, что пленных поведут убивать. В этот день около 10 часов утра за нашей третьей ротой прислали два грузовика - мы были должны собрать и отправить одежду убитых военнопленных. Везли нас 4-5 километра в сторону триестинского шоссе, которое ведёт в Триест. Далее мы 1,5 километра двигались назад в сторону Любляны, а затем свернули направо и около 3 километров продолжали движение по широкой грунтовой дороге. Так мы доехали до крестьянского дома с садом за которым был перелесок, поле и яма, располагавшаяся на расстоянии 100 метров от дома. Прибыв на место, я увидел группу заключенных, около 50 человек, их заставляли раздеваться и связывали по-парно проволокой, а затем одну пару связывали с другой. Тех, которые падали от изнеможения или от страха, втискивали между двумя более сильными, чтобы те несли их на себе к яме. Их били. Им приказывали петь «Sjeno-slama, kuća-jama» ("Сено - солома, дом - яма"). Раздевали и связывали пленников те же самые, кто их и убивал. Людей перевозили на грузовиках в сопровождении словенского курьерского подразделения под командованием какого-то высокопоставленного светловолосого капитана, словенца, бойца с 1941 года, позже удостоенного памятника. Примерно за один час грузовики делали рейс «туда-обратно» и это продолжалось весь день, всего пришло около 40 грузовиков, под вечер убийцы хвастались, что убили 800-1000 человек. Чтобы звуки выстрелов не были слишком громкими, на свои английские пистолеты-пулемёты убийцы установили глушители.
Убийства совершались на обрыве ямы, как правило жертвам стреляли в затылок, а некоторые из пленников сами прыгали в яму глубиной по-меньшей мере 50 метров. Многие умирали не сразу и из ямы доносились страшные стоны, после чего партизаны время от времени бросали в яму гранаты. Жертвами были хорваты и словенцы. Я подошёл к яме около 11 часов утра и заглянул в нее, но ничего не увидел. За это я получил по лицу от Бокежа и Маршича и потерял сознание. Нашей роте сопровождения не разрешалось смотреть на яму. Мы оставались на месте до вечера и упаковывали вещи убитых. В лагерь Святого Вида мы вернулись примерно в 8 вечера. Тем нас застал приказ майора Симо Дубайича о том, что убийства больше не должны совершаться возле города, потому народ может узнать об этой тайне. Ходили разговоры, что яму заминируют вместе с мертвецами, чтобы навсегда похоронить тайну. Кстати, во время убийств кровь вокруг ямы забрызгивалась известью, чтобы на неё не садились мухи и чтобы кровь не воняла. Известь принёс какой-то крестьянин.
Утром следующего дня на сильно повреждённом поезде мы поехали в Кочевье. Мы поселились в полуразрушенных казармах примерно в 800 метрах от города, там раньше квартировали немецкие части. Рота убийц прибыла перед нами и мы их больше не видели. По словам товарищей, они ушли в лес, в двух-трех часах ходьбы, но точно я не знаю. Все, что я знаю, это то, что во время войны в тех местах располагались партизанские лагеря. Этот лес назывался Кочевский Рог.
Задача моей роты состояла в том, чтобы принимать в казармах тех, кого доставляли словенские курьерские отряды, которые вместе с нами снимали с жертв вещи, искали оружие и золото - было накоплено 5-6 килограмм золота, а ответственным за драгоценности был комиссар 3-й роты Любо Барбарич с Хвара. Мы паковали вещи в тюки и грузовиком отправляли их на железнодорожную станцию. Нам сказали, что вещи будут переработаны в военные кители. Также наша задача состояла в том, чтобы охранять заключенных до прибытия грузовиков и загружать их в грузовики. Командиром роты был Иво Франкович с Пелешаца.
Мы пробыли в Кочевье полных восемь дней.
Каждый день на станцию приходило 10 или более поездов с минимум 10, а иногда и с 20 пломбированными (закрытыми) вагонами. Этих людей привозили из Любляны, а может быть и из других мест. Большинство из них были мужчинами, но меньшую часть составляли женщины, которых перед расстрелом насиловали у ямы. Были также несовершеннолетние в возрасте от 15 до 16 лет. Из тех, кто прошел через мои руки, хорватов было больше, чем словенцев. Я не знаю к каким формированиям принадлежали убитые. Всего, в двух ямах за 8 дней, было убито - от 30 до 40 тысяч. В воскресенье, после восьми дней непрерывных убийств, убийцы отправились на отдых на озеро Блед, поэтому в субботу для них были организованы танцы. На танцах они хвастались, что за 8 дней уничтожили 30, 40 тысяч врагов.
Судя по одежде, которую мы паковали в Кочевье, убито было более 30.000 человек. Мы отправили из Кочевья более 20 гружённых вагонов; по 2-3 вагона с вещами каждый день.
Что касается женщин, то могу сказать, что их не раздевали в наших казармах, а доставляли к месту казни одетыми; на краю ям их насиловали и позже этим хвастались, особенно выделялся этим некий Качич Божо с острова Хвар, по званию заставник (прапорщик). Женщины имели особенно жалкий вид и постоянно плакали. Они были отделены от своих мужей, хорватских солдат, убитых под Кочевьем. На женщинах была гражданская одежда. Нам было категорически запрещено приближаться к женщинам, потому что, очевидно, убийцы имели насчёт них свои намерения. Помимо женщин, я видел до 200 мальчиков в возрасте 14-16 лет, их били все, а они постоянно говорили, что невиновны и ничего не сделали, многие из них плакали.
