Цицианов П.Д и памятник в Баку
И воспою тот славный час,
Когда, почуя бой кровавый,
На негодующий Кавказ
Поднялся наш орел двуглавый;
Когда на Тереке седом
Впервые грянул битвы гром
И грохот русских барабанов,
И в сече, с дерзостным челом
Явился пылкий Цицианов.
Пушкин
Князь Павел Дмитриевич Цицианов - персонаж малоизвестный . Между тем именно он заложил фундамент того многообразного, жестокого, трагического явления, которое мы называем Кавказской войной. Именно он определил основные черты взаимоотношений России и горских народов на десятилетия вперед, именно он наметил основы и силовой, и мирной политики.
Кавказская война ассоциируется прежде всего с именем Ермолова. Ермолов прекрасно понимал значение Цицианова, считал его своим учителем в кавказских делах и вспоминал о нем постоянно:
- « Со времени кончины славного князя Цицианова, который всем может быть образцом и которому там не было не только равных, ниже подобных, предместники мои оставили мне много труда».
- «Наши собственные чиновники, отдохнув от страха, который вселяла в них строгость славного князя Цицианова...»
- «...Слабость и неспособность начальствовавших здесь после князя Цицианова, человека единственного!»
- «Мне приятно было прочесть и другие книжки, в которых справедливо говорится о славном Цицианове. Поистине после смерти его не было ему подобного. Не знаю, долго ли еще не найдем такового, но за теперешнее время, то есть за себя, скажу перед алтарем чести, что я далеко с ним не сравняюся. Каждое действие его в здешней земле удивительно; а если взглянуть на малые средства, которыми он распоряжал, многое казаться должно непонятным.».
- «Не уподоблюсь слабостию моим предместникам, но если хотя бы немного похож буду на князя Цицианова, то ни здешний край, ни верные подданные Государя нашего ничего не потеряют».
- «Все исчадие здешних царей и владетельных князей одной бешеной собаки не стоит! Много у меня дела, а то бы принялся я за них и припомнил им времена князя Цицианова, которого одна память в трепет приводит».
Ермолов был человек недобрый, тщеславный, склонный к уничижению паче гордости, можно сказать - завистливый, и такое возвеличивание предшественника должно иметь какие-то из ряда вон выходящие причины. Должно быть какое-то редкое совпадение мировосприятий, каких-то существенных черт личности, представлений о том, как именно нужно замирять Грузию и Кавказ.
Тут, очевидно, не только некое совпадение представлений, но и образ действий Цицианова драгоценен для Ермолова как спасительный опыт.
Павел Дмитриевич Цицианов родился 8 сентября 1754 года в Москве. Отец его происходил из очень хорошего грузинского княжеского рода, который уже во времена князя Павла Дмитриевича породнился с последним грузинским царем Георгием XII, женившимся на княжне Цициановой. Но еще при Петре дед князя Павла Дмитриевича выехал в Россию и служил в гусарах при Анне Иоанновне. Отец нашего Цицианова был человеком вполне просвещенным и не менее обрусевшим. Он обучал сына европейским языкам и вообще воспитывал его как русского дворянина.
Семнадцати лет он начал реальную службу прапорщиком в лейб-гвардии Преображенском полку, затем по собственному желанию перевелся в армию и в тридцать лет получил под командование С.-Петербургский гренадерский полк, с которым принял участие во Второй турецкой войне. В 39 лет он был произведен в генерал-майоры - пока довольно заурядная, хотя и вполне успешная военная карьера. Польское восстание 1794 года стало поворотным моментом в его судьбе.
«Он был одарен от природы острым разумом, довольно образован воспитанием, познанием и долговременною опытностью в военной службе, был честным и хотел быть справедливым; но в сем последнем нередко ошибался. При этом был он вспыльчив, горд, дерзок, самолюбив и упрям до той степени, что наконец через то лишился жизни... Считая себя умнее и опытнее всех, весьма редко принимал он чьи-либо советы. Мало было среди его подчиненных таких людей, о которых он имел хорошее мнение. Ежели кому не мог или не хотел делать неприятности по службе, то не оставлял всякими язвительными насмешками, в чем он был весьма остр. Но за подобные ответы ему, даже в шутках, он краснел, сердился, а иногда мстил. Таковой его характер был причиною в молодости его многих для него неприятностей».
