Мои книги... Василий Катанян - "Лиля Брик. Жизнь." (Часть 1)
С большим интересом и огромным удовольствием прочитала книгу Василия Катаняна "Лиля Брик. Жизнь", которую я не так давно нашла в подъезде моего дома - кто-то оставил ее в числе нескольких других книг на подоконнике (нередкая практика в наших домах).
Отец автора книги, тоже Василий Катанян, в течение долгого времени был мужем Лили Брик, а сам автор знал Лилю в течение многих десятков лет, а после ее смерти стал хранителем ее архива.
Прелесть этой книги в том, что, во-первых, написана она очень легким и хорошим русским языком, во-вторых, она очень информативна и познавательна, а в-третьих, в ней совершенно нет пошлости и вульгарности - вся она наполнена почтительным и уважительным отношением автора к этой неординарной женщине. Однако, несмотря на то, что автор и сам очарован Лилей Брик, он старается быть объективным и справедливым, когда это необходимо.
Благодаря этой книге я узнала совершенно другую Лилю Брик, я увидела, насколько широким был круг ее общения и что именно влекло к ней талантливых людей.
В общем, книгу я однозначно рекомендую, а здесь выложу разные отрывки из нее.
Цитат получилось очень много, поэтому будет и несколько частей.
*******************************************
...Лиля Юрьевна родилась в 1891 году в центре Москвы...
Отец ее Урий (Юрий) Каган был присяжным поверенным, работал юрисконсультом в австрийском посольстве, а также занимался «еврейским вопросом» - проблемами, связанными с правом жительства евреев в Москве.
Мать, Елена Юльевна, была родом из Риги, окончила Московскую консерваторию по классу рояля. Отец увлекался Гёте и назвал дочь в честь возлюбленной великого немецкого поэта Лили Шенеман. А пять лет спустя родилась сестра Эльза. Дети получили блестящее воспитание, родители дали им хорошее образование, и с детства сестры говорили по-французски, по-немецки, играли на рояле. Обе были очаровательны.
«Как-то ранней весной я шла с дочерьми по Тверскому бульвару, - вспоминала Елена Юльевна. - А нам навстречу ехал господин в роскошной шубе. Он остановил извозчика и воскликнул: «Боже, какие прелестные создания! Я бы хотел видеть вас вместе с ними на моем спектакле. Приходите завтра к Большому театру и скажите, что вас пригласил Шаляпин». Мы воспользовались приглашением, и для нас были оставлены места в ложе.
Вот такая была удивительная встреча».
В 1906 году относительное благополучие семьи Маяковских кончилось - умер отец. Он укололся иглой, подшивая бумаги, и скончался от заражения крови. С того дня и до конца жизни у сына развилась маниакальная страсть к чистоте. Нося в кармане пиджака портативную мыльницу, он при всяком удобном случае будет мыть руки, поливать их одеколоном и всюду тщательно протирать посуду, опасаясь инфекции.
Осиротев, семья переехала в Москву, не имея ни родных, ни связей, ни денег. Сняв квартирку, мама пустила жильцов «с обедами», на что Маяковские жили, разумеется, скудно.
Не установить уже, насколько Лилю интересовала в кружке политэкономия, но она сразу влюбилась в Осю, навсегда, до конца жизни... Ей было четырнадцать, ему семнадцать.
Несмотря на любовь к Осе, в эти годы у нее все же было много кавалеров, были люди, которых она как будто любила, за которых даже замуж собиралась, но как только ей встречался Ося, она тут же бросала поклонника. Ей было ясно, что никого, кроме Оси, она не любит.
17 декабря 1911 года Осип Максимович писал родителям: «Я стал женихом. Моя невеста, как вы уже догадываетесь, Лиля Каган. Я ее люблю безумно; всегда любил. А она меня любит так, как, кажется, еще никогда ни одна женщина на свете не любила. Вы не можете себе вообразить, дорогие папа и мама, в каком удивительном счастливом состоянии я сейчас нахожусь.
Умоляю вас только, отнеситесь к этому чувству так, как я об этом мечтаю. Я знаю, вы меня любите и желаете мне самого великого счастья. Так знайте - это счастье для меня наступило».
Из письма 22 декабря 11-го года:
«...Тебе, мамуся, прекрасно известно, что у нас с Лилей всегда было сильное влечение друг к другу, которое шло все «crescendo» в продолжение всего нашего шестилетнего знакомства. Тебе, кроме того, также известно, что два года тому назад я сделал предложение Лиле, которое не было принято, так как Лиля прекрасно поняла, что с моей стороны чувство было недостаточно серьезно. Теперь все разрешилось как нельзя лучше, я полюбил Лилю вполне серьезно и глубоко, уже не как мальчишка, а как взрослый человек, и сделал ей предложение в здравом уме и твердой памяти. О взаимной нашей любви говорить не приходится; это настолько ясно, что никаких сомнений быть не может. А не правда ли, это самое главное? Но если мы даже отвлечемся от этого и взглянем на наш брак с чисто внешней стороны, то и тут ничего более чудесного и подходящего и придумать нельзя.
Лиля, моя невеста, молода, красива, образованна, из хорошей семьи, еврейка, меня страшно любит - чего же еще? Ее прошлое? Но что было в прошлом - детские увлечения, игра пылкого темперамента. Но у какой современной барышни этого не было?
