Про снег и ангела
Сказочка старая, но вот пригодилась - в "Заповеднике" день крылатых и окрыленных" . До 31 мая, между прочим, еще время есть. А я чуть позже еще одну ...
В школе последний день сегодня. Ну и что, что десятый класс, подумаешь, не выпускной же, да у него и все оценки выставлены уже. Можно слинять. Он и слинял, и целый день бродил по городу.
Снега не было. Зима была, конец декабря, Новый год на носу, а снега не было. Город был беспросветно сер, и промозглые ветра не давали вздохнуть спокойно, пробирали до костей. А в окне с утра - костлявые лапы деревьев, которые тоже устали от ожидания, замерзли и от этого стояли злые и страшные, даже днем. Птиц не видно было, даже воробьев. Кащей, что ли, Деда Мороза споил и в подземелье заточил? Вот оно, живое воплощение страшилок из детских утренников. Ну, там-то всегда все благополучно заканчивается, а Мишка сейчас прогноз погоды слушал - не обещает Гидрометцентр ни снега, ни морозов - ничегошеньки. Как жить? Просто глазу отдохнуть не на чем - кругом серое и черное. В другой день хоть девчонка какая в ярком пальтишке пробежит, а тут - одни деды в ватниках навстречу. Эх! Всем дедам бы - да по красному кафтану! Может, полегче бы стало.
С такими невеселыми мыслями Мишка свернул к реке. И уперся взглядом прямо в сугроб. Приличный такой сугроб переливался синими искрами в вечереющем воздухе. У Мишки аж дух захватило. Надо же! Откуда? Снега ж не было! Или тут он прицельно напАдал?
Подошел ближе. Рядом с сугробом прямо на земле, на разложенном пакете сидела девчонка в белом пуховичке. И нервно курила. И кашляла. Рядом стояла бутылка. Вскрытая, но непочатая. Мишка подошел ближе.
Девчонка даже не обернулось. Собственно, она сейчас Мишку и не сильно интересовала.
Его интересовал невесть откуда взявшийся сугроб. Он присел рядом и ткнул пальцем в сияющий холмик. Девица мгновенно обернулась и свободной от сигареты рукой врезала по пальцам. Небольно, но внушительно. Мишка отдернул руку, но успел почувствовать, что снег какой-то… теплый. Странно.
- Не трожь, не твое - сварливо произнесла девица.
- Да ладно, ты чего, - миролюбие Мишкиного тона превзошло все мыслимые границы. - Я только потрогать… Чудо же - нигде снега нет, а тут вон - целый сугроб!
- Не снег это, - она нервно отхлебнула из бутылки, поперхнулась, закашлялась и выплюнула. - Елки, дрянь какая! Как вы это пьете?
- Я не пью, мне еще шестнадцати нет, - уточнил Мишка и повторил вопрос: - А что тогда?
- Вот какая тебе баня? - раздраженно дернулась девчонка. - Ну, допустим, крылья это.
- Чьи?
- Мои, чьи еще.
-А-а… с елки, что ли, идешь? Карнавал у вас затеяли, да?
- Ну откуда ты такой любопытный на мою голову взялся? - девчонка опять затянулась и закашлялась. - Нет. Не костюм это. Мои. Ангел я.
- КТООО? - Мишка на всякий случай отодвинулся.
- Ну кто-кто… в стране тыщу лет как атеизм отменили, а ты в ангелов не веришь, - девчонка шмыгнула носом. - Коммунист, что ли? Так им, вроде, уже тоже партия разрешила.
- А… а если ты ангел, откуда про коммунистов знаешь?
- Ну, во-первых, нам по должности положено, а во-вторых… Я сама недавно отсюда.
- То есть как?
- Ну, как-как. Жила сначала здесь, а потом - вот, - она ткнула пальцем в крылья и судорожно вздохнула.
- Ого! Это как же тебя угораздило?
- Как-как… Просто все. Один дурак ляпнул, я обрадовалась, а наверху все это быстренько отследили и в скрижали… И вот мучаюсь теперь. Крылья, главное, как порядочные, выдали. На хрен мне крылья, все равно телепортируюсь при надобности. Нет, изволь таскаться! - Она опять затянулась и закашлялась.
