Мои книги. Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах (Цитаты. Часть 3)
Суббота, 27 ноября 1943г
Вчера вечером, прежде чем заснуть, мне вдруг представилась Ханнели.
Я видела ее перед собой, в лохмотьях, с изможденным и исхудавшим лицом. У нее были такие большие глаза, и она смотрела на меня так печально и укоризненно, что я могла прочесть в ее глазах: «О Анна, почему ты меня покинула? Помоги, о, помоги мне, спаси меня из этого ада!»
А я не могу помочь ей, я могу только наблюдать, как страдают и умирают другие люди, и поэтому вынуждена сидеть сложа руки и могу лишь молить Бога вернуть ее к нам обратно. Если бы я могла ей помочь! О Боже, у меня здесь есть все, что бы я ни пожелала, а ей предназначена такая злая судьба. Она была набожна не меньше меня и тоже хотела добра, почему же я избрана, чтобы жить, а она, возможно, должна умереть? Какая в нас разница? Почему мы теперь так далеко друг от друга?
Ханнели, Ханнели, если бы я могла забрать тебя оттуда, где ты сейчас находишься, если бы могла поделиться с тобой всем тем, чем пользуюсь сама. Слишком поздно, я больше не могу помочь... Но я никогда ее не забуду и всегда буду молиться за нее!
..........................
А Ханнели? Жива ли она еще? Что она делает? О Господи, защити ее и верни нам. Ханнели, думая о тебе, я постоянно вижу, какова могла бы быть и моя судьба, постоянно вижу себя на твоем месте. Почему же тогда мне часто бывает грустно от того, что происходит здесь? Не должна ли я быть всегда довольной, радостной и счастливой, кроме тех минут, когда я думаю о ней и о тех, кто разделил ее судьбу? Я эгоистка и трусиха. Почему я всегда думаю о самых ужасных вещах и вижу их во сне и от страха мне хочется орать? Потому что я, несмотря ни на что, недостаточно доверяю Богу.
(Могла ли тогда предположить Анна, что ее пророчество сбудется и она окажется в том же месте, где находилась Ханнели - в концентрационном лагере Берген-Бельзен?
Ханнели - это одна из близких подруг Анны, о которых она упоминает также и в начале дневника. Ее полное имя Ханна Голсар.
Меня заинтересовала ее судьба и я решила поискать какую-либо информацию на ее счет. На русском языке я не нашла вообще ничего, а на английском есть несколько интервью с ней, а также ей посвящена страничка в Википедии. Оттуда я узнала, что судьба оказалась к ней гораздо добрей, чем к Анне, и именно она была избрана, чтобы жить.
В лагере она и ее семья находились в привилегированной секции благодаря тому, что у них были палестинские паспорта. С Анной она встречалась пару раз и даже передавала для нее хлеб и носки. Отец и дед Ханнели умерли от болезни, скорее всего от тифа, а она и ее младшая сестра выжили, проведя в концлагере 14 месяцев. В 1947 году она иммигрировала в Израиль.
Более того, Ханна Гослар жива до сих пор. В прошлом году ей исполнилось 90 лет. Именно столько лет было бы сегодня Анне, если бы ее жизнь сложилась иначе.)
1944
Суббота, 22 января 1944
Может быть, хоть ты сможешь мне объяснить, почему все люди так тщательно прячут от других свой внутренний мир? А я, почему в обществе я всегда веду себя совсем не так, как нужно? Почему люди так мало доверяют друг другу? Я знаю, тут наверняка есть какая-то причина, но иногда меня ужасно удручает, что везде, даже среди самых близких людей, так мало настоящей задушевности. Мне кажется, что после той ночи, когда я увидела тот сон, я повзрослела, в большей степени стала самостоятельной личностью. Ты, наверно, сделаешь большие глаза, если я скажу тебе, что даже к Ван Даанам я теперь отношусь по-другому. Вдруг я увидела все наши споры и т. д. и т. п. не только с предвзятой точки зрения нашей семьи.
