Шрамы
Шрамы отнюдь не свежие, милый мой,
Просто сейчас слишком слаб и неверен свет.
Черное платье - изящный простой покрой
Тихо к лодыжкам - как будто его и нет.
Страшно и нежно в объятья зовет окно
И обещает: "Полет, а потом покой".
Как я жила? В черно-белом немом кино.
А как жил ты, мой наивный слепой герой?
"Где твои крылья?" - в расслабленном полусне.
В стену уткнувшись, я волю даю слезам.
Как ты посмел заикнуться о них при мне,
Если из плеч их по пёрышку вырвал сам?
Свобода
Кожа моя как карта моей любви,
Я берегу каждый символ и каждый шрам.
Клятв и обетов, омытых в моей крови,
Я никому другому уже не дам.
Мне не нужны ни цепи, ни поводок,
Даже собака от боли топорщит шерсть.
Я же сама покорно ложусь у ног,
Дай жестяную миску - я буду есть.
Звери бегут от боли, теряя след,
Цепи грызут до пены, ломая сталь.
Я тебя пью, как растения пьют рассвет,
И, как и солнцу, тебе никого не жаль.
Рвется к свободе, дробя о железо кость,
Пойманный в клетку и битый до крови зверь,
Я же губами твою собираю злость
И глупой шавкой ползу ночевать под дверь.
Пей меня глубже, губами достань до дна,
Рви, не жалея, любви и страданий нить.
Я не сумею уйти от тебя сама.
Дай мне свободу! Осмелься меня убить.
Поцелуи
Мой рентгеновский снимок хоть вешай на стену в рамке
Вместо нудных до дрожи банальных пустых картин.
На груди моей камень в голландской цветёт огранке,*
Каждый вдох все труднее без явных на то причин.
Доктор снимки читает, гадалки читают знаки,
Но мой странный недуг озадачил, похоже, всех.
Только я знаю точно, во мне расцветают маки:
Пьют мой жизненный сок и стремятся по бронхам вверх.
Это опиум** твой прорастает в меня корнями,
Моя слабая плоть поддаётся ему сама.
В умирающих лёгких бутоны горят огнями,
По краям расцветает в тон крови моей кайма.
Что-то давит, корёжит, ломает грудную клетку,
Это лёгкие рвутся, и раны на них болят
Ты своим поцелуем на сердце поставил метку
И вдохнул в моё тело прекрасный смертельный яд.
Поцелуй же меня! Поцелуй на прощанье страстно!
Обними меня крепче, не бойся до боли сжать.
Маки тянутся к свету. Не плачь обо мне напрасно.
И мне даже не жалко, что я не могу дышать.
Сдаюсь
Мой череп крошат удары твоих каблуков,
И рвет перепонки, рвет душу твой яркий смех.
Пульсирует боль, поднимается от зубов
Ко лбу, к волосам и уходит куда-то вверх.
Мерцающих образов призрачный хоровод,
Мелькаешь в нем ты, снова ты, бесконечно ты.
Я - взятая крепость без стражников, без ворот,
И я не успела ни сжечь, ни убрать мосты.
Захвачен мой разум и выброшен белый флаг,
Кто станет пытать добровольно признавших плен?
Но ты все быстрее в костях бьешь безумный такт
И ритм отражается, мысли дробя, от стен.
О, имя твое, бесконечный прекрасный звон,
И кровью моей заливает мои же рвы.
Сдаюсь. Признаю. И молю, заклинаю: "Вон!"
Прошу, уходи из развалин моей головы.
Л.
Она плещется где-то под горлом, горчит и жжет,
Вязкой липкой слюной наполняет дрожащий рот,
Льет упрямо наружу, себе прогрызая путь,
И единственный выход, обжегшись, успеть сглотнуть.
Пусть дерет изнутри, я привыкла за столько лет,
Мир становится проще от водки и сигарет.
Алкоголь растворяет холодный колючий ком,
Мне сейчас станет легче и пофигу, что потом.
Её позже задавят природный цинизм и злость,
Все пройдет, как обычно. Так издавна повелось.
Пусть цветёт, пока может, пусть путает яд с водой.
Я живу, чтобы жить, а не чтобы дышать тобой,
Так что это не больно, и мысли мои легки,
Может, стану я даже чуть лучше писать стихи.
В темной клетке из ребер, в цепях повседневных дел
Умирает и мечется слово на букву Л.