- А.. разве ангелам курить можно? - засомневался Мишка.
- А что они мне сделают? Разжалуют? Так я и так - нижний плинтус в иерархии.
- Это как?
- Ну как-как… Хранитель я. Персональный. Один раз вот такого, как ты, балбеса, из драки пьяного в зюзю вытащила, до дому донесла, пока спал, порядок навела, утром ему пивка холодненького, а он возьми и брякни: ты мой ангел. Я, как дура, обрадовалась, решила, что теперь святая моя обязанность не дать ему пропасть… ну и вот. А он в очередной раз так вляпался, что варианта было два - либо я, либо он. - Она замолчала. Потянулась к бутылке.
- Что - либо ты, либо он? - нетерпеливо спросил Мишка. Девчонка посмотрела на него так, что он похолодел и на всякий случай еще чуть-чуть отодвинулся. Но она только снова вздохнула и грустно улыбнулась.
- Как это Горец говорил? «Должен остаться только один»? Ну вот, и из нас остаться мог только один.
- И че? - у Мишки аж челюсть отвисла от любопытства.
- Че-че. Он и остался. А я ушла. А наверху, когда скрижали посмотрели, вот - крылья выдали и сказали - иди, работай. Раз ты его ангел, да будет так.
- А ты?
- А что я? Я и пошла. Я его любила тогда еще. Мне его жалко было. Он без меня точно пропал бы.
- И че?
- Ты забодал чекать! Че! Вот, храню. Он по кабакам таскается, в драки ввязывается, девиц сомнительного свойства домой водит и на нашу постель укладывает, а я рядом, смотрю, как бы чего с ним не вышло. НАДОЕЛО! Господи, надоело-то как! - и она снова хлебнула из бутылки. Снова выплюнула и опять зашлась кашлем.
- Что, - робко поинтересовался Мишка, - душа не принимает?
- Ты что! - Девчонка снова уставилась на него, но уже удивленно. - Какая у ангелов душа? Не положено нам души-то. Нам вон, крылья положены. И работы по горло.
Откуда-то раздалось пиликанье мобильника. «Аве Мария» Шуберта, Мишка эту музыку знал. В школе проходили. Девчонка полезла в карман, достала старенькую Нокию. Прочла сообщение. Встала. Подняла с земли крылья.
- Ладно, пора мне. Опять этот козел, прости Господи, вляпался. Полетела я.
- А вот и врешь! - вдруг опомнился Мишка, - вот и врешь! У ангелов мобильников не бывает!
- Ага, не бывает. И ангелов никаких не бывает. И вообще, ты сейчас это все забудешь, понял? - она сосредоточенно возилась с крыльями, прилаживая к спине и застегивая на груди замысловатую конструкцию
- А… почему ты вообще со мной разговаривала?
- А потому что, если уж застукали, положено нам на любой заданный вопрос отвечать. А потом стирать все на хрен, чтоб вы лишнего не болтали. Ладно, пока. Некогда мне.
И она исчезла. Не взлетела, не побежала - просто не стало ее - и все. Ни сияния, ни искр, ни радуги. Как не было. Померещилось, типа.
Он опустил глаза. На серых камнях лежало перышко. Белое такое. Посверкивало и переливалось. Мишка поднял его, бережно подержал на ладошке, полюбовался: «Как снег! Вот бы снег сейчас такой пошел!» - ветром сдунуло с руки перышко и понесло вверх. Он смотрел ему вслед и улыбался. А перышек вдруг стало два, потом три, потом много-много. И они кружились, сверкали в вечернем свете фонарей, и был праздник. И Мишка все на свете от радости забыл. А снег падал всю ночь, и еще день, а потом пришел Новый год, и наступили каникулы.
***Не хочу быть ангелом! Устала я. Крылья эти… Господи, смешно-то как, кругом люди как люди, а я с крыльями. И хоть бы польза от них какая. Ты б мне еще резиновое бревно выдал.