Князь Павел Дмитриевич был человеком могучего темперамента, что способствовало формированию полководческого стиля, но и имело, соответственно, свои немалые человеческие издержки.
На Кавказе Цицианов решил вести себя соответственно представлениям местных владетелей - то есть, как восточный деспот, представляющий при этом цивилизованную европейскую державу. Эта двойственность, очевидно, в известной мере соответствовала особенностям личности князя Павла Дмитриевича - с одной стороны, типичного московского барина, екатерининского вельможи (это явствует из писем к нему его близкого друга графа Ростопчина), русского генерала с соответствующими понятиями, с другой - человека, который легко вживался в образ могучего сатрапа, хана над ханами, не останавливающегося ни перед какими средствами для достижения полного повиновения - себе, а соответственно - России. Как увидим, очень схожую модель поведения выбрал и Ермолов.
Вот образец послания Цицианова к одному из владетелей, султану элисуйскому: «Бесстыдный и с персидской душою султан! И ты еще ко мне смеешь писать. Дождешься ты меня к себе в гости, за то, что части дани своей шелком не платишь целые два года, что принимаешь беглых агаларов Российской империи и даешь им кровлю и что Баба-хану с джарцами посылал триста человек войска.
В тебе собачья душа и ослиный ум, так можешь ли ты своими коварными отговорками, в письме изъясненными, меня обмануть? Было бы тебе ведомо, что если еще человек твой придет ко мне без шелку, которого на тебя наложено сто литр в год, то быть ему в Сибири, а я, доколе ты не будешь верным данником великого моего Государя Императора, дотоле буду желать кровию твоею сапоги вымыть».
Однако в донесении Александру после первой карательной акции, которую ему пришлось предпринять, князь Павел Дмитриевич с неподдельным волнением писал, как тяжело ему было решиться зажечь селение, чего никогда в жизни делать не приходилось.
Но это была рациональная установка. Этот парадокс был и у Ермолова, который также жег селения, вешал за ноги мулл, при том, что Грибоедов, отнюдь не исключавший горцев из числа созданий Божьих, писал о ермоловской доброте.
В начале 1804 года, через два года после вступления в должность и через месяц после одного из главных своих воинских достижений - взятия мощного укрепления Ганджа, князь Павел Дмитриевич стал проситься в отставку, хотя обширные планы его отнюдь не были еще реализованы.
Цицианов, действительно, не мог уже похвастаться в эти годы отменным здоровьем, но, не получив отставки, он еще два года активнейшим образом - до момента гибели в Бакинском походе - выполнял самые разнообразные функции, в том числе и возглавлял физически изнурительные экспедиции. Дело было не в «изнеможенном теле», а в нараставшей неуверенности в возможности выполнить свою задачу теми способами, которые он избрал. И с этой точки зрения психологически понятна попытка уйти в момент триумфа - после взятия Ганджи, с одной стороны, а с другой - постепенное нащупывание иных методов.
Очевидно, князь начал осознавать, что в неизбежном тотальном столкновении с наиболее воинственными горскими народами вроде чеченцев и черкесов, обитающих в труднодоступных горах и лесных районах, ни грозными инвективами, ни эпизодическими карательными ударами не достигнуть желаемого результата.
. Надо иметь в виду, что жестокость и бескомпромиссность Цицианова распространялась отнюдь не только на ханов. Он был безжалостен к любым проявлениям недовольства среди рядового населения. Когда осетины, доведенные до отчаяния патологическими издевательствами назначенного к ним русского пристава, подняли мятеж, заявляя, что они верные подданные русского царя, но терпеть издевательства местной власти больше не могут, Цицианов, несмотря на сочувственное по отношению к мятежникам донесение генерала князя Волконского, приказал генералу князю Эристову в случае отказа мятежников безоговорочно подчиниться «жестокостью оружия колоть, рубить, жечь их селения, словом при вступлении в их жилища и с ними в дело должно истребить мысль о пощаде, как к злодеям и варварам».
