13 лет
Оригинал взят у niho_tian_abo в 13 лет
мама
+
ЮЛИЙ КИМ. Письма Ирине
БАЛЛАДА О ПРИНЦЕССЕ-РЕВОЛЮЦИОНЕРКЕ
Ее высочество в хрустальный башмачках
В Санкт-Петербург из Киева катило,
В купе, отдельном, как оно любило,
За блеском глаз скрывая чёрный страх,
Поскольку через стенку от нее
Три штатских хлопца, чуть ли не зевая,
Открыто караулили ее,
Не зная твёрдо, но подозревая
То, что принцесса знала хорошо:
В хрустальном башмачке под левой пяткой,
Заткнув в каблук и подоткнув заплаткой,
Она везла с собой - известно что:
Листок, набитый доверху крамолой,
Такой разоблачительный фугас,
Что в случае чего - исход хреновый,
И титул не спасёт (хотя кого он спас?).
Но вот и Петербург. Почёсывая чресла,
Вываливает киевский эскорт.
Но где ж принцесса? Что за чёрт!
Вот только что была - и вдруг исчезла?!
Не будемте бранить несчастных филеров
За их незнанье местной сети
Всех этих улочек и проходных дворов,
Где сквозануть от них - грудные дети
И то б сумели, ё-моё!
А тут же, всё-таки, высочество ее.
Итак, листок доставлен. Динамит
Пошёл греметь по всем меридианам.
Вся пресса на ушах стоит за океаном!
Весь питерский народ на площади валит!
Пал произвол. В вечернем небе
Ликует праздничный салют.
Ее высочество в наемном кэбе
Забилось в угол, как грустный бэби:
Ей неприятен свободный люд!
(с)
Ира Якир и «Хроника текущих событий»
Прошу прощения, еще точнее было бы назвать этот текст «Ира, я и “Хроника”» - много придется говорить о себе, иначе ничего не понять.
Начать с того, что Ира была среди нескольких человек, от которых я, условно говоря, получила благословение на выпуск «Хроники». (Я уже описывала когда-то эту историю, но без имен, поэтому расскажу снова.) Идея самиздатского информационного бюллетеня носилась в воздухе - нельзя сказать, чтобы она кому-нибудь принадлежала. Помню, что неоднократно говорила об этом Лариса Богораз, но она была так загружена другими делами, что руки не доходили. Среди многих тусовок, где возникала эта тема, вероятно, была и пресловутая встреча в Долгопрудном, по поводу которой Красин измыслил, что там-де было принято «решение» о выпуске «Хроники» (он, может быть, и «принял решение», но из этого ничего не воспоследовало). Помню, возвращаясь из Долгопрудного, мы с Илюшей Габаем всё гадали, что же это было: сходка под видом пьянки или пьянка под видом сходки, - и склонялись к последнему.
Разговоры могли бы продолжаться еще долго, если бы не нашелся кто-то, чтобы взяться за это. Этим «кем-то» оказалась я (тем более что уходила в декретный отпуск, а значит, располагала свободным временем). Но все-таки сама, без одобрения друзей, начинать я не решалась. Тогда и произошел разговор дома у Юлика и Иры. Были, по-моему, еще Илья Габай и Павел Литвинов - и, кажется, больше никого. Не помню конкретных слов, но, в общем, мне дали «добро» и обещали помогать.
Ира в те полтора с небольшим года, что я выпускала «Хронику» (да и потом тоже), была главным человеком по связи с Украиной. Такая формулировка может вызвать представление об «организации», «поручении» (даже «задании»), но все это было не так. Она просто подружилась с украинцами, поначалу, я думаю, с появившимся в Москве Плющом и особенно с его женой Таней Житниковой, и ездила в Киев - возить помощь семьям политзаключенных, собирать информацию, просто повидаться. Украинские гебисты ее излавливали, грозили - как-то, кажется, и насильно отправили обратно в Москву.
24 декабря 1969 года ко мне пришли с ордером на обыск и, как я сразу заподозрила (и не ошиблась), на арест. В те времена, когда у кого-то происходил обыск, люди старались поехать туда, чтобы присутствовать. Звонят - и вдруг в телефоне отвечает неизвестный голос или вообще никто не отвечает, когда известно, что человек должен быть дома: значит, обыск. Ира приехала ко мне (кроме нее, был еще Андрей Амальрик). На обыске произошли два чудесных события, но, чтобы было понятно, придется опять говорить о себе.
