Вера Полозкова. Любимые стихи ( 12 ). Часть 1
***
Обыкновенна с каждой из сторон
И заурядна, как трава у дома:
Не записала модного альбома
И не похожа на Шарлиз Терон.
Не лесбиянка. Не брала Берлин.
Не вундеркинд. Не дочь миллиардера.
Не чемпионка мира, не Венера
И никогда не пела с группой "Сплин".
Не Мать Тереза, не Мари Кюри.
И "Оскар" вряд ли светит, что обидно.
Зато мне из окна весь Кремль видно
И рост мой метр восемьдесят три.
И, если интуиция не врёт,
Назло всем ураганам и лавинам
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
***
Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом.
Я веду, и я сроду не был никем ведом.
По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом.
Но когда я вижу тебя - я даже дышу с трудом».
Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд,
Дети ходят туда купаться, но чаще врут,
Что купаться; я видел все - Сингапур, Бейрут,
От исландских фьордов до сомалийских руд,
Но умру, если у меня тебя отберут».
Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит,
Джип с водителем, из колонок поет Эдит,
Скидка тридцать процентов в любимом баре,
Но наливают всегда в кредит,
А ты смотришь - и словно Бог мне в глаза глядит».
Бернард пишет «Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам,
Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам,
Ядерный могильник, водой затопленный котлован,
Подчиненных, как кегли, считаю по головам -
Но вот если слова - это тоже деньги,
То ты мне не по словам».
«Моя девочка, ты красивая, как банши.
Ты пришла мне сказать: умрешь, но пока дыши,
Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.
Никакой души ведь не хватит,
Усталой моей души»...
(ответ - автор Николай Бабушкин)
* * *
Эстер пишет Бернарду: «У тебя есть семья и дом.
Жена, ребятишки, собака, ямайский ром.
И тебе просто нравится, как я делаю это ртом
Где-то между ланчем и аэропортом»
Эстер пишет Бернарду: «Помню, где ты живешь.
Они были в отпуске, мы приезжали. И пруд хорош.
На фотографиях младший особенно на тебя похож.
А ты без меня, конечно же, не умрешь.
Это ложь, Бернард, это тоже ложь».
Эстер пишет: «Прости, но меня не повесишь в шкаф,
Не поставишь в гараж и никак не внесешь в устав.
Я могу любить, но по-честному, не украв.
И еще - ты помнишь - терпеть не могу Пиаф».
Эстер пишет: «Банши - это только ночной кошмар,
А ты любишь меня в кредит, как привычный бар.
Говорят, что любовь это счастье и Божий дар.
Так за что мы наказаны ею, Бернард?»
***
Так бесполезно - хвалы возносить,
Мрамор объяв твоего пьедестала…
Отче, я правда ужасно устала.
Мне тебя не о чем даже просить.
Город, задумав себя растерзать,
Смотрит всклокоченной старой кликушей…
Отче, тебе всё равно, но послушай -
Больше мне некому это сказать.
Очи пустынны - до самого дна.
Холодно. Жизнь - это по существу лишь…
Отче! А если. Ты. Не существуешь…
-Значит, я правда осталась одна...
***
- Разлюбила тебя, весной еще. - Да? Иди ты!
- Новостные сайты читай. - С твоими я не знаком.
И смеется. А все слова с тех пор - паразиты:
Мертворожденными в горле встают комком.
- Разлюбила тебя, афишами посрывала!
- Да я понял, чего ты, хватит. Прости, что снюсь.
И молчит, выдыхая шелковый дым устало,
И уходит, как из запястья уходит пульс.
***
Как они говорят, мама! Как они воздевают бровки!
Бабочки-однодневки, такие, ангелы-полукровки.
Кожа сладкие сливки, вдоль каждой шеи татуировки.
Пузырьки поднимаются по загривку, как в газировке.
Это при моей-то железной выправке, мама, -
Дьявольской тренировке.
