Михаил Этельзон. Любимые стихи (8). Часть 1
Мое знакомство с этим поэтом началось несколько лет назад именно с этого стихотворения, в которое я попросту влюбилась с первого взгляда и прочтения!
И я сегодня Северянин! -
и Сентябрянин, Сентябрянин! -
эти строки долго еще звучали у меня в голове, а рифма эта просто очаровывала!
Не знаю, почему я не стала тогда искать и другие его стихи... Наверное слишком увлеклась этим. Сейчас восполняю этот пробел, прочитав множество его стихов и выкладывая те из них, которые мне особенно понравились.
ОСЕННИЕ ЗВУКИ
- "Где сосны - мачты будущего флота... И. Северянин
И осеняет мачты сосен,
и осиняет неба зонт.
А ветер птиц уже уносит,
и косяками стаи косит
за горизонт, за горизонт,..
...он парусинит пару сосен,
а первый иней, словно проседь,
синявит просеки пробор.
И облака на лес просели,
и обволакивают ели,
туманя еле сонный бор.
Опали розы - словно пьяны -
в опале чёрной, фортепьянной,
печальны летние цветы.
Но распускаются под ливнем
среди газонов улиц длинных
цветы осенние - зонты!
Играя Баха или Листа,
летают листья - лисьи листья -
по сентябрю, по сентябрю.
И в ожидании осина -
под небом сонным, небом синим -
дрожит осенне на ветру.
Бросает осень листья оземь!
И светофорит: озимь! озимь!
Спасает листья до весны.
А листья землю засыпают,
и под ногами з-а-с-ы-п-а-ю-т,
и чуть храпят, и видят сны...
Ах, осень! - сыграна соната,
лишь сосны - мачтами фрегата -
плывут по лесу средь осин.
И я сегодня Северянин! -
и Сентябрянин, Сентябрянин! -
сентиментален утром ранним
и по-осеннему раним...
ТЫ УЕДЕШЬ ДОМОЙ - В РОССИЮ
Карбаинову
Ты уедешь в свою Россию,
что когда-то была моей.
Плёнки в камере, море снимков...
Покажи их жене и сыну:
небоскрёбную, магазинную -
Вавилонию наших дней.
Что ты понял в пятнадцать суток,
если я за пятнадцать лет
не уверен, что понял сути
двух веков, миллионов судеб,
осуждённых её и судей,
ставших прахом, идущих вслед.
Ellis Island... Ты был задумчив...
Это странники разных стран -
кто от Гитлера, кто от Дуче -
веря в Бога, свободу, случай,
веря - Там будет детям лучше,
уплывали за океан.
Ты подавлен Нью-Йорка высью...
Это беженцы всей земли -
от погромов, печей и виселиц -
через голод и годы выжили
и построили здесь немыслимое -
до небес себя возвели.
Позабыты у вас материи:
материк, эмигрантский хлеб...
А Россия была Америкой:
неуверенной и затерянной,
необузданной и немереной -
Эмигранией прошлых лет.
Ты поведай о старом друге:
политехник, мол, - полиглот,
и напой под гитары звуки
про студенчества смех и ругань -
жизнь припевом пойдёт по кругу,
сын услышит и подпоёт.
Ты приедешь к ним ошарашен,
прочитаешь о нас стишок,
и про дочек моих расскажешь:
настоящих америкашек,
не умеющих "read in Russian" -
не читающих этих строк.
ДВОР
Вот он - двор твой и конура,
миска, забор и цепи...
И куда тебе со двора,
что тебе эти степи?
Есть кобыла, баран, козёл,
куры, коровы, свиньи.
И хозяин не так уж зол:
бьёт, но не очень сильно.
Вот - щенки у корыта спят,
нужно ведь так немного:
шерсть на них с головы до пят,
сыты - и слава Богу.
В миске тоже гора костей,
светит луна ночами,
вой свободно, вздыхай у стен,
в небо смотри - на чаек.
За оградой другой сосед,
может быть, с ним и лучше,
он скотину не бьёт совсем,
кости жирнее - кучей...
Глубже миска, пошире двор,
рядом леса и степи,
разукрашен вокруг забор,
даже - длиннее цепи.
Еврей
Во мне слились - перемешались
пророки, веры и скрижали,
тысячелетия в пути.
Исходы, бегства, караваны,
местечки, города и страны -
нигде покоя не найти.
В моей крови давно без меры
семиты, римляне, шумеры,
арийцы, ляхи, казаки.
В моих глазах костры и печи,
в моих ушах не счесть наречий,
на языке - все языки.
По мне египетские плети
хлестали больше трёх столетий,
на мне вся тяжесть пирамид.
Плен Ассирийцев, Вавилона,
руины Храма, легионы,
расправы - каждый ген хранит.
Меня преследуют погромы,
я вечный жид, лишённый дома,
незваный гость - я в горле кость.
Я пепел войн и инквизиций,
по мне мечом прошёл Хмельницкий,
мне по ночам Освенцим снится,
я - Бабий Яр, я - Холокост.
Во мне века бушует пламя:
мне не даёт покоя память -
и жжёт, и рвётся из груди.
Не потому ли взгляд печален:
такая ноша за плечами,
такая чаша - впереди.
Времена
Времена наступили славные,
временами совсем потешные:
рядом - самые православные
и последние кгбэшные.
Поминают они замученных
от Сибири и до Карелии,
и никто не умеет лучше их
сожалеть о давно расстрелянных,
о сожжённых живьём священниках,
комиссарами и чекистами...
...все крестились руками чистыми,
были милыми и речистыми,
и никто не просил прощения.
СНИТСЯ...
Бабушке
Из какого далёкого детства
снова снится мне старенький двор,
где соседи ещё по-советски
о соседях ведут разговор?
Мне, наверное, года четыре...
И четыре души за столом
в однокомнатной душной квартире,
вместе с прошлым готовой на слом.
Там жива наша бабушка Женя -
суетится весь день во дворе,
как в замедленной съёмке движенья:
под шелковицей "режет курей".
И бежит безголовая птица
от своей головы на пеньке...
Столько лет...
эта курица снится
среди красной травы...
налегке.
Детский плач, опустели качели,
струйка крови течёт по ножу...
...
Это я - без желаний и цели -
всё бегу от себя,
всё пишу...
МОЛЛЮСК
Не причитаю, не молюсь я,
почти раздавленным моллюском,
за плоской раковиной - мускул -
таюсь и таю, пью настой.
Моим друзьям и домочадцам
не докричать, не достучаться -
не понимают и дичатся,
ещё пуская на постой.
Они меня не запирали -
по лабиринту, по спирали
я сам укрылся от пираний
за створки губ - за их броню.
Я обрастаю, словно остров,
слоями рифов и коросты,
и мысль - песчинку или россыпь -
в себе лелею и храню.
Меня течение сносило
и затеряло в слое ила;
я собираю соль и силы
из перламутровой росы.
Среди потоков лжи и желчи
мне чистый голос сверху шепчет...
Я жду, когда созреет жемчуг
ещё нечитанной красы.
КАК ПОНИ...
Не помню день, когда я это понял:
как в цирке дрессированные пони
по кругу за такими же в погоне -
за собственным хвостом и от кнута;
так я, но только карликом на воле,
бегу уже полжизни или более,
не чувствуя ни времени, ни боли,
как все... и тоже знаю -
не туда...