Борис Херсонский: "...пока ты еще способен презирать неправую власть, ты - жив"
Борис Херсонский - врач-психотерапевт, поэт, переводчик и эссеист, автор нескольких поэтических сборников.
Родился в семье врачей; дед Херсонского Роберт Аронович (1896-1955) был одним из зачинателей психоневрологии в Одессе.
***
В зеркало стыдно смотреть -
стар, бородат, плешив,
но пока ты еще способен
презирать неправую власть,
ты - жив.
***
Бегущая от себя.
Стоящая на своем.
В огромное зеркало глядящаяся,
как в водоем.
В нем отражается лес и синева небес.
Но видит она лишь морщины
и лишний вес.
День Космонавтики
Ну и что тут такого?
Гагарин погиб, зато жива Терешкова,
Героиня известной частушки.
в новейшей истории снимается в роли старушки,
обнулившей сроки вождя - рудименты ушедшей эпохи.
Плохи наши дела, не помогут ахи и охи.
***
Не отличишь парада от маскарада,
на гимнастерке каждого гада ордена из фольги.
Долг выполнен. Ныне пора рассчитываться за долги.
Звучит канонада - а кому оно нада*!
Девушки ходят с гвоздиками - вдруг встретится ветеран,
весь в рубцах от полученных ран,
в форме начала сороковых с мутным от катаракты
взглядом, навеки упершимся в телеэкран.
Секретные протоколы. Полу-секретные пакты.
Молотов-Риббентроп. Гастелло идет на таран.
Матросов споткнувшись бросается на амбразуру.
Геббельс из пистолета расстреливает культуру.
Пенсионер глядит на Сталина, как на ворота баран.
Обелиск как правило напоминает штык.
Фрейдисты считают иначе, тем паче,
что штык - молодец, его дело - втык.
Вход - рубль, выход - два, не помышляй о сдаче,
Европа давно похищена. Плывет в Аравию бык.
Ярославна стоит на стене Путивля, забыв о плаче.
Жуков скачет по Красной площади, белая лошадь - брык!
Кабы не мы, все бы сложилось иначе,
но все сложилось как надо, а нам - кирдык.
Малыш сидит в коляске, изображающей танк.
Папа в клоунской маске со звездою в петлице,
мама тоже при форме и улыбается так,
что кажется вся война в этой улыбке продлится,
слез на копейку, а гордости - на пятак.
Идет в парике Суворов. У него на плечах - Фелица,
Пацифист лопочет - на него спускают собак.
Я люблю наши честные вороватые лица.
И часы на Спасской башне с государственным их тик-так.
***
Тиран говорит - стер бы с карты имя этой страны.
Войско у них так-сяк. Все ворота отворены.
Что там хорошо - это девушки. Миловидны, стройны.
Вот жаль - погода плоха для начала успешной войны.
То кони и танки по щиколотку увязают в грязи.
То все покроется льдом - хоть на коньках скользи.
То такой туман, что ракета не может найти свою цель.
И моря для нас мелковаты - как бы не сесть на мель.
Да, людям этой страны в целом не до войны.
На эту страну лучше смотреть со стороны.
Да так смотреть, чтобы она от страха тряслась.
Давно бы завоевал, да погодка не задалась.
Ждал снегов, вместо этого дождь за дождем.
Опять развезло дороги. Ничего, еще подождем.
Спешить нам некуда. Можно дождаться весны.
Но весною такой туман, что границы совсем не ясны.
ЕЩЕ О РЕЦЕПТЕ ФАРШИРОВАННОЙ РЫБЫ
Приготовить гефилте фиш нелегко - знаете сами.
Ее готовят веками, а не часами.
Ее фаршируют невзгодами, смертью, слезами,
бедностью и богатством в соотношении постоянном,
приправляют чертой оседлости, присыпают серым
пеплом Освенцима. Кстати, размерам
этой рыбы могли б позавидовать кит с Левиафаном.
Но шкурка ее тонка и ее повредить - не дай Боже!
Дщери Израиля! Отец на нас взирает не строже,
чем мать на ребенка. И наше смертное ложе
раскачивается подобно младенческой колыбели.
Наша судьба возносит нас на крест или дыбу,
но у нас оправдание - мы готовили рыбу.
И не только фаршировали, но, к сожалению, ели.
Приготовить гефилте фиш нелегко - знаете сами.
Ее фаршируют землей изгнанья, серыми небесами,
а тут еще суд и ангел со своими весами,
и чаши качаются, как ведра на коромысле.
Эта рыба плывет в бесконечном мировом океане.
И если рыба - символ Христа (так говорят христиане),
то именно в этом смысле. Именно в этом смысле.
***
Двадцать четверте серпня дев’яносто першого року.
З якоi висоти не подивишся ти,
з яких глибин морських, чи - з якого боку -
це наше свято, сестри моi та брати.
На руiнах радянськоi шаленоi диктатури,
на руiнах катiвн, де загинули кращi сини,
пiднялася та воля, проросла крiзь тортури,
через сором та голод, що перетерпiли вони.
Тягли той совок недоумкуватi шапи, неначе
той вiз, що розвалювався на ходу.
Чому ж ми, брати та сестри, були ледачi, терплячi,
переходили мовчки з бiди в бiду?
Чому не кидали в море свого партбiлета,
своi членьски внески своEчасно сплати!
Жахалися навiть будiвль того Комiтета,
дозволяли з церков Божiiх знимати хрести?
Дев’яносто перший. Все ще було попереду.
Анексiя Криму, Небесна сотня, багаторiчна вiйна.
Нема в наших рiчках нi молока, нi меду,
а кров тече й досi не зупинилась вона.
Але ми здобули волю, та з того часу
нiкому на свiтi здобутого не вiддамо.
Бо наша iсторiя не крамниця, не черга до каси,
де за нашi душi одержим нове ярмо.
***
Трагические события зрелищны, ничего не поделать. Они теряют отпечаток подлинности, человек будто попадает в кино.