Это он виноват, Господи. Это он однажды сказал: Ты просто ангел. Мой ангел. И - куда деваться? Эх, правду люди говорят - не делай добра, не будет зла. Ты помнишь, Господи, как ему тогда плохо было? Помнишь, как я на себе его тащила до конуры его и там в божеский вид приводила, а заодно и конуру эту зачуханную? Помнишь, как он рыдал у меня на коленях весь следующий день, жалуясь на нехорошую Нее, и спал потом так всю ночь - а я пошевелиться боялась, сидела как приколоченная, аж ноги затекли. У меня, между прочим, с той ночи ревматизм и коленка до сих пор к дождю болит. Вот где логика, Господи? Разве у ангелов могут болеть коленки?
Ну что бы мне не встать тогда, не положить его башку непутевую на диван и не уйти домой. И не было бы этой вот муки бесконечной, ничего бы не было. А ведь снова сейчас лететь, смотреть, чтобы нигде ничего, чтобы Она на пути его не встретилась, чтобы душа у него не болела, а если упустишь хоть какую-нибудь мелочь - встретится, обязательно встретится. То листом кленовым по волосам проведет, то кошкой рыжей из подворотни глянет недобро, то песней их этой дурацкой из окна чужого прольется. И все, тогда держись, опять в омут головой, опять ночь по барам, опять смотри в оба глаза, чтоб обошлось, чтоб живой домой пришел, и наутро вынутая из омута головушка не болела.
Не хочу, Господи! Ну что тебе стоит, ну переведи меня хоть вон за драконами ухаживать, или аистом - младенцев разносить, да, в конце концов, хоть в канцелярию какую - у тебя ж там дефицит кадров, никто ж не хочет, все на оперативную работу рвутся, а у меня почерк, Господи, каллиграфический…
Мама дорогая, ну куда его опять несет! Ну куда! Ладно, Господи, в другой раз обсудим, а то опять вляпается - вон она в кафе сидит, он тут через два перекрестка будет. Пойду, организую ему внезапную смену маршрута. Неровен час, опять напьется, как увидит, а у него печень, Господи, ему нельзя…
***- Как она там? Ревнует еще?
- Ревнует.
- Да, всем девка хороша, а душа тяжеловата…
- Ну, ничего. Скоро полегчает. А как совсем отпустит, переведем ее в канцелярию. Вечно там недобор. А у нее почерк каллиграфический… А то, может, и правда в аисты. Чтоб эффект закрепить.
В школе последний день сегодня. Ну и что, что десятый класс, подумаешь, не выпускной же, да у него и все оценки выставлены уже. Можно слинять. Он и слинял, и целый день бродил по городу.
Снега не было. Зима была, конец декабря, Новый год на носу, а снега не было. Город был беспросветно сер, и промозглые ветра не давали вздохнуть спокойно, пробирали до костей. А в окне с утра - костлявые лапы деревьев, которые тоже устали от ожидания, замерзли и от этого стояли злые и страшные, даже днем. Птиц не видно было, даже воробьев. Кащей, что ли, Деда Мороза споил и в подземелье заточил? Вот оно, живое воплощение страшилок из детских утренников. Ну, там-то всегда все благополучно заканчивается, а Мишка сейчас прогноз погоды слушал - не обещает Гидрометцентр ни снега, ни морозов - ничегошеньки. Как жить? Просто глазу отдохнуть не на чем - кругом серое и черное. В другой день хоть девчонка какая в ярком пальтишке пробежит, а тут - одни деды в ватниках навстречу. Эх! Всем дедам бы - да по красному кафтану! Может, полегче бы стало.
С такими невеселыми мыслями Мишка свернул к реке. И уперся взглядом прямо в сугроб. Приличный такой сугроб переливался синими искрами в вечереющем воздухе. У Мишки аж дух захватило. Надо же! Откуда? Снега ж не было! Или тут он прицельно напАдал?
Подошел ближе. Рядом с сугробом прямо на земле, на разложенном пакете сидела девчонка в белом пуховичке. И нервно курила. И кашляла. Рядом стояла бутылка. Вскрытая, но непочатая. Мишка подошел ближе.
Девчонка даже не обернулось. Собственно, она сейчас Мишку и не сильно интересовала.
Его интересовал невесть откуда взявшийся сугроб. Он присел рядом и ткнул пальцем в сияющий холмик. Девица мгновенно обернулась и свободной от сигареты рукой врезала по пальцам. Небольно, но внушительно. Мишка отдернул руку, но успел почувствовать, что снег какой-то… теплый. Странно.