Что мой арест - вопрос не отдаленного времени, было ясно и мне, и всем. Я лихорадочно искала, кто бы мог меня заменить в качестве редактора «Хроники». После 10-й хроники (выходу которой тоже предшествовал обыск у меня - по счастью, почти готовый выпуск был не дома) я договорилась о передаче «Хроники» Гале Габай. Тут к ней пришли с очередным обыском - к этому разу относится знаменитая история, как Галина мама утопила материалы к «Хронике» в кастрюле с супом. Ни в одном доме не было такого числа обысков - и до ареста Ильи, и после, - и Галя справедливо сказала, что ей «Хроникой» заниматься нельзя. В день ареста я ждала еще одного потенциального редактора - Володю Тельникова. Я обещала рассказать ему, как обрабатывать черновую информацию, как строить выпуск. Но он должен был прийти вечером, а с обыском пришли с утра.
Все материалы к 11-му выпуску: черновики на листочках, часто на обрывках, написанные множеством почерков (какая добыча для ГБ!), - я аккуратно сложила в конверт. Кроме того, в кармане зимнего пальто лежала груда лагерной информации, записанная мною накануне со слов Леры Айдовой, жены политзаключенного, возвращавшейся со свидания.
За два месяца, прошедших с предыдущего обыска, у меня накопились такие груды самиздата, что в какой-то момент следователь перестал писать протокол, запихнул всё: самиздат, письма и проч. - в папки без описи, опечатал и пообещал, что во время следствия опись и протокол будут составлены (конечно, не были). Но краем глаза я как будто увидела в ящике стола этот конверт. А одежду, висевшую на вешалке в коридоре коммунальной квартиры, вообще не обыскивали. Когда меня уводили и я прощалась и целовалась с Ирой, я надела куртку, указала Ире глазами на карман пальто и шепнула: «Прошмонай стол».
Все два с лишним года в Бутырке, институте Сербского и Казани меня мучила судьба конверта: попал он в «папку без описи» или, правда, как мне показалось, остался в столе? И это, конечно, был мой первый вопрос Ире, когда мы встретились после моего выхода. Нет, мне не показалось! После моего ухода Ира вынула и бумаги из кармана пальто, и конверт из ящика стола. Вся информация попала в 11-й выпуск «Хроники».
Вышла я в 1972-м. В том году было заведено знаменитое дело №24 (о «Хронике»), раздавались угрозы, а кой с кем и велись переговоры о том, какие благодеяния КГБ, решивший «закрыть» «Хронику», совершит, если ее издание прекратят сами безымянные редакторы: кого-нибудь освободит, а кого-нибудь - не посадит. Однажды Ира вызвала меня поговорить. Мы гуляли по пустырю, где никто не мог нас подслушать. Она сказала, что Валерий Чалидзе настаивает на прекращении выхода «Хроники». Что я об этом думаю?
Мне было трудно отвечать. Я сказала: ты же знаешь, что я от «Хроники» отошла, так что вроде не имею права решать. «А все-таки?» - уперлась Ира. Тогда я сказала. Во-первых, «не они открыли “Хронику”, не им ее закрывать». Во-вторых, пока я сидела, я знала: всё, что со мной происходит, по крайней мере всё, что удается узнать, попадает в «Хронику». Сейчас продолжают сидеть другие люди - прекратить «Хронику» значило бы оставить их на произвол судьбы: о них не будут знать, забудут, с ними можно будет делать что угодно. И вовсю продолжать новые политические аресты и суды: западные корреспонденты будут передавать информацию только об отдельных «знаменитостях». Так что я, конечно, решительно против. «А ты что думаешь?» - спросила я в свою очередь Иру. «Мы все против: я, Надя Емелькина, Вера Лашкова...»* Конечно, девчонкам (они все были очень молодые), составлявшим основную рабочую силу «Хроники», трудно было спорить с тузами «движения», но все-таки еще на некоторое время «Хронику» тогда отстояли, хотя потом (тут Чалидзе ни при чем - он был уже в Америке) ее выход и был приостановлен - с самыми плачевными результатами.
В заключение еще несколько слов. Помимо «Хроники», помимо общих правозащитных забот, мы ведь с Ирой еще просто дружили. Я ее очень любила, и она меня, по-моему, тоже. Какая была радость принимать их с Юликом в Париже, в такой непарижской квартире на ул. Гей-Люссака. А потом - видеться в Москве. Когда я там была последний раз и читала стихи в «Мемориале», я сказала, что по традиции здесь обычно выбираю «гражданские», а сегодня решила почитать «стихи о стихах». После вечера Ира подошла ко мне: «Наташка, я так испугалась, когда ты сказала, что будешь читать стихи о стихах...» - Ну и как? - «Здорово...»
С тех пор, когда у меня сочиняются «стихи о стихах» и я задумываюсь: а стоит ли, кому это надо? - я вспоминаю Иркино ободрение. Жаль, не догадалась ей это передать - думала, увидимся...
* Конечно, дословно Ира сказала: «...я, Надька, Верка...»
