Мои книги. Федор Сологуб - "Мелкий бес"
«Мелкий бес» - роман русского писателя Фёдора Сологуба, впервые опубликованный (частично) в 1905 году.
Именно это произведение Сологуба имело наибольший читательский успех, выдержав одиннадцать прижизненных изданий.
Роман писался десять лет (1892-1902)/
В романе изображена душа учителя Ардальона Борисовича Передонова на фоне тусклой бессмысленной жизни провинциального города.
Передонов, учитель русского языка, томится в ожидании места инспектора, которое ему обещано далёкой княгиней, правда, обещано не ему лично, а через его сожительницу Варвару. Параллельно развёртывается панорама окружающей жизни, - всего того, что лепится к среднему, «маленькому», человеку.
****************************************************
Так случилось, что я до сих пор, к стыду своему, ничего не знала о Федоре Сологубе и не читала никаких его произведений.
Я уже даже не вспомню, чем именно я руководствовалась, когда несколько лет назад купила в магазине книгу "Мелкий бес". Уж, по крайней мере, не ее содержанием, о котором я понятия тогда не имела. Скорее всего, мне показалось, что это будет что-то наподобие "Бесов" Достоевского - серьезное и даже философское произведение на злобу дня.
Начав читать эту книгу, я с каждой новой страницей все больше поражалась тому, до какой степени я не угадала ее содержание.
Она оказалась для меня одним из самых неожиданных, непредсказуемых, ироничных и абсурдных произведений русской литературы.
Здесь хочется смеяться и плакать одновременно. Потому что это одновременно и очень страшно, и очень весело.
В книге автор собрал, как на подбор, все человеческие пороки: зависть, глупость, жадность, ложь, разврат, пошлость, алкоголизм, доносительство, чиновничью бюрократию...
Это какая-то потрясающая помесь Чехова с Гоголем!
Удивительно, что эта книга, ко всему прочему, еще и невероятно эротична. Я бы даже сказала, болезненно эротична, далеко за гранью разумного.
Причиной этого является сам автор и его многочисленные личные проблемы и пристрастия. Но обо всем этом лучше послушать Дмитрия Быкова, лекцию которого я приведу чуть ниже.
А пока я выложу несколько цитат из романа.
Цитаты
Только маленькие врут, взрослые изволят ошибаться.
Но чиновники не торопились. На то они и чиновники.
Что же, ведь ложь и часто бывает правдоподобнее правды. Почти всегда. Правда же, конечно, не правдоподобна.
Нынче люди пошли - пародия на человеческую породу.
Раньше эти книги Передонов держал на виду, чтобы показать, что у него свободные мнения, - хотя на самом деле он не имел ни мнений, ни даже охоты к размышлениям. И эти книги он только держал, а не читал.
- Я его невинно люблю. Мне от него ничего не надо. - Не надо, так чего же ты его теребишь?
Он не имел никакого права мне в рожу заехать, он в церковь не ходит, в обезьяну верует и сына в ту же секту совращает. На него надо донести, он - социалист.
- Плевать я на тебя хочу, - спокойно сказал Передонов. - Не проплюнешь! - кричала Варвара. - А вот и проплюну, - сказал Передонов. Встал и с тупым и равнодушным видом плюнул ей в лицо.
С ума не сойдет, сходить дураку не с чего.
Все мы в молодости желали конституции.
Передонов чувствовал себя очень приятно. Он решил поговорить с Мартою любезно, пошутить, позабавить ее. Он начал так:
- Ну, что, скоро бунтовать будете?
- Зачем бунтовать? - спросила Марта.
- Вы, поляки, ведь все бунтовать собираетесь, да только напрасно.
- Я и не думаю об этом, - сказала Марта, - да и никто у нас не хочет бунтовать.
- Ну да, это вы только так говорите, а вы русских ненавидите.
- И не думаем, - сказал Владя...
- Знаем мы, как вы не думаете. Только мы вам не отдадим вашей Польши. Мы вас завоевали. Мы вам сколько благодеяний сделали, да, видно, как волка ни корми, он все в лес смотрит.
Марта не возражала. Передонов помолчал немного и вдруг сказал:
- Поляки - безмозглые.
Марта покраснела.
- Всякие бывают и русские и поляки, - сказала она.
- Нет, уж это так, это верно, - настаивал Передонов. - Поляки - глупые. Только форсу задают. Вот жиды - те умные.
- Жиды - плуты, а вовсе не умные, - сказал Владя.
- Нет, жиды - очень умный народ. Жид русского всегда надует, а русский жида никогда не надует.
- Да и не надо надувать, - сказал Владя, - разве в том только и ум, чтобы надувать да плутовать?
Передонов сердито глянул на Владю.
