(no subject)
В моей семье было много фотоальбомов, почти как баранок в сказке: «... две с тмином - для папы, две с маком - для мамы, две с сахаром - для себя, и маленькая розовая для Павлика...»
У отца - солидный и огромный, с кожзаменительной обложкой, на которой были выдавлены серп с молотом. Толстые зеленые картонные листы, проложенные калькой, были просто созданы для его сначала армейских, потом лейтенантских, потом полковничьих снимков - никаких тебе вольностей, раз-два-вольно! Альбом открывался по большим праздникам, когда приходили старые друзья, приезжали родственники и иногда для папиного фотопоиска какого-нибудь фотодруга.
У мамы - кокетливый - бархатная фиолетовая обложка скрывала под собой молодую маму, с подведенными глазами и распущенными волосами. Там же он скрывал всех маминых родственников, родственников маминых родственников и неизвестных людей, непонятно каким образом попавших туда. Я ужасно любила в нем копаться - удивлялась огромному количеству родичей, которых я и в глаза не видела, завистливо рассматривала тогдашних красоток с закушенной нижней губой и самую большую ценность - альбомную вырезку с Наташей Ростовой.
Альбом брата лучше было не открывать. Он был настолько распухшим, что при любом неловком движении оттуда фонтаном вылетало все - фотографии, деньги, записки да и сами альбомные листы, которые уже давно ни за что не держались. Он служил не столько альбомом, сколько хранилищем - там пряталось все, чего не должен был касаться мамин взгляд - она раздражалась при виде этого безобразия и демонстративно не заглядывала.
А вот с моим альбомом вышла неувязочка. Больше всего фотографий - в бессознательном ползунковом возрасте, когда я еще толком не могла сопротивляться. Но после того, как научилась ходить, количество фотографий резко сократилось, и я на них либо частями - значит, успела сбежать, либо целиком, но с очень недобрым выражением лица - потенциальный убийца морально готовится к преступлению.
Достигнув семилетнего возраста, я категорически отказалась фотографироваться вообще. Далее, со скандалами, слезами и истериками добыла право не быть запечатленной и для школьной истории, и лишь три ловко подстроенные злодеями школьные фотографии доказывают мне, как все-так я была права, что не позволяла этим криворуким людям, называющими себя школьными фотографами, приближаться ко мне.
Номер раз - общая фотография пятого класса. Бедных детей обманом завлекли в актовый зал, где в дверях стоял директор школы, который всех впускал и никого не выпускал. В итоге - толпа пятиклашек испуганно таращит глаза в разные стороны, форма топорщится на толстых гамашах, бантики развязаны, косички расплетены. И моя физиономия, задранная кверху и разглядывающая что-то на потолке. Фиг вам, а не родина.
Второй снимок являет собой образец фотографического деконструктивизма. Не знаю, кому мстил фотограф, но месть получилась изощренной - такого издевательства над тушками трех восьмиклассниц, история еще не знала. Хотя… я думаю, знала. Практически у каждого из нас имеется в наличии фотография, где даже родители не всегда узнают в этом искаженном лице, в этом теле геракла-переростка, в этом сомнабулическом взгляде свою кровиночку. Скажите, господин школьный фотограф тех лет, вы, наверное, специально выбрали фоном самую ободранную стену в школе? Или это искусно замаскированное желание примазаться к артхаусовским тенденциям? А стоящие дыбом волосы, задранные воротнички, перевернутые юбки - новый взгляд на моду? Ну, и апофеозом - скорбные лица трех дев, одинаково перекособоченные и вызывающие немедленное желание пойти и дружно утопиться.
И, конечно, выпускное фото. Освещенный заходящим солнцем, наш класс напоминал сходку упырей - синюшная кожа, тонкие белые полоски вместо губ, провалы глаз, и странные начесы на голове половины особей, по которым можно определить принадлежность к женскому полу…
Поэтому сейчас я крепко держу в руках свой фотоаппарат. И не позволяю случайным снимкам пополнить эту специфическую коллекцию. Ну их нафиг.