Для стимулирования сельского хозяйства Цицианов предполагал переселить в Грузию крестьян из Малороссии. Он что крайне существенно, фактически подготовил почву для ликвидации института ханства. Но при всех его усилиях край был к моменту его смерти в 1806 году так же далек от подлинного замирения, как и в момент его прибытия
Тут уместно вспомнить декабриста Розена, сказавшего о кавказской драме: «Кажется, что самое начало было неправильное».
Настоящим противником русских на Кавказе была низовая горская стихия, существовавшая по совершенно иным психологическим законам, наблюдавшая печальную судьбу грузинской династии и большинства ханов.
Жесткая и простая метода покорения и управления, как уже говорилось, чем дальше, тем больше вызывала у князя Павла Дмитриевича чувство безнадежности. Он в последние два года настойчиво искал компромиссный вариант.
Отчаявшись достичь своих целей только «грозою» и демонстрацией воинской силы, князь Павел Дмитриевич ищет способы мирного «приручения» и нравственного просвещения «азиатцев». Но делать он это предлагает, ни на йоту не отступая от своего фундаментального тезиса - «азиатец» достоин только презрения, а эталоном для подражания должно выставлять российские нравы и христианские понятия.
Гибель Цицианова тоже какая-то символическая.
Русские двигались через Ширванское ханство, и, при этом случае, Цицианову удалось склонить Ширванского хана присоединиться к России. Хан принял присягу на подданство 25 декабря 1805 года. Из Ширвани князь известил хана Бакинского о своем приближении, требуя сдачи крепости. После весьма трудного перехода через Шемахинские горы, Цицианов со своим отрядом подошел 30 января 1806 г. к Баку.
Щадя людей и желая избежать кровопролития, Цицианов еще раз послал хану предложение покориться, причем ставил четыре условия:
- в Баку будет стоять русский гарнизон;
- доходами будут распоряжаться русские;
- купечество будет гарантировано от притеснений;
- к Цицианову будет доставлен, в качестве аманата, старший сын хана.
После довольно долгих переговоров хан заявил, что готов покориться русскому главнокомандующему и самого себя предать в вечное подданство Русскому Императору
Ввиду этого, Цицианов обещал оставить его владельцем Бакинского ханства. Хан согласился на все условия, поставленные князем, и просил Цицианова назначить день для принятия ключей.
Князь назначил 8 февраля. Рано утром отправился он к крепости, имея при себе 200 человек, которые должны были остаться в Баку, в качестве гарнизона. За полверсты до городских ворот ожидали князя бакинские старшины с ключами, хлебом и солью и, поднося их Цицианову, объявили, что хан не верит в полное свое прощение и просит князя о личном свидании. Цицианов согласился, отдал назад ключи, желая получить их из рук самого хана, и поехал вперед, приказав следовать за собой подполковнику князю Эристову и одному казаку.
Шагов за сто до крепости, вышел на встречу Цицианова Гуссейн-Кули-хан, сопровождаемый четырьмя бакинцами, и в то время, как хан, кланяясь, подносил ключи, бакинцы выстрелили; Цицианов и кн. Эристов упали; ханская свита бросилась к ним и стала рубить их тела; в то же время с городских стен открылся артиллерийский огонь по нашему отряду.
Этот поступок хана резко отличался от поведения смелого и гордого воина, гянджинского Джавад-хана. Присягнув персидскому шаху, он оставался верен ему и мужественно защищал крепость.
Гусейнкули хан отрубленную голову князя отослал персидскому шаху, а тело было захоронено в ограде единственной на то время в Баку церкви христианской - армянской Св. Богородицы.
Генерал Булгаков, взявший Баку в том же 1806 г., предал прах его погребению в Бакинской Армянской церкви, а управлявший в 1811-1812 гг. Грузией маркиз Паулуччи перевез его в Тифлис и похоронил в Сионском соборе. Над могилой Цицианова воздвигнут памятник с надписью на русском и грузинском языках.
