Мое кино. Михаэль Ханеке - "Пианистка" (Франция, Германия, Австрия, 2001)
«Пианистка» - франкоязычный фильм Михаэля Ханеке 2001 года, снятый по мотивам одноимённого романа Эльфриды Елинек, опубликованного в 1983 году.
Эрика - профессор Венской консерватории. Но сама она далека от гармонии небесных сфер. Женщина всё ещё спит в одной кровати со старой матерью, тайно посещает порномагазины и под кроватью держит набор садомазохистских инструментов. Когда же в неё влюбляется один из учеников, она шокирует его своей реакцией и поведением.
В главных ролях снялись Изабель Юппер, Бенуа Мажимель и Анни Жирардо.
На Каннском фестивале 2001 года фильм получил рекордные три награды, включая гран-при.
*******************************
Click to viewРоман Эльфриды Елинек я читала еще лет пять назад. Говоря по правде, это было не чтение, а мучение: роман давался мне с огромным трудом, несмотря на то, что его тема была мне весьма интересна. Но вот продираться сквозь сплошной текст с минимумом диалогов и максимумом перверсий мне было почему-то нелегко. Потому и ограничилась в своем посте о нем всего лишь несколькими цитатами.
До сих пор я не смотрела его экранизацию, потому что боялась такого же результата. Но, как оказалось, совершенно напрасно боялась. Потому что фильм получился просто выдающийся! И я посмотрела его на одном дыхании!
В этом, конечно, есть и огромная режиссерская заслуга, но, в первую очередь, это невероятная, просто гениальная игра всех трех ведущих актеров.
Ну и, конечно, музыка! Куда же без нее, особенно в фильме с таким названием!
Вообще, ощущения во время просмотра фильма можно сравнить с подглядыванием через дырочку в кабинет психолога (примерно так же, как это делает Эрика в порномагазине). Потому что все происходящее до того наполнено страхами, неврозами, комплексами, любовью, ненавистью, откровенными сексуальными извращениями, нездоровыми отношениями и несчастными людьми, что ты понимаешь - здесь все настолько запущено, что без грамотного специалиста тут не обойтись.
И вот как раз ниже я выложу комментарий, который мне очень понравился. Он, правда, написан психологом, который анализирует, скорее, не сам фильм, а психологические проблемы главной героини, но и это очень интересно и познавательно. Хотя... не дай бог оказаться в роли такой мамы или такой дочки...
Несколько слов о фильме Михаэля Ханеке "Пианистка"
Откровенный, шокирующий, пугающий, талантливый фильм М. Ханеке, снятый по роману нобелевской лауреатки Эльфриды Елинек, никого не способен оставить равнодушным.
Ханеке блестяще ткет картину повествования. Перед нами предстает цельное полотно жизни главной героини, состоящее из двух сторон: черной и белой, идеализированной и совершенной как музыка Шуберта и мрачной, пугающей, психотической и перверзной.
Это, без сомнения, драма «присвоенного» ребенка, растущего в неестественном симбиотическом слиянии, нагруженного нарциссическими ожиданиями («Никто не должен быть лучше тебя!») удушающей, что паучиха, матери. В этом полотне нет место третьей части: миру реальному, как и в союзе героини с матерью нет места третьему - отцу. Это прекрасно показано уже в начале фильма, когда мать и дочь заходят в лифт и видят молодого мужчину, вбежавшего следом в подъезд. Но дверь закрывается прямо перед его носом. Ему заранее дали понять, что в жизни этой семьи ему нет места, никакому мужчине нет. Далее в антракте концерта мать с тревогой наблюдает, как с дочерью беседует этот парень. В это время ее саму пытается завлечь мужчина разговорами о музыкальных инструментах, но она почти не слушает его, все время оборачиваясь к дочери. Затем она будто закрепляет свое извечное послание дочери: «нам никто не нужен!», жалуясь на занудство собеседника, она словно запрещает, старается на раннем этапе исключить возможное проникновения молодого человека в их патологический инцестуозный союз.
Удивительно, как точно главная героиня, Эрика, описывает свою жизнь, говоря о Шумане: «Это разум накануне безумия. Он понимает это, но делает последнее усилие». Вся жизнь Эрики есть это последнее усилие, которое она в отчаянье предпринимает в страстной желании сепарироваться с матерью и не упасть в то безумие, которое всегда с ней, всегда в ней. Этот психоз, которому она кусок за куском отдает часть своей жизни, полагая, что унаследовала его от отца. Кажется, безумие, «сумерки разума», как выражается Эрика ей дороги, как единственная тоненькая ниточка связи с отцом. Быть может именно «безумного Шумана» она выбирает в качестве объекта поклонения и поэтому тоже.
Мать Эрики, блистательно сыгранна Анни Жирардо - классическая гиперопекающая, поглощающая, всепроникающая, психотическая, не допускающая никакой возможности скрыться от ее всеобъемлющего контроля. Буквально с первых минут фильма мы становимся свидетелями ее анормального поведения. Она высчитывает, когда дочь должна вернуться с работы домой, дает себе право залезть в ее сумку, отчитать за купленное платье, она звонит на работу дочери и спрашивает не нужно ли забрать ее после репетиции. Создается абсолютное ощущение, что Эрика - малое дитя, которое по мнению матери совершенно не способно функционировать самостоятельно. Движимая своей патологической потребностью исключительности она старается оградить Эрику от любого общения с Другими, как когда-то исключила из их отношений третьего - Отца.