мама
+
ЮЛИЙ КИМ. Письма Ирине
БАЛЛАДА О ПРИНЦЕССЕ-РЕВОЛЮЦИОНЕРКЕ
Ее высочество в хрустальный башмачках
В Санкт-Петербург из Киева катило,
В купе, отдельном, как оно любило,
За блеском глаз скрывая чёрный страх,
Поскольку через стенку от нее
Три штатских хлопца, чуть ли не зевая,
Открыто караулили ее,
Не зная твёрдо, но подозревая
То, что принцесса знала хорошо:
В хрустальном башмачке под левой пяткой,
Заткнув в каблук и подоткнув заплаткой,
Она везла с собой - известно что:
Листок, набитый доверху крамолой,
Такой разоблачительный фугас,
Что в случае чего - исход хреновый,
И титул не спасёт (хотя кого он спас?).
Но вот и Петербург. Почёсывая чресла,
Вываливает киевский эскорт.
Но где ж принцесса? Что за чёрт!
Вот только что была - и вдруг исчезла?!
Не будемте бранить несчастных филеров
За их незнанье местной сети
Всех этих улочек и проходных дворов,
Где сквозануть от них - грудные дети
И то б сумели, ё-моё!
А тут же, всё-таки, высочество ее.
Итак, листок доставлен. Динамит
Пошёл греметь по всем меридианам.
Вся пресса на ушах стоит за океаном!
Весь питерский народ на площади валит!
Пал произвол. В вечернем небе
Ликует праздничный салют.
Ее высочество в наемном кэбе
Забилось в угол, как грустный бэби:
Ей неприятен свободный люд!
(с)
Ира Якир и «Хроника текущих событий»
Прошу прощения, еще точнее было бы назвать этот текст «Ира, я и “Хроника”» - много придется говорить о себе, иначе ничего не понять.
Начать с того, что Ира была среди нескольких человек, от которых я, условно говоря, получила благословение на выпуск «Хроники». (Я уже описывала когда-то эту историю, но без имен, поэтому расскажу снова.) Идея самиздатского информационного бюллетеня носилась в воздухе - нельзя сказать, чтобы она кому-нибудь принадлежала. Помню, что неоднократно говорила об этом Лариса Богораз, но она была так загружена другими делами, что руки не доходили. Среди многих тусовок, где возникала эта тема, вероятно, была и пресловутая встреча в Долгопрудном, по поводу которой Красин измыслил, что там-де было принято «решение» о выпуске «Хроники» (он, может быть, и «принял решение», но из этого ничего не воспоследовало). Помню, возвращаясь из Долгопрудного, мы с Илюшей Габаем всё гадали, что же это было: сходка под видом пьянки или пьянка под видом сходки, - и склонялись к последнему.
Разговоры могли бы продолжаться еще долго, если бы не нашелся кто-то, чтобы взяться за это. Этим «кем-то» оказалась я (тем более что уходила в декретный отпуск, а значит, располагала свободным временем). Но все-таки сама, без одобрения друзей, начинать я не решалась. Тогда и произошел разговор дома у Юлика и Иры. Были, по-моему, еще Илья Габай и Павел Литвинов - и, кажется, больше никого. Не помню конкретных слов, но, в общем, мне дали «добро» и обещали помогать.
Ира в те полтора с небольшим года, что я выпускала «Хронику» (да и потом тоже), была главным человеком по связи с Украиной. Такая формулировка может вызвать представление об «организации», «поручении» (даже «задании»), но все это было не так. Она просто подружилась с украинцами, поначалу, я думаю, с появившимся в Москве Плющом и особенно с его женой Таней Житниковой, и ездила в Киев - возить помощь семьям политзаключенных, собирать информацию, просто повидаться. Украинские гебисты ее излавливали, грозили - как-то, кажется, и насильно отправили обратно в Москву.
24 декабря 1969 года ко мне пришли с ордером на обыск и, как я сразу заподозрила (и не ошиблась), на арест. В те времена, когда у кого-то происходил обыск, люди старались поехать туда, чтобы присутствовать. Звонят - и вдруг в телефоне отвечает неизвестный голос или вообще никто не отвечает, когда известно, что человек должен быть дома: значит, обыск. Ира приехала ко мне (кроме нее, был еще Андрей Амальрик). На обыске произошли два чудесных события, но, чтобы было понятно, придется опять говорить о себе.