Мама, как они смотрят поверх тебя, если им не друг ты.
Мама, как они улыбаются леденяще, когда им враг ты.
Диетические питательные продукты,
Натуральные человеческие экстракты,
Полые объекты, мама, скуластые злые фрукты,
Бесполезные говорящие артефакты.
Как они одеты, мама! Как им все вещи великоваты!
Самые скелеты у них тончайшей ручной работы.
Терракотовые солдаты, мама, воинственные пустоты.
Белокурые роботы, мама, голые мегаватты.
Как заставишь себя любить настоящих, что ты!?
Когда рядом такие вкусные суррогаты...
***
Уж лучше думать, что ты злодей,
Чем знать, что ты заурядней пня.
Я перестала любить людей, -
И люди стали любить меня.
Вот странно - в драной ходи джинсе
И рявкай в трубку, как на котят -
И о тебе сразу вспомнят все,
И тут же все тебя захотят.
Ты независим и горд, как слон -
Пройдет по телу приятный зуд.
Гиены верят, что ты силен -
А после горло перегрызут.
Счастье
На страдание мне не осталось времени никакого.
Надо говорить толково, писать толково
Про Турецкого, Гороховского, Кабакова
И учиться, фотографируя и глазея.
Различать пестроту и цветность, песок и охру.
Где-то хохотну, где-то выдохну или охну,
Вероятно, когда я вдруг коротну и сдохну,
Меня втиснут в зеленый зал моего музея.
Пусть мне нечего сообщить этим стенам - им есть
Что поведать через меня; и, пожалуй, минус
Этой страстной любви к работе в том, что взаимность
Съест меня целиком, поскольку тоталитарна.
Да, сдавай ей и норму, и все избытки, и все излишки,
А мне надо давать концерты и делать книжки,
И на каждой улице по мальчишке,
Пропадающему бездарно.
Что до стихов - дело пахнет чем-то алкоголическим.
Я себя угроблю таким количеством,
То-то праздник будет отдельным личностям,
Возмущенным моим расшатываньем основ.
- Что ж вам слышно там, на такой-то кошмарной громкости?
Где ж в вас место для этой хрупкости, этой ломкости?
И куда вы сдаете пустые емкости
Из-под всех этих крепких слов?
То, что это зависимость - вряд ли большая новость.
Ни отсутствие интернета, ни труд, ни совесть
Не излечат от жажды - до всякой рифмы, то есть
Ты жадна, как бешеная волчица.
Тот, кто вмазался раз, приходит за новой дозой.
Первый ряд глядит на меня с угрозой.
Что до прозы - я не умею прозой,
Правда, скоро думаю научиться.
Предостереженья «ты плохо кончишь» - сплошь клоунада.
Я умею жить что в торнадо, что без торнадо.
Не насильственной смерти бояться надо,
А насильственной жизни - оно страшнее.
Потому что счастья не заработаешь, как ни майся,
Потому что счастье - тамтам ямайца,
Счастье, не ломайся во мне,
Вздымайся,
Не унимайся,
Разве выживу в этой дьявольской тишине я;
Потому что счастье не интервал - кварта, квинта, секста,
Не зависит от места бегства, состава теста,
Счастье - это когда запнулся в начале текста,
А тебе подсказывают из зала.
Это про дочь подруги сказать «одна из моих племянниц»,
Это «пойду домой», а все вдруг нахмурились и замялись,
Приобнимешь мальчика - а у него румянец,
Скажешь «проводи до лифта» - а провожают аж до вокзала.
И не хочется спорить, поскольку все уже
Доказала.
***
Писать бы на французском языке -
Но осень клонит к упрощенным формам,
Подкрадываясь сзади с хлороформом
На полосатом носовом платке.
Поэтом очень хочется не быть.
Ведь выдадут зарплату в понедельник -
Накупишь книг и будешь жить без денег.
И только думай, где их раздобыть.