Памятник Цицианову в Баку
В 1846 году в Баку был установлен памятник" на вечную память" , который расположили в ста метрах от места убийства, в конце Цициановской улицы (Али Байрамова в 1923-1993 годах, с 1993 г. Тебриза Халилбейли), на границе форштадта у шамахинской дороги.
Помещается на том месте, где убит 8 февраля 1806 года, на расстоянии 100 шагов от Шемахинских крепостных ворот.
Инициатором установки памятника был Наместник на Кавказе и главнокомандующий кавказскими войсками, великий князь Михаил Семенович Воронцов. Сооружен же памятник был на средства армянина Томаса Айвазова.
Памятник представлял собой пирамидальную колону на пьедестале, с изображением на нем кинжала и пистолета и стоит на пьедестале, к которому ведут 2 лестницы."
Вот что пишет в своей книге "Сады и Парки..." Гасанова А.А.
"Цициановский сквер располагался в центральной части Баку у подножья Базарной улицы. С этой улицы, одной из наиболее многолюдных в городе, открывался хороший вид на зеленый сквер и окружающее пространство. Каменнная лестница полукруглой формы ландшафтные качества участка. Расположив сад курдонером, в окружении зданий и удачно связывала пространство сквера и пространство улицы. Красивая баллюстрада над подпорной стенкой, зеркало бассейна и расположенный рядом с лестницей фонтан создавали выразительный колорит Цициановского сквера и гармонировали с его зелеными насаждениями.
Безусловной заслугой архитектора Гаджибабабекова является органическое включение в композицию сквера малых архитектурных форм. Архитектор удачно использовал прилегающих улиц, он сумел "изолировать" зеленое пространство и придать ему интимный характер путем группировки деревьев и кустарников в виде кулис, располагая зеленые насаждения параллельно друг другу, достигалась многоплановость перспективы. Вместе с тем, они закрывали несущественное и, - наоборот, улучшали восприятие наиболее выиграшных панорам. Другое важное обстоятельство - за счет кулис существлялось притенение других растений от действия лучей палящего солнца, что отвечало жаркому климату южного города.
Цициановский сквер занимал важное узловое место в городе - на границе между форштадтом и Шемахинской дорогой. Его возникновение было связано не только с открытием в 1846 году памятника князю Цицианову, но и наличием здесь "чистой воды из Ханского родника". Рядом с памятником размещался построенный в 60-х годах огромный каменный резервуар, предназначавшийся для снабжения водой жителей форштадта.
Таким образом имелись благоприятные условия для озеленения территории хотя и небольшой по площади (примерно 0,6 га), но очень важной по своему пространственному положению. Уже в начале 80-х годов сквер почти полностью сформировался и представлял собой цветущий сад с живописнопрорисованным зеленым партером. На этот сквер открывался интересный обзор не только с верхней террасы Базарной улицы, но и с окон расположенного поблизости двухэтажного караван-сарая.
Цицианов не вызывал, конечно, любви на Кавказе, как и все покорители и колонизаторы Кавказа.
Жестокое покорение Гянджи, покорение Баку
После смерти кн. Цицианова Джумшуд Мелик-Шахназаров забросал доносами Петербург: "Мы, мелики, более их отличались в сражениях и были достойны высших наград и милостей, но закоренелая в сердце покойного князя Цицианова ненависть к народу армянскому не дозволили ему донести до всемилостивейшего государя про утомительную службу и старание наше"
Грузинские историки ставят ему в вину его меры по русификации края, выселение из Грузии всех членов Кахетинско-Карталинского Царского Дома. Например, Павел Дмитриевич Цицианов направлял своим землякам-грузинам следующие послания: «Неверные мерзавцы! Вы, наверно, считаете, что я грузин... Я родился в России, там вырос и душу русскую имею. Дождетесь вы моих посещений, и тогда не дома я ваши сожгу, вас сожгу, из детей и жен ваших утробу выну...».
А вообще , мне кажется интересно - грузины, которые занимают высокие должности в России , становятся более русскими, чем сами русские. Пример - Сталин, Берия.
А может и не только грузины….. ИМХО
А памятник Цицианову снесли большевики, зачем, трудно понять.
Но я думаю, что не из-за добрых побуждений, думая о пострадавших во времена колонизации жителях Гянджи и Шемахи.