- А ум в том, чтобы учиться, - сказал он, - а вы не учитесь.... Жиды во всем умные, и в ученьи, и во всем. Если бы жидов пускали в профессора, то все профессора из жидов были бы. А польки все - неряхи.
Он посмотрел на Марту и, с удовольствием заметив, что она сильно покраснела, сказал из любезности:
- Да вы не думайте, я не про вас говорю. Я знаю, что вы будете хорошая хозяйка.
- Все польки - хорошие хозяйки, - ответила Марта.
- Ну, да, - возразил Передонов, - хозяйки, сверху чисто, а юбки грязные. Ну, да за что у вас Мицкевич был. Он выше нашего Пушкина. Он у меня на стене висит. Прежде там Пушкин висел, да я его в сортир вынес, - он камер-лакеем был.
- Ведь вы - русский, - сказал Владя, - что ж вам наш Мицкевич? Пушкин - хороший, и Мицкевич - хороший.
- Мицкевич - выше, - повторил Передонов. - Русские - дурачье. Один самовар изобрели, а больше ничего.
31.10.2015
Восьмой выпуск программы «Сто лекций» Дмитрия Быкова - 1907 год в романе «Мелкий бес» писателя Фёдора Сологуба.
О том, как в романе нашли отражение вечная неряшливость и роковая незаконченность всего, а также как роман безумия и гротеска может помочь читателю в минуты депрессии и печали.
Здравствуйте, дорогие друзья. Сегодня мы с вами поговорим о 1907 годе, о годе русской реакции, русского отчаяния и о времени публикации, наверно, самой страшной книги начала XX века ― «Мелкого беса» Фёдора Кузьмича Тетерникова, более известного как Сологуб.
«Мелкий бес» ― книга нового для русской литературы жанра. В прозе Серебряного века от реализма уже почти ничего не осталось. Это проза готическая, уверенно сращивающаяся со сказкой, фантастикой, романом ужасов. В «Мелком бесе» действительно есть некий переход, некая граница, которая не всегда ощутима, но примерно в первой трети романа достаточно жесткий сологубовский социальный реализм переходит в нормальную готическую прозу. Роман социальной критики, социальной ненависти, как, собственно говоря, и русская реакция, постепенно переходит в новое качество ― роман безумия, гротеска.
«Мелкий бес» ― история о том, как сходит с ума обычный гимназический учитель Передонов. Это первый в русской литературе образ учителя, который резко расходится со стереотипом. Это уже не служитель просвещения, не друг детей, не сторонник прогресса, нет. Это человек, доведенный до отчаяния провинциальной скукой. Восходит он, конечно, к Беликову из «Человека в футляре», но Беликов у Чехова, скорее, все-таки эксцесс, отклонение от нормы. Неслучайно весь город Беликова ненавидит. Помните, там замечательная фраза, изобличающая в Чехове того еще циника: «Признаюсь, хоронить таких людей, как Беликов, большое удовольствие». Кто, кроме Чехова, мог бы сказать что-то подобное? Так вот, когда Беликов обретает себя в гробу как в самом надежном футляре, из которого его никто уже не достанет, в самом прочном последнем убежище, мы понимаем, конечно, что Беликов ― это, скорее, уродливый нарост, эксцесс на теле русского самоотверженного учительства.
Передонов ― это уже норма, таких, как Передонов, большинство. Он доносчик, и не просто доносчик, как Беликов, сравнительно безобидный. Нет, это злобный стукач, который клевещет на всех. Беликов злобствует из страха. Передонов совсем другое дело, это тупое, злобное животное. Он безумен в самом обычном смысле, у него нет ума. Сологуб самым первым показал, что дураки сходят с ума гораздо легче: им почти не с чего сходить. Сделал шаг ― и ты уже не в уме.
Передонов сходит с ума на двух вещах. Во-первых, он уверен, что все вокруг состоят в заговоре, и поэтому он на всех доносит. Во-вторых, он сожительствует с Варварой, которая все время хочет его на себе женить, а дальняя родственница Варвары, о чем Варвара врет, княгиня. И вот эта княгиня может устроить Передонову повышение, на котором он помешан. Есть у него дружок Володин, похожий на барана, с которым они пьют постоянно. Под конец Володин в его больном мозгу и превращается в барана. Передонов убивает его ножом в финале, когда его окончательно настигает безумие. Последняя фраза романа: «Передонов сидел понуро и бормотал что-то несвязное и бессмысленное».