Ты спросишь, как получилось, что я так переменилась? Видишь ли, мне вдруг пришло в голову, что, будь моя мать другой, будь она настоящей мамой, наши с ней отношения тоже были бы совсем другими. Конечно, мефрау Ван Даан не назовешь симпатичной, я не спорю, но, если бы наша мать не становилась неуправляемой во время любого острого разговора, половины ссор можно было бы избежать. Дело в том, что у мефрау Ван Даан есть одно достоинство, а именно: она слышит то, что ей говорят. При всем ее эгоизме, жадности и каверзности она легко соглашается с доводами собеседника, если только ее не раздражать и не вызывать желания сказать наперекор.
Все споры о воспитании, о нашей избалованности, о еде и о многом другом проходили бы совершенно иначе, если бы мы вели их откровенно и по-дружески, а не выискивали друг у друга только недостатки.
До сих пор я была твердо уверена, что во всех ссорах виноваты Ван Дааны, но теперь думаю, что и мы не без греха. То есть мы бываем правы по существу спора, но от разумных людей (а к таковым мы себя причисляем) можно ожидать большего умения и такта в общении. Надеюсь, я этому немножко научилась и найду случай свое умение применить.
Среда, 16 февраля 1944г
Петер сказал:
- Евреи всегда были и будут избранным народом.
Я ответила:
- Хорошо бы они хоть раз были избраны на что-то хорошее.
Среда, 23 февраля 1944г
Со вчерашнего дня на дворе установилась чудесная погода, и я полностью ожила. Мое писание - главное, что у меня есть, - идет с большим успехом. Почти каждое утро я хожу в мансарду, проветрить легкие от спертого комнатного воздуха. Сегодня я застала там Петера, он был занят уборкой. Вскоре он освободился и подошел ко мне, а я села на пол, на свое любимое местечко. Мы вместе смотрели на голубое небо, на голые ветки каштана, осыпанные сверкающими капельками, на чаек и других птиц - в полете они казались серебряными, - и все это так взволновало и захватило нас обоих, что мы не могли говорить. Петер стоял, прислонившись головой к толстой балке, я сидела. Мы вдыхали свежий воздух, смотрели в окно и чувствовали, что наше молчание дороже и важнее любых слов.
Пока все это есть, думала я, и пока мне дано это переживать, наслаждаться солнечным светом, безоблачным небом, я не могу предаваться унынию.
Четверг, 2 марта 1944г
Любовь, что такое любовь? Я думаю, что любовь, в сущности, нельзя выразить словами. Любить - значит понимать человека, испытывать к нему большую нежность, делить с ним радость и горе. А потом ко всему этому должна прибавиться плотская любовь, в ней ты чем-то делишься с любимым, что-то отдаешь, что-то получаешь, не важно, замужем ты или нет, родишь ли ребенка или нет. И уж совсем не важно, потеряешь ли ты свою честь или нет, лишь бы ты знала, что на всю оставшуюся жизнь у тебя есть близкий человек, который тебя понимает и которого тебе ни с кем не придется делить!
Вторник, 7 марта 1944г
Когда я теперь вспоминаю свое житье-бытье в 1942 году, оно кажется мне совершенно нереальным. Той райской жизнью жила совсем другая Анна Франк, а не я, ставшая здесь такой мудрой. Да, то была действительно райская жизнь. На каждом углу по пять поклонников, человек двадцать подружек и знакомых, я была любимицей большинства учителей, папа и мама баловали меня, много лакомств и достаточно денег - чего еще желать?
Ты, вероятно, спросишь, чем же я в те времена так покоряла людские сердца. Петер говорит: «Обаянием», но думаю, что это не вся правда. Учителей умиляли мои забавные ответы, остроумные замечания, смешливость и умение подмечать недостатки. Такой я и была тогда: забавная кокетка, ужасная охотница пофлиртовать. Но у меня были и достоинства, за которые меня любили и учителя, и ребята: я была прилежная, не врушка и не жадина. Всегда, когда просили, давала списать, лакомствами угощала всех подряд и не была воображалой.