Когда, почуя бой кровавый,
На негодующий Кавказ
Поднялся наш орел двуглавый;
Когда на Тереке седом
Впервые грянул битвы гром
И грохот русских барабанов,
И в сече, с дерзостным челом
Явился пылкий Цицианов.
Пушкин
Князь Павел Дмитриевич Цицианов - персонаж малоизвестный . Между тем именно он заложил фундамент того многообразного, жестокого, трагического явления, которое мы называем Кавказской войной. Именно он определил основные черты взаимоотношений России и горских народов на десятилетия вперед, именно он наметил основы и силовой, и мирной политики.
Кавказская война ассоциируется прежде всего с именем Ермолова. Ермолов прекрасно понимал значение Цицианова, считал его своим учителем в кавказских делах и вспоминал о нем постоянно:
- « Со времени кончины славного князя Цицианова, который всем может быть образцом и которому там не было не только равных, ниже подобных, предместники мои оставили мне много труда».
- «Наши собственные чиновники, отдохнув от страха, который вселяла в них строгость славного князя Цицианова...»
- «...Слабость и неспособность начальствовавших здесь после князя Цицианова, человека единственного!»
- «Мне приятно было прочесть и другие книжки, в которых справедливо говорится о славном Цицианове. Поистине после смерти его не было ему подобного. Не знаю, долго ли еще не найдем такового, но за теперешнее время, то есть за себя, скажу перед алтарем чести, что я далеко с ним не сравняюся. Каждое действие его в здешней земле удивительно; а если взглянуть на малые средства, которыми он распоряжал, многое казаться должно непонятным.».
- «Не уподоблюсь слабостию моим предместникам, но если хотя бы немного похож буду на князя Цицианова, то ни здешний край, ни верные подданные Государя нашего ничего не потеряют».
- «Все исчадие здешних царей и владетельных князей одной бешеной собаки не стоит! Много у меня дела, а то бы принялся я за них и припомнил им времена князя Цицианова, которого одна память в трепет приводит».
Ермолов был человек недобрый, тщеславный, склонный к уничижению паче гордости, можно сказать - завистливый, и такое возвеличивание предшественника должно иметь какие-то из ряда вон выходящие причины. Должно быть какое-то редкое совпадение мировосприятий, каких-то существенных черт личности, представлений о том, как именно нужно замирять Грузию и Кавказ.
Тут, очевидно, не только некое совпадение представлений, но и образ действий Цицианова драгоценен для Ермолова как спасительный опыт.
Павел Дмитриевич Цицианов родился 8 сентября 1754 года в Москве. Отец его происходил из очень хорошего грузинского княжеского рода, который уже во времена князя Павла Дмитриевича породнился с последним грузинским царем Георгием XII, женившимся на княжне Цициановой. Но еще при Петре дед князя Павла Дмитриевича выехал в Россию и служил в гусарах при Анне Иоанновне. Отец нашего Цицианова был человеком вполне просвещенным и не менее обрусевшим. Он обучал сына европейским языкам и вообще воспитывал его как русского дворянина.
Семнадцати лет он начал реальную службу прапорщиком в лейб-гвардии Преображенском полку, затем по собственному желанию перевелся в армию и в тридцать лет получил под командование С.-Петербургский гренадерский полк, с которым принял участие во Второй турецкой войне. В 39 лет он был произведен в генерал-майоры - пока довольно заурядная, хотя и вполне успешная военная карьера. Польское восстание 1794 года стало поворотным моментом в его судьбе.
«Он был одарен от природы острым разумом, довольно образован воспитанием, познанием и долговременною опытностью в военной службе, был честным и хотел быть справедливым; но в сем последнем нередко ошибался. При этом был он вспыльчив, горд, дерзок, самолюбив и упрям до той степени, что наконец через то лишился жизни... Считая себя умнее и опытнее всех, весьма редко принимал он чьи-либо советы. Мало было среди его подчиненных таких людей, о которых он имел хорошее мнение. Ежели кому не мог или не хотел делать неприятности по службе, то не оставлял всякими язвительными насмешками, в чем он был весьма остр. Но за подобные ответы ему, даже в шутках, он краснел, сердился, а иногда мстил. Таковой его характер был причиною в молодости его многих для него неприятностей».