- Не трожь, не твое - сварливо произнесла девица.
- Да ладно, ты чего, - миролюбие Мишкиного тона превзошло все мыслимые границы. - Я только потрогать… Чудо же - нигде снега нет, а тут вон - целый сугроб!
- Не снег это, - она нервно отхлебнула из бутылки, поперхнулась, закашлялась и выплюнула. - Елки, дрянь какая! Как вы это пьете?
- Я не пью, мне еще шестнадцати нет, - уточнил Мишка и повторил вопрос: - А что тогда?
- Вот какая тебе баня? - раздраженно дернулась девчонка. - Ну, допустим, крылья это.
- Чьи?
- Мои, чьи еще.
-А-а… с елки, что ли, идешь? Карнавал у вас затеяли, да?
- Ну откуда ты такой любопытный на мою голову взялся? - девчонка опять затянулась и закашлялась. - Нет. Не костюм это. Мои. Ангел я.
- КТООО? - Мишка на всякий случай отодвинулся.
- Ну кто-кто… в стране тыщу лет как атеизм отменили, а ты в ангелов не веришь, - девчонка шмыгнула носом. - Коммунист, что ли? Так им, вроде, уже тоже партия разрешила.
- А… а если ты ангел, откуда про коммунистов знаешь?
- Ну, во-первых, нам по должности положено, а во-вторых… Я сама недавно отсюда.
- То есть как?
- Ну, как-как. Жила сначала здесь, а потом - вот, - она ткнула пальцем в крылья и судорожно вздохнула.
- Ого! Это как же тебя угораздило?
- Как-как… Просто все. Один дурак ляпнул, я обрадовалась, а наверху все это быстренько отследили и в скрижали… И вот мучаюсь теперь. Крылья, главное, как порядочные, выдали. На хрен мне крылья, все равно телепортируюсь при надобности. Нет, изволь таскаться! - Она опять затянулась и закашлялась.
- А.. разве ангелам курить можно? - засомневался Мишка.
- А что они мне сделают? Разжалуют? Так я и так - нижний плинтус в иерархии.
- Это как?
- Ну как-как… Хранитель я. Персональный. Один раз вот такого, как ты, балбеса, из драки пьяного в зюзю вытащила, до дому донесла, пока спал, порядок навела, утром ему пивка холодненького, а он возьми и брякни: ты мой ангел. Я, как дура, обрадовалась, решила, что теперь святая моя обязанность не дать ему пропасть… ну и вот. А он в очередной раз так вляпался, что варианта было два - либо я, либо он. - Она замолчала. Потянулась к бутылке.
- Что - либо ты, либо он? - нетерпеливо спросил Мишка. Девчонка посмотрела на него так, что он похолодел и на всякий случай еще чуть-чуть отодвинулся. Но она только снова вздохнула и грустно улыбнулась.
- Как это Горец говорил? «Должен остаться только один»? Ну вот, и из нас остаться мог только один.
- И че? - у Мишки аж челюсть отвисла от любопытства.
- Че-че. Он и остался. А я ушла. А наверху, когда скрижали посмотрели, вот - крылья выдали и сказали - иди, работай. Раз ты его ангел, да будет так.
- А ты?
- А что я? Я и пошла. Я его любила тогда еще. Мне его жалко было. Он без меня точно пропал бы.
- И че?
- Ты забодал чекать! Че! Вот, храню. Он по кабакам таскается, в драки ввязывается, девиц сомнительного свойства домой водит и на нашу постель укладывает, а я рядом, смотрю, как бы чего с ним не вышло. НАДОЕЛО! Господи, надоело-то как! - и она снова хлебнула из бутылки. Снова выплюнула и опять зашлась кашлем.
- Что, - робко поинтересовался Мишка, - душа не принимает?
- Ты что! - Девчонка снова уставилась на него, но уже удивленно. - Какая у ангелов душа? Не положено нам души-то. Нам вон, крылья положены. И работы по горло.
Откуда-то раздалось пиликанье мобильника. «Аве Мария» Шуберта, Мишка эту музыку знал. В школе проходили. Девчонка полезла в карман, достала старенькую Нокию. Прочла сообщение. Встала. Подняла с земли крылья.