Когда она теряет прямую возможность контролировать дочь, она портит ее вещи (сцена, где мать вечером выкидывает вещи из шкафа дочери) = разрушает то, что принадлежит ей.
В те короткие промежутки времени, когда удается убежать от работы и материнского контроля Эрика предается перверзному наслаждению. Сцена, где героиня смотрит порнографический фильм и одновременно нюхает салфетки, испачканные чьей-то спермой явно отсылают нас к мысли о ее фиксации на оральной фазе. О «непрохождении» предобъектного регистра, как пишет Бержере. Здесь действуют механизмы поглощения или слияния, которые избирательно запускают проявления орального типа (глаза и нос в данном случае задействованы).
Самодеструкция Эрики, выражающаяся в нанесение себе порезов бритвой в области промежности, наводит на мысли о патологическом желании хоть что-то почувствовать, «почувствовать себя отдельной», иметь свободу собственного тела. Кровь как символ созревания женщины, кровь как символ дефлорации и как символ родов. Все эти состоянии психологически запрещены Эрике ее матерью. Она навсегда обязана оставаться маминой дорогой девочкой, чистой и покорной. Самопорезы - это в том числе и агрессия в сторону матери, перенаправленная на собственные органы.
Сцена, в которой Эрика видит пару в машине в момент коитуса и совершает акт уринации рождает фантазию о первосцене, о регрессии на анальную фазу, об ассоциативном сравнении семяизвержения и уринации.
Далее мы сталкиваемся с острой психопатической реакцией Эрики по отношению к своей ученицы. Она подкладывает той в карман пальто битое стекло. Здесь нет однозначного ответа, что провоцирует этот аффективный всплеск: то ли нарциссическую зависть к таланту девочки, то ли патологическое исполнение наказа матери (они лежат в кровати и разговаривают об ученице, мать говорит: «Шуберт по твоей части. Никто не должен быть лучше тебя!»), то ли яростная ревность, которая вспыхивает, когда Вальтер (тот самый человек из лифта, ее ученик и поклонник) садится рядом с девушкой, успокаивает и смешит ее. А, может быть, это акт спасения?! Ведь ситуация девочки не очень то отличается от семейного сценария самой Эрики: та же жесткая и гиперопекающая мать, дочь - ее нарциссическое расширение. Показательно, что на встрече с матерью после страшного происшествия Эрика поправляет ее «мы пожертвовали всем» на «не вы, а дочь пожертвовала!». Впрочем, нельзя отрицать и возможность совокупности всех описанных выше предположений.
Отдельной темой для анализа выделяется тема взаимоотношений Эрики и Вальтера. Сцена в туалете, которая происходит сразу после чудовищного поступка Эрики - ранения ученицы, абсолютно лишена эмоционального оттенка, все механистично, отрывочно. Эрика словно становится собственной матерью в желании контролировать Вальтера («будет либо как я хочу, либо никак»). Никакого намека на генитальность и контакт. Эрика действует «известным и понятным» ей способом, орально и с помощью руки возбуждая Вальтера. Она также открывает дверь в туалет, что можно интерпретировать как садо-мазохистическое желание быть пойманной на постыдном и заставить нервничать/унизить Вальтера. А, быть может, это приглашение Третьего.
Эрика боится любого контроля над собой со стороны Вальтера, когда он хочет поцеловать ее в шею, она встают и начинает задыхаться от кашля. Словно ее душит одна мысль об этом. Не так ли удушающ и контроль ее матери? При этом она пишет ему письмо-список своих садо-мазохистических фантазий. Но это ее контроль. Казалось бы, парадокс желание контролировать и быть беспомощной, но все это стройно вписывается в теорию влечений Фрейда. Эрика чередует садистические и мазохистические черты.
Сцена в квартире Эрики, видимо, повторяет то самое исключение третьего, когда пара придвигает шкаф к двери, лишая мать (Третьего) возможности пройти к ним. Поразительно, но кажется Эрика совершенно не испытывает стыда за все, что пишет, говорит Вальтеру. Тут же вспоминается, как она отчитывает своего ученика за просмотр порнографических журналов, при этом сама придается более извращенным утехам. Словно она не рефлексирует, не строит параллелей, не анализирует. Это, как мне кажется, еще одно доказательство ее психотической организации. Нарушение критичности, нарушение тестирования реальности. Как уверенно она говорит Вальтеру про свои желания: «Я хочу того же, что и ты», словно не замечая его инаковости, его нормальности, его отдельности.
На катке нормальный половой акт прерывается. Эрику рвет. Буквальное отторжение. И опять намек на третьего, в любой момент может зайти кто-то из команды. Когда же Вальтер вроде бы исполняет ее желание, избивает и насилует, она лежит словно мертвая, никаких чувств. Никакого удовольствия. В финальной сцене Эрика сначала ждет Вальтера, но после того, как он прохладно приветствует ее в фойе и проходит с семьей в зал, пронзает себя ножом. Аутодекструкция, пенетрация, нож как фаллический символ и темная улица как метафора набирающего обороты психотического безумия.
Потрясающая во всех смыслах этого слова история. При этом самая страшная, самая ранящая, самая тяжелая сцена для меня - та, где Эрика в кровати набрасывается на мать с поцелуями. В ней вся соль, вся горечь, вся суть этой страшной и древней как мир истории: про поглощающую мать, про мать гораздо большую, чем женщину и про не сумевшую сепарироваться, отделиться дочь. Невозможность отделения и невозможность абсолютного слияния. Сколько жалости к дочери, столько же ярости к матери.
https://psychoanalysis.livejournal.com/10890.html