Лиля - самая замечательная девушка, которую я когда-либо встречал, и это говорю не только я, но все, кто ее знают. Не говоря уже о внешней красоте и интересности, такого богатства души, глубины и силы чувства я не видывал ни у кого».
«...где-то в это время наша личная жизнь с Осей как-то расползлась», - писала Лиля Юрьевна под конец жизни. Брак их стал чисто формальным - они продолжали жить в одной квартире, одной семьей, все поверяли друг другу, уважали друг друга, однако интимные отношения прервались и никогда не возобновлялись до конца жизни, как говорила ЛЮ. «Но я любила, люблю и буду любить его больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына, - продолжала Лиля Юрьевна. - Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, нигде. Я люблю его с детства, он неотделим от меня. Эта любовь не мешала моей любви к Маяковскому. Я не могла не любить Володю, если его так любил Ося. Ося говорил, что Володя для него не человек, а событие. Володя во многом перестроил Осино мышление, взял его с собой в свой жизненный путь, и я не знаю более верных друг другу, более любящих друзей и товарищей».
Это признание ЛЮ всегда вызывало шок у окружающих, но ничуть не смущало ее. Бывало ощущение, что она даже бравировала этим своим абсолютно искренним и непоколебимым признанием.
В воспоминаниях Алексея Щеглова о Фаине Раневской я прочитал горькие слова: «Вчера была Лиля Брик, принесла «Избранное» Маяковского и его любительскую фотографию. Говорила о своей любви к покойному... Брику. И сказала, что отказалась бы от всего, что было в ее жизни, только бы не потерять Осю. Я спросила: «Отказались бы и от Маяковского?» Она не задумываясь ответила: «Да, отказалась бы и от Маяковского, мне надо было быть только с Осей». Бедный, она не очень-то любила его. Мне хотелось плакать от жалости к Маяковскому, и даже физически заболело сердце».
...вот слова Лили Юрьевны:
«Это было нападение, Володя не просто влюбился в меня, он напал на меня. Два с половиной года не было у меня спокойной минуты - буквально. И хотя фактически мы с Осипом Максимовичем жили в разводе, я сопротивлялась поэту. Меня пугали его напористость, рост,
его громада, неуемная, необузданная страсть. Любовь его была безмерна. Володя влюбился в меня сразу и навсегда.
Я говорю - навсегда, навеки - оттого, что это останется в веках, и не родился тот богатырь, который сотрет эту любовь с лица земли.
Не смоют любовь
ни ссоры,
ни версты.
Продумана,
выверена,
проверена.
Подъемля торжественно стих строкоперстый,
клянусь -
люблю
неизменно и верно!
Когда мы познакомились, он сразу бросился бешено за мной ухаживать, а вокруг ходили мрачные мои поклонники, и, я помню, он сказал: «Господи, как мне нравится, когда мучаются, ревнуют...»
Всю жизнь Маяковский считался с замечаниями ЛЮ, все читал ей первой, потом ей и Брику, затем уже всем остальным. Однажды, в первые дни их знакомства, в комнате, наполненной людьми, они сели на подоконник, и штора скрыла их от присутствующих, он - такой загорелый и красивый - гладил ее ноги и просил о свидании, которое и состоялось на следующий день у него в гостинице «Пале-Рояль». Когда же он прочел ей «Лиличке, вместо письма», там было:
Вспомни,
за этим окном впервые
ноги твои исступленно гладил.
ЛЮ заметила, что «ноги» - это было в быту, а тут поэзия, что нельзя же подавать себя, как есть в действительности. Словом, ей не нравится. «Он и сам это ощущал, - говорила она, - поскольку был очень целомудрен в проявлении своих чувств», - и тогда появилось:
Вспомни -
за этим окном
впервые руки твои
исступленно гладил.
Это любовное стихотворение кончалось щемящей, безнадежной строфой:
Слов моих сухие листья ли,
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.
Вся его любовная лирика пронизана мучительным горем ухода любимой женщины.
«Только в 1918 году, проверив свое чувство к поэту, я могла с уверенностью сказать Брику о своей любви к Маяковскому. Поскольку я уже не была женой Осипа Максимовича, когда связала свою жизнь с Маяковским, то ни о каком «mеnage a trois» <любовь втроем> не могло быть и речи, и наша любовь не могла омрачить ни наших отношений, ни дружбы Маяковского и Брика. Мы все решили никогда не расставаться и прожили всю жизнь близкими друзьями, тесно связанными общими интересами, вкусами, делами».
С начала знакомства и до последнего дня Маяковский считал Лилю Юрьевну и Осипа Максимовича своей семьей. Но, в сущности, это было в достаточной мере драматично.
«Трагедия двух людей из «треугольника», которых Маяковский называл своей семьей, заключалась в том, что Лиля Юрьевна любила Брика, но он не любил ее. А Владимир Владимирович любил Лилю, которая не могла любить никого, кроме Осипа Максимовича. Всю жизнь она любила человека, физически равнодушного к ней», - писала моя мать Галина Дмитриевна, будучи долго знакомой с ними и близко их наблюдая.
Не понимая, как соединить эту ее любовь со всей остальной ее жизнью, их приятельница Рита Райт спросила: «А если бы Ося женился, вы бы огорчились?» Лиля потемнела, как туча: «Этого не может быть! И никогда про это не говорите». Но когда появилась Евгения Гавриловна, Ося посветлел, помолодел, и Лиля за то, что Осе хорошо, приняла Женю и полюбила ее. И тогда я поняла, КАК она любит Осипа Максимовича."