Князь Павел Дмитриевич был человеком могучего темперамента, что способствовало формированию полководческого стиля, но и имело, соответственно, свои немалые человеческие издержки.
На Кавказе Цицианов решил вести себя соответственно представлениям местных владетелей - то есть, как восточный деспот, представляющий при этом цивилизованную европейскую державу. Эта двойственность, очевидно, в известной мере соответствовала особенностям личности князя Павла Дмитриевича - с одной стороны, типичного московского барина, екатерининского вельможи (это явствует из писем к нему его близкого друга графа Ростопчина), русского генерала с соответствующими понятиями, с другой - человека, который легко вживался в образ могучего сатрапа, хана над ханами, не останавливающегося ни перед какими средствами для достижения полного повиновения - себе, а соответственно - России. Как увидим, очень схожую модель поведения выбрал и Ермолов.
Вот образец послания Цицианова к одному из владетелей, султану элисуйскому: «Бесстыдный и с персидской душою султан! И ты еще ко мне смеешь писать. Дождешься ты меня к себе в гости, за то, что части дани своей шелком не платишь целые два года, что принимаешь беглых агаларов Российской империи и даешь им кровлю и что Баба-хану с джарцами посылал триста человек войска.
В тебе собачья душа и ослиный ум, так можешь ли ты своими коварными отговорками, в письме изъясненными, меня обмануть? Было бы тебе ведомо, что если еще человек твой придет ко мне без шелку, которого на тебя наложено сто литр в год, то быть ему в Сибири, а я, доколе ты не будешь верным данником великого моего Государя Императора, дотоле буду желать кровию твоею сапоги вымыть».
Однако в донесении Александру после первой карательной акции, которую ему пришлось предпринять, князь Павел Дмитриевич с неподдельным волнением писал, как тяжело ему было решиться зажечь селение, чего никогда в жизни делать не приходилось.
Но это была рациональная установка. Этот парадокс был и у Ермолова, который также жег селения, вешал за ноги мулл, при том, что Грибоедов, отнюдь не исключавший горцев из числа созданий Божьих, писал о ермоловской доброте.
В начале 1804 года, через два года после вступления в должность и через месяц после одного из главных своих воинских достижений - взятия мощного укрепления Ганджа, князь Павел Дмитриевич стал проситься в отставку, хотя обширные планы его отнюдь не были еще реализованы.
Цицианов, действительно, не мог уже похвастаться в эти годы отменным здоровьем, но, не получив отставки, он еще два года активнейшим образом - до момента гибели в Бакинском походе - выполнял самые разнообразные функции, в том числе и возглавлял физически изнурительные экспедиции. Дело было не в «изнеможенном теле», а в нараставшей неуверенности в возможности выполнить свою задачу теми способами, которые он избрал. И с этой точки зрения психологически понятна попытка уйти в момент триумфа - после взятия Ганджи, с одной стороны, а с другой - постепенное нащупывание иных методов.
Очевидно, князь начал осознавать, что в неизбежном тотальном столкновении с наиболее воинственными горскими народами вроде чеченцев и черкесов, обитающих в труднодоступных горах и лесных районах, ни грозными инвективами, ни эпизодическими карательными ударами не достигнуть желаемого результата.
. Надо иметь в виду, что жестокость и бескомпромиссность Цицианова распространялась отнюдь не только на ханов. Он был безжалостен к любым проявлениям недовольства среди рядового населения. Когда осетины, доведенные до отчаяния патологическими издевательствами назначенного к ним русского пристава, подняли мятеж, заявляя, что они верные подданные русского царя, но терпеть издевательства местной власти больше не могут, Цицианов, несмотря на сочувственное по отношению к мятежникам донесение генерала князя Волконского, приказал генералу князю Эристову в случае отказа мятежников безоговорочно подчиниться «жестокостью оружия колоть, рубить, жечь их селения, словом при вступлении в их жилища и с ними в дело должно истребить мысль о пощаде, как к злодеям и варварам».