Что мой арест - вопрос не отдаленного времени, было ясно и мне, и всем. Я лихорадочно искала, кто бы мог меня заменить в качестве редактора «Хроники». После 10-й хроники (выходу которой тоже предшествовал обыск у меня - по счастью, почти готовый выпуск был не дома) я договорилась о передаче «Хроники» Гале Габай. Тут к ней пришли с очередным обыском - к этому разу относится знаменитая история, как Галина мама утопила материалы к «Хронике» в кастрюле с супом. Ни в одном доме не было такого числа обысков - и до ареста Ильи, и после, - и Галя справедливо сказала, что ей «Хроникой» заниматься нельзя. В день ареста я ждала еще одного потенциального редактора - Володю Тельникова. Я обещала рассказать ему, как обрабатывать черновую информацию, как строить выпуск. Но он должен был прийти вечером, а с обыском пришли с утра.
Все материалы к 11-му выпуску: черновики на листочках, часто на обрывках, написанные множеством почерков (какая добыча для ГБ!), - я аккуратно сложила в конверт. Кроме того, в кармане зимнего пальто лежала груда лагерной информации, записанная мною накануне со слов Леры Айдовой, жены политзаключенного, возвращавшейся со свидания.
За два месяца, прошедших с предыдущего обыска, у меня накопились такие груды самиздата, что в какой-то момент следователь перестал писать протокол, запихнул всё: самиздат, письма и проч. - в папки без описи, опечатал и пообещал, что во время следствия опись и протокол будут составлены (конечно, не были). Но краем глаза я как будто увидела в ящике стола этот конверт. А одежду, висевшую на вешалке в коридоре коммунальной квартиры, вообще не обыскивали. Когда меня уводили и я прощалась и целовалась с Ирой, я надела куртку, указала Ире глазами на карман пальто и шепнула: «Прошмонай стол».
Все два с лишним года в Бутырке, институте Сербского и Казани меня мучила судьба конверта: попал он в «папку без описи» или, правда, как мне показалось, остался в столе? И это, конечно, был мой первый вопрос Ире, когда мы встретились после моего выхода. Нет, мне не показалось! После моего ухода Ира вынула и бумаги из кармана пальто, и конверт из ящика стола. Вся информация попала в 11-й выпуск «Хроники».
Вышла я в 1972-м. В том году было заведено знаменитое дело №24 (о «Хронике»), раздавались угрозы, а кой с кем и велись переговоры о том, какие благодеяния КГБ, решивший «закрыть» «Хронику», совершит, если ее издание прекратят сами безымянные редакторы: кого-нибудь освободит, а кого-нибудь - не посадит. Однажды Ира вызвала меня поговорить. Мы гуляли по пустырю, где никто не мог нас подслушать. Она сказала, что Валерий Чалидзе настаивает на прекращении выхода «Хроники». Что я об этом думаю?
Мне было трудно отвечать. Я сказала: ты же знаешь, что я от «Хроники» отошла, так что вроде не имею права решать. «А все-таки?» - уперлась Ира. Тогда я сказала. Во-первых, «не они открыли “Хронику”, не им ее закрывать». Во-вторых, пока я сидела, я знала: всё, что со мной происходит, по крайней мере всё, что удается узнать, попадает в «Хронику». Сейчас продолжают сидеть другие люди - прекратить «Хронику» значило бы оставить их на произвол судьбы: о них не будут знать, забудут, с ними можно будет делать что угодно. И вовсю продолжать новые политические аресты и суды: западные корреспонденты будут передавать информацию только об отдельных «знаменитостях». Так что я, конечно, решительно против. «А ты что думаешь?» - спросила я в свою очередь Иру. «Мы все против: я, Надя Емелькина, Вера Лашкова...»* Конечно, девчонкам (они все были очень молодые), составлявшим основную рабочую силу «Хроники», трудно было спорить с тузами «движения», но все-таки еще на некоторое время «Хронику» тогда отстояли, хотя потом (тут Чалидзе ни при чем - он был уже в Америке) ее выход и был приостановлен - с самыми плачевными результатами.
В заключение еще несколько слов. Помимо «Хроники», помимо общих правозащитных забот, мы ведь с Ирой еще просто дружили. Я ее очень любила, и она меня, по-моему, тоже. Какая была радость принимать их с Юликом в Париже, в такой непарижской квартире на ул. Гей-Люссака. А потом - видеться в Москве. Когда я там была последний раз и читала стихи в «Мемориале», я сказала, что по традиции здесь обычно выбираю «гражданские», а сегодня решила почитать «стихи о стихах». После вечера Ира подошла ко мне: «Наташка, я так испугалась, когда ты сказала, что будешь читать стихи о стихах...» - Ну и как? - «Здорово...»
С тех пор, когда у меня сочиняются «стихи о стихах» и я задумываюсь: а стоит ли, кому это надо? - я вспоминаю Иркино ободрение. Жаль, не догадалась ей это передать - думала, увидимся...
* Конечно, дословно Ира сказала: «...я, Надька, Верка...»