Вагоны с заключенными выглядели ужасно: поскольку им не разрешалось выходить из вагонов для физических нужд, вагоны были загажены и наполнены зловонием. Кроме того, им не давали ни еды, ни воды на протяжении всей поездки и я не знаю, как кормили их в лагере. Это, безусловно, правда что людей выносили из вагонов без сознания и что некоторые люди в этих вагонах сходили с ума, другие же от слабости и жажды спотыкались и падали по дороге. Таких людей добивал конвой или по-возможности нагружал их на спины более здоровых и сильных заключенных. От станции до казармы люди шли пешком и ещё одетыми, зная, что их ведут на смерть. Некоторые из пленных громко протестовали и говорили убийцам, что для них наступит день праведной мести. Другие же постоянно плакали, упоминая свою жену, детей, мать.. Некоторые говорили, что они делали добрые дела и спасли в том числе и партизан и просили пощады, но снисхождения не было ни к кому. Следствия и суда в отношении пленников не было: все, доставленные в Кочевье, должны были умереть.
Я лично слышал истории о том, что много людей пыталось сбежать, находясь уже перед самой ямой в которой они должны были погибнуть и люди решались на то, чтобы в последний раз рискнуть своей жизнью. Некоторым удалось спастись, но других партизаны застрелили.
В двух случаях мне удалось спасти несколько жизней. Перед казармами в Кочевье я заметил знакомое лицо. В первый момент я не узнал его, поэтому спросил: ты откуда? - Он дрожал и не мог мне сразу ответить. Я спросил его снова и подбодрил, чтобы он мне ответил: я сам далматинец с Корчулы, из Велы Луки. Когда я спросил его, знает ли он меня, потому что я его узнал, он ответил, что не знает меня. Когда я ему представился, то он узнал меня и поцеловал, умоляя его спасти. Я пошёл к капитану Бокежу и поручился ему за заключённого своей головой, сказав, что немцы, когда уходили с Корчулы, насильно забрали с собой этого парня и затем отдали его в хорватскую армию (ему тогда было 15 лет). Капитан говорит мне: хорошо, но если мы узнаем, что он помогал немцам или усташам, то у тебя больше нет головы.
В роте М.С. постоянно ходил со мной. На пятнадцатый день в Тетово (Македония), куда после всех событий была переведена моя рота, пришёл положительный ответ. Там же его и освободили, но он остался в роте еще на два года, отбывая срок военной службы.
Второй случай таков: тот же М. С. просил меня помочь его капитану И. Г. из Славонского Брода, который находился в вагоне с другими солдатами и ужасно страдал от жажды. Я набрал воду из цистерны и отнёс ее к вагону, который показал мне мой земляк М. С. Поскольку я знал конвоиров, они позволили мне подойти. Я открыл вагон и дал им напиться. Когда охранник ушёл дальше, я выпустил И. Г. и четырех других солдат, которых он выбрал, и они убежали через железнодорожные пути и далее лугами в лес в направлении на юг. Стояла полутьма, начинались сумерки и их не заметили. Перед побегом, в знак благодарности, капитан снял со своей шеи и отдал мне золотую цепочку, от всей души поблагодарив меня… Позже я получил около пятнадцати посылок из Славонского Брода с ветчиной, мукой, салом, колбасами ... и мы тоже в ответ отправили им немного масла и инжира. Он смог отправить мне посылки, потому что М.С. отправил ему в Славонский Брод мой домашний адрес, поэтому посылки приходили сначала моему отцу, а потом и на моё имя, когда я вернулся домой через четыре года в 1949 году (я сам отсидел 6 месяцев в военной тюрьме в Нова Весе в Загребе).
После 8 дней убийства прекратились. Я слышал, что некие люди в штатском приезжали, чтобы взорвать пещеры и скрыть братские могилы, после чего зелеными ветками они замаскировали это ужасное место. В субботу, в последний день убийств, прибыла комиссия старших офицеров в форме, которую я видел лично (их было 5-6 человек, включая полковника Дуле Корача, серба с Кордуна и других подполковников и майоров), а кроме них в комиссии было и 2-3 гражданских в хороших костюмах. Они остановились у наших казарм всего на полчаса и были приняты Симо Дубайичем и комиссаром Иваном Бокежем. Они смотрели на то, как мы упаковывали одежду и обратили особое внимание на собранное золото и, в конце концов, забрали его с собой. Его им передал Бокеж, который не оставил нам ни одного пера для письма. Позднее у Бокежа не возникло никаких проблем из-за переданного им золота, а это значит, что он передал золото уполномоченным лицам.
После этого они пошли в лес, к ямам-братским могилам. По прибытии комиссии я узнал, что её задача состояла в том, чтобы выяснить, насколько чётко была выполнена работа по массовому убийству и насколько хорошо были скрыты все видимые следы массового убийства людей.
В воскресенье утром рота убийц поездом отправилась на Блед через Любляну (около 7 часов езды). Я узнал об этом позже, когда убийцы вернулись в свои роты в Македонии. Они рассказывали, что получили хорошее вознаграждение, что отдыхали в отеле на озере Блед в течение 10 или 12 дней, что их очень хорошо кормили и что они прекрасно провели время, потому что купались и имели в своем распоряжении лодки, а каждый вечер для них давали представление. Все убийцы получили высокие награды и каждый из них имел по 2-3 наградных знака, помимо этого в качестве поощрения они получили золотые часы, фотоаппараты и т.п. Среди наиболее отличившихся был некий Чепич Анте из Макарски, курьер штаба бригады, комсомольский лидер в возрасте 21-22 лет. После Кочевского Рога у многих убийц случались нервные срывы - так называемая партизанская болезнь.