Передонов не просто образ русской провинциальной тупости, это еще и образ ненасытной злобы. Он не сравнительно безвредный, тихий Беликов, который всех, и себя первого, хочет загнать в футляр, нет. Это Беликов агрессивный. Агрессия эта проистекает не только от водки. Она происходит от его чудовищной ограниченности и страха, что его обойдут, что его на всех путях пытаются извести какие-то враги. Он уверен, что весь мир к нему тотально враждебен, и в этом смысле Россия 1907 года (как во многих отношениях и нынешняя Россия) ― это мозг Передонова, больное сознание Передонова, в которого во всех сторон нацелились кошмарные злобные конкуренты.
Я, конечно, не могу не упомянуть о странном существе недотыкомке, которое возникает в романе тоже примерно во второй трети, уже ближе к апогею, кульминации, и начинает Передонова мучить, изводить. Она пришла из стихотворения Сологуба: «Недотыкомка серая / Истомила присядкою зыбкою». Что такое недотыкомка? Это мелкий бесеныш, что-то вроде домового, странное существо, похожее на клок дыма. Вообще в романе мастерски проведено несколько лейтмотивов. В начале, когда одна из героинь курит, у нее изо рта вырываются черные облака дыма. Потом этот дым, образ дымки, тумана преследует Передонова. Наконец, он материализуется в образе вот этого мелкого беса. Этот мелкий бес ― странный извод русского духа, как ни ужасно это звучит. Недотыкомка, как ясно уже из самого её названия, это незавершенность всех дел, неряшливость, неукорененность, неаккуратность, это какая-то вечная роковая незаконченность всего. Она, как клуб пыли, переминается по всему дому, таится в углах, вдруг выскакивает наружу. Передонова недотыкомка томит, он ничего не может с ней сделать, не может ее уничтожить. Вот этот мелкий бес и есть символ грязи, неуюта, какой-то вечной непорядочности, неупорядоченности. Этот мелкий бес преследует героев на всех путях.
На фоне этих удивительно ярких, прекрасно, убедительно изображенных провинциальных чиновников, глупых детей, изводящих учителей, глупых учителей, которые все время порют детей и этим наслаждаются, ― на этом фоне совершенно потерялась утопическая, вроде бы радостная линия романа, линия Людмилы Рутиловой и Саши Пыльникова. Вообще сестры Рутиловы, которые, как всегда, с легкой руки Чехова обязательно есть в любом провинциальном городе, красавицы-сестры… Самым реальным их воплощением, например, были красавицы сестры Синяковы в Харькове или сестры Суок в Одессе. Обязательно есть три красавицы, вокруг которых вьются все местные поэты и вообще все местные богачи, а они озаряют жизнь этой провинции, как три грации. Есть и здесь сестры Рутиловы. Самая молодая и веселая из них, Людмила, влюблена в мальчика Сашу, немножко андрогина, красавца, которого во время карнавала расписывают гейшей, и он производит огромное смущение среди городских обывателей.
Надо сказать, что эта линия, как совершенно правильно говорит Николай Алексеевич Богомолов, пожалуй, самое моветонное и устаревшее, что есть в романе. Но тем не менее на сегодняшний вкус это все-таки единственный луч света в этой провинциальной глуши. Пусть, конечно, Людмила Рутилова дура, пусть она сколь угодно пошлое существо, но все-таки в ней есть какое-то веселье. Даже если через чувственность и разврат человек побеждает эту провинциальную скуку ― пусть хоть так, потому что для Сологуба очень проблематичны какие-то светлые порывы, он мало верит в человека. Пусть уж лучше будет Людмила, пусть уже лучше будет разврат веселый, жизнерадостный и полнокровный, чем вот этот унизительный, скучный и грязный, чем передоновщина.
Нужно заметить, что передоновщина ― это очень четкое и яркое зеркало, поднесенное к лицу провинциальной России. Мы привыкли думать, что в провинции живут подвижники, спасающие ее, но Сологуб первым нам напомнил: эта провинция спивается, сходит с ума, у нее нет чувства будущего и перспективы. Это страшный мир, это мир именно что мелких бесов. До крупных она не дотягивает.
Уже позднее, в «Творимой легенде», в первой ее знаменитой части «Навьи чары», во всей этой странной полусказочной трилогии Сологуб пытается наметить какие-то пути выхода, но утопия у него получается смешно. Есть такие люди, которым лучше всего удается как раз все сопряженное с ненавистью, унижением, темной стороной жизни.
Поскольку ― теперь мы можем это назвать своими именами ― у Сологуба есть ярко выраженный фетишизм и садомазохизм, хороший букет сексуальных патологий, которые он абсолютно не скрывает, более того, вываливает на читателя, потому что это его аутотерапия, конечно, в «Мелком бесе» очень много болезненного. Скажем, то, что Передонов так болезненно сосредоточен на порке (как, в сущности, и сам Сологуб, потому что для него это тоже болезненная проблема). Передонов обожает сечь, наказывать. И ни в чем, как в этом образе, не сказался, конечно, русский государственный садизм, потому что на самом деле никакого толка в этих наказаниях нет. Наказание приносит одну радость ― оно приносит радость самому Передонову. Когда он сечет, он чувствует и власть, и сексуальное могущество, и вот это насилие, которое дает ему компенсацию вечного унижения.
