***
Почему нельзя признаться в конце концов:
это мы - внесли на своих плечах воров, подлецов,
это мы - романтики, дети живых отцов,
превратились в секту свидетелей мертвецов.
Кто пойдёт против нас - пусть уроет его земля,
у Венеры Милосской отсохла рука Кремля,
от чего нас так типает, что же нас так трясёт:
потому, что вложили всё и просрали всё.
И не важно теперь, что мы обещали вам -
правда липнет к деньгам, а истина лишь к словам,
эти руки - чисты и вот эти глаза - светлы,
это бог переплавил наши часы в котлы.
Кто пойдёт против нас - пожалеет сейчас, потом -
так ли важно, кто вспыхнет в донецкой степи крестом,
так ли важно, кто верит в благую месть:
меч наш насущный, дай нам днесь.
Я вас прощаю, слепые глупцы, творцы
новой истории, ряженные скопцы,
тех, кто травил и сегодня травить привык -
мой украинский русский родной язык.
***
Проснулся после обеда, перечитывал Генри Миллера,
ну, ладно, ладно - Михаила Веллера,
думал о том, что жизнь - нагроможденье цитат,
что родственники убивают надежней киллера
и, сами не подозревая, гарантируют результат.
Заказчик известен, улики искать не надо,
только срок исполнения длинноват…
Как говорил Дон Карлеоне и писал Дон-Аминадо:
«Меня любили, и в этом я виноват…»
Заваривал чай, курил, искал сахарозаменитель,
нашёл привезённый из Хорватии мёд,
каждому человеку положен ангел-губитель,
в пределах квоты, а дальше - твой ход.
Шахматная доска тоже растёт и ширится,
требует жертв, и не надо жалеть коня,
смотрел «Тайны Брейгеля», переключил на Штирлица:
он прикончил агента - и вдруг увидел меня.
***
Снилось мне, что я умру,
умер я и мне приснилось:
кто-то плачет на ветру,
чьё-то сердце притомилось.
Кто-то спутал берега,
как прогнившие мотузки:
изучай язык врага -
научись молчать по-русски.
Взрывов пыльные стога,
всходит солнце через силу:
изучай язык врага,
изучил - копай могилу.
Я учил, не возражал,
ибо сам из этой хунты,
вот чечен - вострит кинжал,
вот бурят - сымает унты.
Иловайская дуга,
память с видом на руину:
жил - на языке врага,
умирал - за Украину.
***
Я из киева не бежал, я из харькова не летел,
конституцию уважал, проституцию расхотел,
мне приснился трамвай шестой -
черный, мертвый, как сухостой,
он лежал на пути во львов, как буханка чужих хлебов.
Над виском прогудит пчела: из грядущего - во вчера,
в скотобойню ведут вола наши ляхи и немчура,
видишь рощу бейсбольных бит, а под ней - пирамиду тел,
я под марьинкой был убит и в одессе с тобой сгорел.
О героях своих скорбя, украинцы ушли в себя,
и на кладбищах смотрят вниз - им не нужен такой безвиз,
будет время для гопака, будет родина, а пока -
украина моя пуста, даже некого снять с креста.
24.06.2018
***
И чужая скучна правота, и своя не тревожит, как прежде,
и внутри у неё провода в разноцветной и старой одежде:
жёлтый провод - к песчаной косе, серебристый -
к звезде над дорогой,
не жалей, перекусывай все, лишь - сиреневый провод
не трогай.
Ты не трогай его потому, что поэзия - странное дело:
всё, что надо - рассеяло тьму и на воздух от счастья взлетело,
то, что раньше болело у всех - превратилось
в сплошную щекотку,
эвкалиптовый падает снег, заметая навеки слободку.
Здравствуй, рваный, фуфаечный Крым, полюбивший*
империю злую,
над сиреневым телом твоим я склонюсь и в висок поцелую,
Липнут клавиши, стынут слова, вот и музыка просит повтора:
Times New Roman, ребёнок ua.,
серый волк за окном монитора.
_____
* потерявший (вариант в 2005-м)