Для стимулирования сельского хозяйства Цицианов предполагал переселить в Грузию крестьян из Малороссии. Он что крайне существенно, фактически подготовил почву для ликвидации института ханства. Но при всех его усилиях край был к моменту его смерти в 1806 году так же далек от подлинного замирения, как и в момент его прибытия
Тут уместно вспомнить декабриста Розена, сказавшего о кавказской драме: «Кажется, что самое начало было неправильное».
Настоящим противником русских на Кавказе была низовая горская стихия, существовавшая по совершенно иным психологическим законам, наблюдавшая печальную судьбу грузинской династии и большинства ханов.
Жесткая и простая метода покорения и управления, как уже говорилось, чем дальше, тем больше вызывала у князя Павла Дмитриевича чувство безнадежности. Он в последние два года настойчиво искал компромиссный вариант.
Отчаявшись достичь своих целей только «грозою» и демонстрацией воинской силы, князь Павел Дмитриевич ищет способы мирного «приручения» и нравственного просвещения «азиатцев». Но делать он это предлагает, ни на йоту не отступая от своего фундаментального тезиса - «азиатец» достоин только презрения, а эталоном для подражания должно выставлять российские нравы и христианские понятия.
Гибель Цицианова тоже какая-то символическая.
Русские двигались через Ширванское ханство, и, при этом случае, Цицианову удалось склонить Ширванского хана присоединиться к России. Хан принял присягу на подданство 25 декабря 1805 года. Из Ширвани князь известил хана Бакинского о своем приближении, требуя сдачи крепости. После весьма трудного перехода через Шемахинские горы, Цицианов со своим отрядом подошел 30 января 1806 г. к Баку.
Щадя людей и желая избежать кровопролития, Цицианов еще раз послал хану предложение покориться, причем ставил четыре условия:
- в Баку будет стоять русский гарнизон;
- доходами будут распоряжаться русские;
- купечество будет гарантировано от притеснений;
- к Цицианову будет доставлен, в качестве аманата, старший сын хана.
После довольно долгих переговоров хан заявил, что готов покориться русскому главнокомандующему и самого себя предать в вечное подданство Русскому Императору
Ввиду этого, Цицианов обещал оставить его владельцем Бакинского ханства. Хан согласился на все условия, поставленные князем, и просил Цицианова назначить день для принятия ключей.
Князь назначил 8 февраля. Рано утром отправился он к крепости, имея при себе 200 человек, которые должны были остаться в Баку, в качестве гарнизона. За полверсты до городских ворот ожидали князя бакинские старшины с ключами, хлебом и солью и, поднося их Цицианову, объявили, что хан не верит в полное свое прощение и просит князя о личном свидании. Цицианов согласился, отдал назад ключи, желая получить их из рук самого хана, и поехал вперед, приказав следовать за собой подполковнику князю Эристову и одному казаку.
Шагов за сто до крепости, вышел на встречу Цицианова Гуссейн-Кули-хан, сопровождаемый четырьмя бакинцами, и в то время, как хан, кланяясь, подносил ключи, бакинцы выстрелили; Цицианов и кн. Эристов упали; ханская свита бросилась к ним и стала рубить их тела; в то же время с городских стен открылся артиллерийский огонь по нашему отряду.
Этот поступок хана резко отличался от поведения смелого и гордого воина, гянджинского Джавад-хана. Присягнув персидскому шаху, он оставался верен ему и мужественно защищал крепость.
Гусейнкули хан отрубленную голову князя отослал персидскому шаху, а тело было захоронено в ограде единственной на то время в Баку церкви христианской - армянской Св. Богородицы.
Генерал Булгаков, взявший Баку в том же 1806 г., предал прах его погребению в Бакинской Армянской церкви, а управлявший в 1811-1812 гг. Грузией маркиз Паулуччи перевез его в Тифлис и похоронил в Сионском соборе. Над могилой Цицианова воздвигнут памятник с надписью на русском и грузинском языках.
Памятник Цицианову в Баку
В 1846 году в Баку был установлен памятник" на вечную память" , который расположили в ста метрах от места убийства, в конце Цициановской улицы (Али Байрамова в 1923-1993 годах, с 1993 г. Тебриза Халилбейли), на границе форштадта у шамахинской дороги.
