Два разных народа и два характерных времени
Двумя разными народами на политическом сленге сегодня называют большинство, которое в целом скорее положительно оценивает действия Путина, и крайних антипутинистов (представленных в основном «либералами-западниками», неплохо устроившимися при «диктаторе»). Вторых существенно меньше. Они ненавидят первых, называя их мухами, анчоусами, ватниками и другими оскорбительными словами. Это их защитный механизм, уменьшающий боль от того, что Путин ещё оставил какие-то права большинству, т.е. не позволяет вторым до конца сожрать первых. Да, обирают, но не так быстро и не так унизительно, как хотелось бы. Кроме того, похоже, что есть и иные более глубокие поводы для ненависти. Недальновидно отказывать врагу в глубине.
«Семь самураев» Куросавы заканчивается важной для всех нас, т.е. русских, мыслью. Состоит она в следующем. Грабители-бандиты проиграли битву самураем, которых наняли крестьяне для защиты их деревни. Самураи победили, но значит ли это, что самураи выиграли? Нет, выиграли крестьяне, поскольку жизнь всё равно принадлежит им. Для чего самураи защитили деревню? Для того, чтобы возобновилась привычная крестьянская жизнь. А раз после победы жизнь действительно возобновилась, то самураям нужно отойти в сторону.
«Дельфины» не могут не понимать, что несмотря на всю их роскошь и привилегии, жизнь всё равно принадлежит тягловому большинству. О народные скалы разбиваются не только волны интеллигенции. О народ разбиваются и «дельфины»: «Венец за ним! он царь! он согласился! Борис наш царь! да здравствует Борис!», «Вязать! Топить! Да здравствует Димитрий! Да гибнет род Бориса Годунова!» Цари меняются, меняются названия целых государств, а с ними и наборы карьеристских слов, которыми жонглируют в общественной болтовне. Эпохи проносятся, а простой человек, неразличимый, и потому бессмертный, остаётся.
Народ - стихия, он устойчивее, гибче, он переживёт любого, переживёт любое своё горе и любое чужое счастье. Дурацкие и положительные инициативы вязнут в нём и растворяются. Народ всё сгладит, сдемпфирует, «усреднит», будто в системе двух народов есть два характерных времени: быстрое - «элитное», «дельфинье», и медленное - время большинства. Победил ты сегодня или проиграл - для медленного времени это не так важно. Медленное время - это долгий «тренд», величавая волна. Наверху - над волной - пена, шипение, бурление, быстрые процессы. Красивые процессы! Скучную толщу океана Айвазовский писать не станет, он пишет поверхность, к поверхности всё внимание. И внимание всех. Не на площадях, а в интернете крики «Наш царь! Вязать, топить» раздаются непрерывно. Сами дельфины вроде Медведева, их дети - все всё слышат. Ядовитая народная ненависть разъедает любую броню, выстроенную из роскоши, из мифов о чуть-ли не биологическом превосходстве, из законов о неуважении власти. И однажды дельфина пробивает.
Человек со смертельным диагнозом переступает порог больницы и видит, что на подоконнике в обрезанных тетра-паках всходит рассада, какие-нибудь помидоры или перцы. Это у него смертельный диагноз, а у кого-то другого, наверное, более счастливого, начался дачный сезон. Что он в этот момент чувствует? «Жизнь есть жизнь, он умрёт, а жизнь продолжится без него», -вот что он чувствует. Пройдёт ли такое открытие бесследно?
Каждый из нас в силу нашего биологического устройства находится в центре мира (возможно, именно поэтому каждый из нас на самом деле фундаментально одинок). Уверен, что у специалистов должен быть точный термин, но мне это представляется как «персональный антропоцентризм». И вдруг - проклятая рассада! - центр твоего мира оказался в мире общем каким-то занюханным переулком мелкого городка, название которого известно лишь в округе. Но ведь ты у себя один, ты - центр твоего мира, и это именно ты должен прожить лучшую жизнь из всех возможных! А тут эта долбанная рассада! Долбанный серый люд! Да кто вы такие?! Да о вас и не узнает никто! Имён на могильных плитах будет не разобрать, понятно?! Да вас и не было никогда!!!
Серый люд понаблюдает с минуту эту драму, сплюнет и продолжит путь по своим делам: забрать ребенка со школы, выбрать обои, высадить помидоры. У народа дела, ему есть чем заняться. Ему не до драм, не до высокопарной бесполезной болтовни. Ему всё и без болтовни понятно: жить надо так, как жили, потому что живы ещё.
Изложенные мной рассуждения могут быть очень далеки от действительности, хотя кто знает, что такое действительность? Не всё поддаётся формализации, не всему можно дать строгое определение, и каждый, кто будет искать ответы на сложные вопросы, обрекает себя на пробуждение и анализ собственных чувств.