- Ладно, пора мне. Опять этот козел, прости Господи, вляпался. Полетела я.
- А вот и врешь! - вдруг опомнился Мишка, - вот и врешь! У ангелов мобильников не бывает!
- Ага, не бывает. И ангелов никаких не бывает. И вообще, ты сейчас это все забудешь, понял? - она сосредоточенно возилась с крыльями, прилаживая к спине и застегивая на груди замысловатую конструкцию
- А… почему ты вообще со мной разговаривала?
- А потому что, если уж застукали, положено нам на любой заданный вопрос отвечать. А потом стирать все на хрен, чтоб вы лишнего не болтали. Ладно, пока. Некогда мне.
И она исчезла. Не взлетела, не побежала - просто не стало ее - и все. Ни сияния, ни искр, ни радуги. Как не было. Померещилось, типа.
Он опустил глаза. На серых камнях лежало перышко. Белое такое. Посверкивало и переливалось. Мишка поднял его, бережно подержал на ладошке, полюбовался: «Как снег! Вот бы снег сейчас такой пошел!» - ветром сдунуло с руки перышко и понесло вверх. Он смотрел ему вслед и улыбался. А перышек вдруг стало два, потом три, потом много-много. И они кружились, сверкали в вечернем свете фонарей, и был праздник. И Мишка все на свете от радости забыл. А снег падал всю ночь, и еще день, а потом пришел Новый год, и наступили каникулы.
***Не хочу быть ангелом! Устала я. Крылья эти… Господи, смешно-то как, кругом люди как люди, а я с крыльями. И хоть бы польза от них какая. Ты б мне еще резиновое бревно выдал.
Это он виноват, Господи. Это он однажды сказал: Ты просто ангел. Мой ангел. И - куда деваться? Эх, правду люди говорят - не делай добра, не будет зла. Ты помнишь, Господи, как ему тогда плохо было? Помнишь, как я на себе его тащила до конуры его и там в божеский вид приводила, а заодно и конуру эту зачуханную? Помнишь, как он рыдал у меня на коленях весь следующий день, жалуясь на нехорошую Нее, и спал потом так всю ночь - а я пошевелиться боялась, сидела как приколоченная, аж ноги затекли. У меня, между прочим, с той ночи ревматизм и коленка до сих пор к дождю болит. Вот где логика, Господи? Разве у ангелов могут болеть коленки?
Ну что бы мне не встать тогда, не положить его башку непутевую на диван и не уйти домой. И не было бы этой вот муки бесконечной, ничего бы не было. А ведь снова сейчас лететь, смотреть, чтобы нигде ничего, чтобы Она на пути его не встретилась, чтобы душа у него не болела, а если упустишь хоть какую-нибудь мелочь - встретится, обязательно встретится. То листом кленовым по волосам проведет, то кошкой рыжей из подворотни глянет недобро, то песней их этой дурацкой из окна чужого прольется. И все, тогда держись, опять в омут головой, опять ночь по барам, опять смотри в оба глаза, чтоб обошлось, чтоб живой домой пришел, и наутро вынутая из омута головушка не болела.
Не хочу, Господи! Ну что тебе стоит, ну переведи меня хоть вон за драконами ухаживать, или аистом - младенцев разносить, да, в конце концов, хоть в канцелярию какую - у тебя ж там дефицит кадров, никто ж не хочет, все на оперативную работу рвутся, а у меня почерк, Господи, каллиграфический…
Мама дорогая, ну куда его опять несет! Ну куда! Ладно, Господи, в другой раз обсудим, а то опять вляпается - вон она в кафе сидит, он тут через два перекрестка будет. Пойду, организую ему внезапную смену маршрута. Неровен час, опять напьется, как увидит, а у него печень, Господи, ему нельзя…
***- Как она там? Ревнует еще?
- Ревнует.
- Да, всем девка хороша, а душа тяжеловата…
- Ну, ничего. Скоро полегчает. А как совсем отпустит, переведем ее в канцелярию. Вечно там недобор. А у нее почерк каллиграфический… А то, может, и правда в аисты. Чтоб эффект закрепить.