Помещается на том месте, где убит 8 февраля 1806 года, на расстоянии 100 шагов от Шемахинских крепостных ворот.
Инициатором установки памятника был Наместник на Кавказе и главнокомандующий кавказскими войсками, великий князь Михаил Семенович Воронцов. Сооружен же памятник был на средства армянина Томаса Айвазова.
Памятник представлял собой пирамидальную колону на пьедестале, с изображением на нем кинжала и пистолета и стоит на пьедестале, к которому ведут 2 лестницы."
Вот что пишет в своей книге "Сады и Парки..." Гасанова А.А.
"Цициановский сквер располагался в центральной части Баку у подножья Базарной улицы. С этой улицы, одной из наиболее многолюдных в городе, открывался хороший вид на зеленый сквер и окружающее пространство. Каменнная лестница полукруглой формы ландшафтные качества участка. Расположив сад курдонером, в окружении зданий и удачно связывала пространство сквера и пространство улицы. Красивая баллюстрада над подпорной стенкой, зеркало бассейна и расположенный рядом с лестницей фонтан создавали выразительный колорит Цициановского сквера и гармонировали с его зелеными насаждениями.
Безусловной заслугой архитектора Гаджибабабекова является органическое включение в композицию сквера малых архитектурных форм. Архитектор удачно использовал прилегающих улиц, он сумел "изолировать" зеленое пространство и придать ему интимный характер путем группировки деревьев и кустарников в виде кулис, располагая зеленые насаждения параллельно друг другу, достигалась многоплановость перспективы. Вместе с тем, они закрывали несущественное и, - наоборот, улучшали восприятие наиболее выиграшных панорам. Другое важное обстоятельство - за счет кулис существлялось притенение других растений от действия лучей палящего солнца, что отвечало жаркому климату южного города.
Цициановский сквер занимал важное узловое место в городе - на границе между форштадтом и Шемахинской дорогой. Его возникновение было связано не только с открытием в 1846 году памятника князю Цицианову, но и наличием здесь "чистой воды из Ханского родника". Рядом с памятником размещался построенный в 60-х годах огромный каменный резервуар, предназначавшийся для снабжения водой жителей форштадта.
Таким образом имелись благоприятные условия для озеленения территории хотя и небольшой по площади (примерно 0,6 га), но очень важной по своему пространственному положению. Уже в начале 80-х годов сквер почти полностью сформировался и представлял собой цветущий сад с живописнопрорисованным зеленым партером. На этот сквер открывался интересный обзор не только с верхней террасы Базарной улицы, но и с окон расположенного поблизости двухэтажного караван-сарая.
Цицианов не вызывал, конечно, любви на Кавказе, как и все покорители и колонизаторы Кавказа.
Жестокое покорение Гянджи, покорение Баку
После смерти кн. Цицианова Джумшуд Мелик-Шахназаров забросал доносами Петербург: "Мы, мелики, более их отличались в сражениях и были достойны высших наград и милостей, но закоренелая в сердце покойного князя Цицианова ненависть к народу армянскому не дозволили ему донести до всемилостивейшего государя про утомительную службу и старание наше"
Грузинские историки ставят ему в вину его меры по русификации края, выселение из Грузии всех членов Кахетинско-Карталинского Царского Дома. Например, Павел Дмитриевич Цицианов направлял своим землякам-грузинам следующие послания: «Неверные мерзавцы! Вы, наверно, считаете, что я грузин... Я родился в России, там вырос и душу русскую имею. Дождетесь вы моих посещений, и тогда не дома я ваши сожгу, вас сожгу, из детей и жен ваших утробу выну...».
А вообще , мне кажется интересно - грузины, которые занимают высокие должности в России , становятся более русскими, чем сами русские. Пример - Сталин, Берия.
А может и не только грузины….. ИМХО
А памятник Цицианову снесли большевики, зачем, трудно понять.
Но я думаю, что не из-за добрых побуждений, думая о пострадавших во времена колонизации жителях Гянджи и Шемахи.