Наверно, в конце концов я бы возгордилась от этого всеобщего восхищения. Но - не было бы счастья, да несчастье помогло! - в разгар праздника, в самый его кульминационный момент, я вдруг перенеслась в суровую действительность, и прошло больше года, пока я привыкла к тому, что теперь уже никто мною не восхищается.
Я смотрю на тогдашнюю Анну Франк как на веселую, остроумную, но поверхностную девочку, которая не имеет со мной ничего общего.
Теперь я оглядываюсь на собственную жизнь и вижу, что какой-то период в ней безвозвратно пройден: беззаботные, беспечальные школьные годы не вернутся никогда. Я даже и не тоскую по ним, я выросла из них, уже не могу заниматься исключительно чепухой, какая-то часть моей души всегда сохраняет серьезность.
Разглядываю свою жизнь вплоть до встречи Нового 1944 года точно сквозь сильную лупу. Жизнь дома - сплошной праздник, затем, в 42-м, внезапная перемена: Убежище, ссоры, обвинения; я ничего не понимала, была застигнута врасплох, я грубила, не зная, как иначе держаться.
Пятница, 17 марта 1944г
...нам с Марго поднадоели наши родители.
Пойми меня правильно, я все так же люблю папу, а Марго - их обоих, но в нашем возрасте уже хочется что-то решать самостоятельно, хочется иногда вырваться из-под родительской опеки. Когда я иду наверх, меня спрашивают, что я собираюсь делать, мне не разрешают досолить еду, вечером в четверть девятого мама неизменно спрашивает, не пора ли мне идти раздеваться, каждая книга, которую я читаю, должна предварительно пройти проверку. Честно говоря, проверка не слишком строгая, я могу читать почти все, но то, что нас целыми днями ругают и выспрашивают, нам неприятно.
У меня есть еще свои, особые пункты расхождения с ними. Я больше не хочу целыми днями целоваться и сюсюкать, все эти придуманные слащавые ласкательные прозвища считаю комедией. Короче, я хочу хоть небольшой свободы от них, а они этого не понимают.
Марго вчера вечером сказала:
- До чего ж надоело: стоит тебе положить руку под голову и два раза вздохнуть, и они тут же спросят, не болит ли у тебя голова и хорошо ли ты себя чувствуешь?
Для нас обеих оказалось большим ударом, когда мы внезапно увидели, что от нашей дружной и гармоничной семьи осталось так мало.
А получилось это во многом из-за двойственности нашего положения. Я имею в виду, что в каких-то внешних вещах с нами обращаются как с маленькими, а внутренне мы гораздо старше своего возраста. Хотя мне всего четырнадцать, я тем не менее отлично знаю, чего хочу, знаю, кто прав и кто не прав, у меня есть свое мнение, свое понимание событий, свои принципы, и пусть это звучит странно из уст девочки-подростка, но я чувствую себя скорее взрослым человеком, чем ребенком, я чувствую себя совершенно независимой от кого бы то ни было.
Я знаю, что умею спорить и доказывать свою правоту лучше, чем мама, что у меня более объективный взгляд, я не так все преувеличиваю, я опрятнее и проворнее и потому (хочешь смейся, хочешь нет) во многом чувствую свое превосходство над ней. Если я кого-то люблю, я прежде всего должна этим человеком восхищаться и уважать его, а вот этих-то чувств к маме у меня как раз нет и в помине!
Суббота, 25 марта 1944г
Я изменилась, и основательно, полностью и во всем. Мои мнения, взгляды, критические суждения, моя внешность, мой внутренний мир - все изменилось. И я могу с уверенностью утверждать, потому что так оно и есть, - изменилось к лучшему.
Я не богата деньгами и земными богатствами, не красива, не умна, мало знаю, но я счастлива и буду счастлива! У меня счастливый характер, я люблю людей, у меня нет к ним недоверия, и я хочу, чтобы все они были счастливы вместе со мной.