без шестых чувств
На холодном полу кухни себя очень жалко. Кофе невкусно стынет, сигарета не курится. А курить хочется безумно, и так, чтобы выдохнуть все легкие и, по возможности, все остальные внутренние органы - особенно сердце, в первую очередь сердце, ведь того требует закон жанра. Но эти сантиметры все никак не превратятся в «бычок», чтобы можно было прервать поток сознания фразой «Затуши, пжлста» и подкурить новую сигарету. И слушать дальше. Это удивительная способность некоторых женщин: улыбаться и слушать в свой адрес гадости, очень, очень-очень непростительные; за такие, мне кажется, можно (и даже нужно) отхлестать по щекам. За такое даже на дуэль раньше не вызывали, просто убивали на месте. Или мышьяком травили через книги.
- Ты - девочка, - говорит она.
- …
- Да, девочка. Только девочки могут так менять свои показания. В три секунды.
- Ты странная.
- Я? После этого я - странная?! - она очень сердится в такие моменты, разделяя, как при дешевой игре актеров, на паузы и строчные буквы. Даже трусики одела от возмущения. Она давно согласилась с неадекватностью, истеричностью и где-то даже со склонностью к садизму. Но «странная» - оскорбление. За такое даже не мышьяком, голову - с плеч. Она еще в самом начале - когда попросила кофе - знала, что не нужно разговаривать, не нужно кормить троллей, нужно просто брать то, за чем пришла, или просто сразу уезжать. Но склонность к авантюрам победила, ей просто был интересен эксперимент, и что интересно: лампочка загорелась, собачка начала просить есть. Но то ли лампочка оказалось отечественной, то ли собака - собакой… В общем, на холодном полу кухни было себя очень жаль.
- Ты простая как пять копеек. Ты только не плачь, пожалуйста. Не выношу женских слез, - он наливал вторую чашку кофе. «Герой хлопчатобумажный, блядь», - вяло подумала она. Кофе был преотвратным, больше оттого, что говоривший о простоте человек все то время, которое они знали друг друга, покупал этот жуткий кофе - его можно купить в любом задрыпаном магазине в любых бельдяжках. И это все еще больше отравляло организм.
- Угу, - только и сказала она. Ей на самом деле было все равно, как будто все происходило не с ней. Если бы ее спросили, что еще он говорил, она вряд ли бы вспомнила. Собственно, и не вспомнила, как ни старалась. Это вот стереотипная женская черта, отличающая от мужчин, - все-все помнить. Чтобы потом можно было подружке по телефону с пьедестала оскароносного сценариста отвечать на вопросы типа «а он че?». Мобильные операторы и кофейни должны боготворить женщин в принципе, а двух женщин одновременно, в связке - тем более. Потому что они в своих подробностях великолепны и неэкономны.
Короче говоря, она не запомнила. Через неделю она вообще почти забыла, что было. За него, правда, было обидно: она же больше никогда не сможет быть с ним, потому что в ее голове он перестал быть для нее мужчиной, она его прожевала и выплюнула. Она хоть и вышла из ситуации по-королевски: с высоко поднятой головой, с порванными чулками, удовлетворенная, спокойная, закинув на один из своих горбов рюкзачок с шишками и гребами (от слова «гребаный»), но кроссовки все равно промокали. И, наверное, только это ее огорчило - заболеет же, и умрет. А так не хочется. Как же не хочется! Она же знала, что теперь он точно вернется. Хотя бы потому, что она не оставила записки перед уходом и удалила его номер из телефонной книги. Она знала, что даже если ей сильно захочется хотя бы отправить ему смс, не будет обзванивать общих знакомых. Ну просто эта собака (как она раньше думала, динго) оказалась слюнявым избалованным щенком, неспособным идти навстречу опасности, наоборот - может только ссать под дверью и обгладывать кости, ждать хозяев, которые много лет не приходят, и вилять хвостом каждый раз, когда ему кинут мяч «Я могу у тебя попросить кофе?».