Передонов оказался не просто портретом русской провинции. Он оказался во многих отношениях портретом русской государственности. И не зря поэтому роман этот в 1907 году стал самым модным чтением. Сологуб колоссально прославился, прославился настолько, что у него стали печатать даже самые слабые произведения. А раньше и самые сильные его вещи, такие, как роман «Тяжелые сны», с трудом пробивались к читателю. Дальше, кстати, что совершенно верно заметила Тэффи, после «Мелкого беса» талант Сологуба иссяк, он начинает повторяться. Гениальные стихи у него по-прежнему случаются, а хорошую прозу он писать уже не способен. Это редкий пример, когда вся сила ненависти и собственной душевной болезни ушла в роман, воплотилась в него.
Напоследок хочется спросить. Хорошо, мы все понимаем ужас русской провинциальной жизни. Выход-то в чем видит Сологуб? Какие для него есть перспективы? А вот в том-то и дело, Сологуб потому и есть готический писатель, что нет для него выхода. На земле мы обречены вот на это. Земля ― пространство, отданное во власть мелкому бесу. Только творческая мечта, только уход от людей. Это, в общем, для русской литературы очень нехарактерно. Русская литература всегда во что-то верит и на что-то надеется. Придут хорошие люди, изменятся социальные условия, все будет нормально. Сологуб говорит: «Нет. Ничего этого не будет. Вы во власти мелкого беса». Мир, счастье, любовь возможны только там, в мире тихих мальчиков, полумертвых-полуживых, в мире тихих, похожих на тени девушек, в мире мечты, в мире ухода. Все остальное лежит во зле.
Эта мысль очень нова для русской литературы, очень странна. Именно поэтому сам Сологуб до сих пор остается «полуклассиком». Мы все понимаем, что это великий писатель, и все-таки чего-то нам в нем не хватает. Мы видим в нем какое-то больное, бесовское явление. Нет бы вместе с ним понять, что от осины не родятся апельсины, что ничего высокого и светлого нас вокруг не ожидает. Нет, мы все еще хотим чего-то другого. Может быть, это даже по-своему обаятельно, но тем приятнее нам читать «Мелкого беса», книгу безнадежного отчаяния. В минуты сильной депрессии можно перечитать «Мелкого беса» и подумать: «Нет, все-таки у меня все еще очень и очень ничего».
«В чем, по-вашему, выбор учителя как главного героя? Первыми сходят с ума педагоги?».
Во-первых, ребятушки, любой, кто работал учителем, знает, что разговорами о благородстве профессии можно утешать себя в первый год. На самом деле, конечно, это кошмар. А давать шесть уроков подряд ― это просто ужас, особенно в плохом классе. Учитель ― это профессия, после которой я отпускал бы на пенсию через десять лет, потому что если больше десяти лет, ты уже превращаешься в лошадь, ходящую по кругу. Это адская профессия, она очень трудна, а в царской России, где образование было еще более заштампованным, еще более идеологически зажатым дело, чем сейчас, где закон божий преподавался в школе, где батюшек ненавидели из-за этого, где было раздельное обучение, где, в общем, выхолащивалась самая суть просвещения и очень много было палочной дисциплины, кое-где практиковались телесные наказания. Это была адская профессия. И пусть такие люди, как, скажем, Маршак или Александра Бруштейн вспоминают иногда о добрых, прекрасных учителях, все-таки в массе своей русское гимназическое образование было ужасно, а университетское немногим лучше. Поэтому да, то, что Передонов сходит с ума и то, что Передонов выбран… Во-первых, Сологуб это знал, он сам инспектор реальных училищ, он сам долгое время преподавал, кстати, математику, поэтому он достаточно точный человек, мыслящий формулами, и фабула у него выстроена очень жестко. Безумие описано с медицинской точностью. Сологуб, конечно, знает, о чем пишет, во-первых.
Во-вторых, учитель ― нерв общества, самое уязвимое, самое болезненное. По состоянию школы об обществе можно сказать всё. Армия и школа. Сравните «Поединок» и «Мелкого беса»: везде тупость, муштра, запреты и глумление над слабыми. В глубине души это очень сходные тексты, просто «Поединок» написан человеком здоровым и жизнерадостным, а «Мелкий бес», если можно так выразиться, смертерадостным, человеком, который страстно сосредоточен на смерти. Поэтому при всей разности темпераментов картина получается абсолютно одна и та же.