Я многого не стала понимать.
Встречалась с N - он непривычно тощий.
Он говорит по телефону с тещей
И странно: эта теща мне не мать.
Друзья повырастали в деловых
Людей, весьма далеких от искусства.
Разъехались. И пакостное чувство,
Что не осталось никого в живых.
И осень начинается нытьем
И вообще противоречит нормам.
Но в воздухе запахло хлороформом,
А значит, долгожданным забытьем.
***
Смешно до боли, смешно до
колик, до спазмов в сердце, до
нервной дрожи: я безнадежна, я
тебя_голик, я тебя_ман без
зачатков воли; кому-то влипнуть
так не дай Боже. Смешно до
крика, до «Будь ты проклят!», до
строчек в рифму и строчек в
прозе, я жмусь к лицу твоему
биноклем, я тебя_фил, что скорее
сдохнет, чем будет счастлив без
новой дозы.Смешно до
больше_я_не_сумею, до тихих
рыков, до громких стонов, и я
отчаянно стервенею: мне больше
вовсе не снятся феи, а снятся
только твои ладони. Я -
тебя_что_там_еще_бывает, я -
тебя_люб; о подобном - слышал?
Об этом много всего писали; нет,
ни хрена уже не спасает,
И я.
Всего лишь.
Пытаюсь.
Выжить.
***
Накрывают тревогой койки - такой тяжелой, что не засну.
Испариться бы, попросить их меня не трогать.
Я люблю тебя так, как щупают языком кровоточащую десну.
Как касаются пальцем места, где содран ноготь.
Я люблю тебя, как в приемной сидят и ждут.
Побелелые, словно выпаренные, лица.
Ожиданье - такой же спазм: оно крутит в жгут.
Я люблю тебя так, что больно пошевелиться.
Я не жду ничего. Я смирная, будто агнец.
Врач всех нас оглядит и цокнет: «Вот молодцы-то!»
Я люблю тебя так, что это теперь диагноз.
Индуцированный синдром тебядефицита.
***
Моя скоба, сдоба, моя зазноба,
мальчик,
продирающий до озноба, я не
докричусь
до тебя до сноба, я же голос себе
сорву.
Я тут корчусь в запахе тьмы и прели,
мой
любимый мальчик рожден в апреле,
он
разулыбался, и все смотрели, как я
падаю
на траву.
Этот дробный смех, этот прищур
блядский, он всегда затискан, всегда
обласкан, так и тянет крепко
вцепиться в
лацкан и со зла прокусить губу. Он
растравит, сам того не желая, как
шальная женушка Менелая, я дурная,
взорванная и злая, прямо вены кипят
на
лбу.
Низкий пояс джинсов, рубашки
вырез, он
мальчишка, он до конца не вырос, он
внезапный, мощный, смертельный
вирус,
лихорадящая пыльца; он целует
влажно,
смеется южно, я шучу так плоско и
так
натужно, мне совсем, совсем ничего
не
нужно, кроме этого наглеца.
Как же тут не вешаться от тоски, ну,
он
же ведь не чувствует, как я стыну, как
ищу
у бара родную спину, он же здесь, у
меня
чутье; прикоснись к нему, и немеет
кожа;
но Господь, несбычи мои итожа,
поджимает губы - и этот тоже. Тоже,
девочка, не твое.
***
я пришёл к старику берберу, что худ и сед,
разрешить вопросы, которыми я терзаем.
"я гляжу, мой сын, сквозь тебя бьет горячий свет, -
так вот ты ему не хозяин.
бойся мутной воды и наград за свои труды,
будь защитником розе, голубю и - дракону.
видишь, люди вокруг тебя громоздят ады, -
покажи им, что может быть по-другому.
помни, что ни чужой войны, ни дурной молвы,
ни злой немочи, ненасытной, будто волчица -
ничего страшнее тюрьмы твоей головы
никогда с тобой не случится".
7 февраля 2012